Аконит (СИ) - Пар Даша Игоревна "Vilone"

— Мама, папа, — заговорила не сразу, и только тогда, когда убедилась, что они внимательно слушают. — Я не могу сказать, что случилось. Это небезопасно. Я не знаю, сколько вам рассказали, прежде чем увезли в это место, просто хочу, чтобы вы знали — со мной всё в порядке. Вас забрали потому, что есть люди, которые могут причинить вам вред только потому, что вы мои родители…

— Елена! Что ты такое говоришь?! Что с тобой случилось? Во что ты влезла? — резко заговорил отец, прижимая голову жены к груди. — Дочь, объясни толком, что происходит? Ты же знаешь, что всегда можешь…

— Я не могу, — перебиваю нервно, вновь скрещивая руки в замок и опуская взгляд, а затем резко смотрю на него, чтобы он точно понял мои слова:

— Будет лучше, если останетесь в неведении. Так безопаснее для вас» Я не хочу, чтобы вы страдали больше, чем сейчас. Есть только одна причина, из-за которой выхожу на связь с вами. Шрам. Вы должны рассказать, что со мной случилось.

Всё изменилось за какую-то жалкую секунду. По их испуганным лицам сразу ясно — они знают, о чём спрашиваю. И это тот секрет, о котором лучше не вспоминать.

— Как ты узнала? — облизнув губы, осторожно спросила мама.

— Он нашёл тебя, да? — тихо спросил отец. — Как это произошло?

— О чём вы говорите? — переспрашиваю в тон их голосов. — Кто меня искал?

Нерешительно переглянувшись, они, поддерживая друг друга, обнялись, сильнее сплотились, как это делали всегда, когда случалось что-то страшное или непонятное.

— Твой отец, — ответила мама. — Твой… настоящий отец.

И после из их уст слова полились нескончаемым потоком — настолько невыносимо больно было нести этот груз в себе столько лет.

— Мы не могли зачать ребёнка. Пытались, но у нас ничего не выходило. Что мы только не перепробовали. Даже к гадалке ходили, но и это не помогло. Тогда стали думать об усыновлении, когда в больницу в новогоднюю ночь привезли молодую девушку с младенцем на руках. Неизвестная, израненная, покусанная… при смерти. А у ребёнка длинная рана на лице как от когтей крупного хищника. Решили, что на них напали волки, вот только я был рядом с девушкой, когда она пришла в себя и заговорила. Она словно знала, что её раны смертельны, что уже началось заражение и органы задеты так сильно, что удивительно, как она ещё продолжает дышать и говорить. Девушка умоляла спрятать её ребёнка. Она, несомненно в бреду, заявила, что всё это сделал её муж, отец девочки. Что он не человек, а волк, и он найдёт их, чтобы закончить начатое. Она говорила и говорила, одно и тоже, а я думал о малышке, которую определят в детдом, а ещё думал о том, что можно подменить ребёнка. Накануне привозили труп младенца, найденного в контейнере. Его должны были кремировать на следующий день, но… в новогоднюю ночь есть варианты. Никто ничего не узнает, если действовать быстро, если действовать прямо сейчас. И я сделал это. Я подменил ребёнка, подделал документы, а малышку отвёз жене. Я знал, что это не последнее, что нам придётся сделать, чтобы ты стала нашей дочерью. У меня было много пациентов и среди них нашлись те, кто помог выправить документы, по которым получалось, что ты наша дочь.

В ушах зазвенело. Я как в воду нырнула, а сердце тук-тук, тук-тук. И шрам на лице заныл да так противно, что машинально провела рукой по нему, словно пытаясь стереть, бездумно веря — не будь его, всё это было бы не правдой.

— Что стало с матерью? — наконец, спросила его.

— Она умерла в ту же ночь. Но… — родители вновь переглянулись. — На этом всё не закончилось. На следующий день в больницу пришёл мужчина. У него было странное имя и не менее странный интерес к погибшей женщине…

— Лука Горике, — вступила мама, пока отец пытался вспомнить как звали чужака.

— Да, именно так. Он не сказал, почему интересуется, он не был мужем погибшей. На самом деле его больше интересовала ты.

— Как он выглядел?

— Это было давно. Единственное, что запомнил — это его глаза. Необычный цвет. Такой яркий, холодный, голубой. Даже лазурный. Я никогда не встречал людей с таким цветом глаз.

А я встречала.

— Когда он узнал, что ты тоже умерла, то показалось, что мужчина рад этому. Несколько раз переспрашивал, пытался добиться разрешения увидеть тело, а узнав, что ребёнка кремировали, как-то по странному улыбнулся, а затем ушёл.

— Мы переехали в другой город подальше от всех, кого знали. Мы боялись. Шрам на твоём лице слишком заметен. Мы так боялись, что этот человек найдёт тебя, — почти заискивающе заговорила мать.

— Вы думаете это был мой… отец?

— Он плохой человек, Елена, — твёрдо сказал мой папа. — Я не знаю, что случилось с тобой и твоей мамой, но что бы это ни было, этот человек опасен для тебя.

Я не знала, как реагировать на их слова. До этого, всё, что у меня было, это дурные предчувствия и глубокое понимание тайны. На самом деле раньше всегда казалось, что родители что-то скрывают. Но о таком и подумать не могла.

Благодаря этой тайне, удалось вскользь связать прошлое и настоящее, не вдаваясь в подробности. Также не стала упоминать об Инге. Родители говорили, что недавно связывались с ней и она была в полном порядке. Пришлось пообещать, что люди, которые спрятали их, привезут и её, как только появится такая возможность.

Я костьми лягу, но вытащу сестру из Москвы. Ведь она их единственная родная дочь.

***

В ту ночь почти не спала.

Снились жуткие видения из детства, в которых на меня и на женщину без лица нападал полуволк, похожий на Лико во время приступа. Я постоянно вскакивала с криком, покрытая холодным потом и кровью. Мне было слишком больно, от этого начинала без конца плакать. Не с кем поговорить. Некому признаться в том, насколько тяжело узнать, что твои родители тебе не родные. Что возможно настоящий отец убийца и он убил мою настоящую мать. Что он чуть не убил меня саму.

Я не могла пойти с этим ни к Лико, ни к Арману. Они не должны узнать. Я человек. Я просто не могу быть такой, как они. Это невозможно.

Близится рассвет. На потолке проступают, движущиеся от слабого ветра, тени деревьев за окном. Уже погасли фонари, антрацитные оттенки ночи сменяются тёмно-синими, затем дымчатыми, проступают цветные очертания мебели, а снаружи доносится пение рассветных птиц. Я бережно вырисовываю бессмысленные узоры по сатиновой ткани пододеяльника, находясь в таком сумрачном, далёком состоянии, благодаря которому могу немного передохнуть, не проваливаясь в очередную ловушку сна.

Под конец ночи кошмары сменились чувством падения, смешанным с предчувствием нападения. Как будто падаю вниз в пропасть и одномоментно на меня прыгает зверь. Это чувство в рекурсии, следует одно за другим, повторяясь циклом. Даже кажется, что ничего нет кроме адреналина, бесконечного ужаса и страха.

Как же хорошо в итоге выбраться из кольца, оказаться в реальности, осознавая и не осознавая себя. Небольшой отдых перед завтрашним днём. Завтра предстоит лгать. Много лжи, мало правды и совсем никаких страхов. Никто не должен узнать о том, что узнала я. Это необходимо, чтобы вытащить Ингу из Москвы.

Для Армана я маленькая девочка, почти щенок. Не стоит со мной считаться, мной надо управлять и тогда не будет никаких проблем. Сложно признаться, но в глубине души мне это нравится. Хочется быть слабой девочкой, за которую решают другие. Никакой ответственности, ничего не надо решать. Всё просто и есть на кого свалить вину. Вот только это неправильно. Это путь неона. Путь безволия. А я слишком хорошо помню, чем такой путь закончился в прошлый раз. Я должна научиться сама принимать решения и брать ответственность за свою жизнь. Иначе нельзя.

Придётся обратиться к Эльзе за помощью, ведь только она имеет связи в Москве и какие-то способы или идеи, как снять человека с крючка неона.

Вопрос только в том, захочет ли она помогать?

***

Кажется, я всё-таки заснула, потому что в следующий момент, когда открыла глаза, то увидела яркие солнечные лучи, пробивающиеся сквозь раскрытые почти настежь занавески. Утро безжалостно сбежало вслед за ночью — часы на тумбочке отбивают одиннадцатый час.