Ночной Дозор - Сергей Лукьяненко

— Спасибо, Светлана. С удовольствием.

Девушка встала, пошла на кухню. Я — следом. В чем же дело?

— Антон, готов предварительный анализ…

Мне показалось, что в прикрытом шторами окне мелькнул белый птичий силуэт — пронесся вдоль стены, следуя за Светланой.

— Игнат работал согласно общей схеме. Комплименты, интерес, обожание, влюбленность. Это ей нравилось, но вызвало рост воронки. Антон, ты идешь другим путем — сочувствие. Причем сочувствие бездеятельное.

Рекомендаций не последовало, значит никаких выводов аналитики еще не сделали. Но, по крайней мере, я знал, как мне поступать дальше.

Грустно смотреть, сочувственно улыбаться, пить чай и говорить «у тебя усталые глаза, Света…»

Мы ведь перейдем на «ты», верно? Обязательно перейдем. Не сомневаюсь.

— Антон?

Я слишком долго на нее смотрел. Светлана застыла у плиты с тяжелым, матовым от водяной мороси чайником.

Не то, чтобы она испугалась, это чувство уже было ей недоступно, выпито черной воронкой дочиста.

Скорее девушка смутилась.

— Что-то не так?

— Да. Мне неудобно, Светлана. Явился среди ночи, вывалил свои жалобы, и еще остался чаевничать…

— Антон, я вас прошу остаться. Знаете, такой странный день выдался, что быть одной… Давайте, это будет моим гонораром за прием? То, что вы посидите, и поговорите со мной, — торопливо уточнила Светлана.

Я кивнул. Любое слово могло стать ошибкой.

— Воронка снизилась еще на пятнадцать сантиметров. Антон, ты выбрал верную тактику!

Да ничего я не выбирал, как они не понимают, аналитики фиговы!

Я воспользовался способностями Иного, чтобы войти в чужой дом, влез в чужую память, чтобы продлить свое пребывание там… а теперь просто плыву по течению.

И надеюсь, что река вынесет меня туда, куда надо.

— Хотите варенья, Антон?

— Да…

Безумное чаепитие.

Куда там Кэрроллу!

Самые безумные чаепития творятся не в кроличьей норе, за столом с безумным шляпником, ореховой соней и мартовским зайцем. Маленькая кухня маленькой квартиры, утренний чай, долитый кипяточком, малиновое варенье из трехлитровой банки — вот она, сцена, на которой непризнанные актеры играют настоящие безумные чаепития. Здесь, и только здесь, говорят слова, которые иначе не скажут никогда. Здесь жестом фокусника извлекают из темноты маленькие гнусные тайны, достают из буфета фамильные скелеты, находят в сахарнице пригоршню-другую цианистого калия. И никогда не найдется повода встать и уйти — потому что тебе вовремя подольют чая, предложат варенья, и пододвинут поближе открытую сахарницу…

— Антон, я вас уже год знаю…

Тень — короткая тень растерянности в глазах девушки. Память услужливо заполняет провалы, память подсовывает объяснения, почему я, такой симпатичный и хороший человек, остаюсь для нее лишь пациентом.

— Пусть только по работе, но сейчас… Мне почему-то хочется с вами поговорить… как с соседом. Как с другом. Ничего?

— Конечно, Света.

Благодарная улыбка. Мое имя трудно сократить до уменьшительного, Антошка — это уже перебор, слишком широкий шаг.

— Спасибо, Антон. Знаешь… я и впрямь сама не своя. Уже дня три.

Конечно.

Трудно оставаться собой, когда над тобой занесен меч Немезиды. Ослепшей, рассвирепевшей, вышедшей из под власти мертвых богов Немезиды…

— Вот сегодня… да ладно…

Она хотела мне рассказать про Игната. Она не понимает, что с ней происходило, почему случайное знакомство едва не дошло до постели.

Ей кажется, что она сходит с ума. Всем людям, попавшим в сферу деятельности Иных, приходит подобная мысль.

— Светлана, может быть вы… может быть ты с кем-то поссорилась?

Это грубый ход. Но я спешу, спешу сам не понимая почему. Воронка пока стабильна, и даже имеет тенденцию к снижению. Но я спешу.

— Почему ты так думаешь?

Светлана не удивлена, и не считает вопрос слишком уж личным.

Я пожимаю плечами, и пытаюсь объяснить:

— У меня так часто бывает.

— Нет, Антон. Ни с кем я не ссорилась. Не с кем, да и не зачем. Во мне самой что-то…

Ты не права, девочка. Ты даже не представляешь, насколько не права. Над тобой висит черная воронка таких размеров, что возникают раз в столетие. И это значит, что кто-то ненавидит тебя с такой силой, какая редка отпущена человеку… или Иному.

— Наверное, надо отдохнуть, — предположил я. — Куда-нибудь уехать… в глушь…

Я сказал это, и вдруг подумал, что решение проблемы есть.

Пусть неполное, пусть по-прежнему смертельное для самой Светланы.

В глушь.

В тайгу, в тундру, на северный полюс. И там произойдет извержение вулкана, упадет астероид или крылатая ракета с ядерными боеголовками.

Инферно прорвется, но пострадает лишь сама Светлана.

Как хорошо, что подобное решение для нас столь же невозможно, как предложенное темным магом убийство.

— О чем думаешь, Антон?

— Света, что у тебя случилось?

— Антон, слишком резко! Уводи разговор, Антон!

— Неужели так заметно?

— Да.

Светлана опустила глаза. Я все ждал крика Ольги о том, что черный вихрь начал свой последний, катастрофический рост, что я все испортил, сломал, и на совести моей отныне — тысячи человеческих жизней…

Ольга молчала.

— Я предала…

— Что?

— Предала свою мать.

Она смотрела серьезно, без всякой гнусной рисовки человека, совершившего подлость, и кичащегося этим.

— Не понимаю, Света…

— Моя мать больна, Антон. Почки. Требуется регулярный гемодиализ… но это полумера. В общем… мне предложили… пересадку.

— Почему тебе? — я еще не понимал.

— Мне предложили отдать одну почку. Матери. Почти наверняка она приживется, я даже анализы прошла… потом отказалась. Я… я боюсь.

Я молчал. Уже все стало понятно. Что-то и впрямь сработало, что-то нашлось во мне такое, расположившее Светлану к столь полной откровенности. Мать.

Мать!

— Антон, ты молодец. Ребята выехали, — голос Ольги был ликующим. Еще бы — мы нашли темного мага! — Надо же… а при первом контакте никто ничего не ощутил, сочли пустышкой… Молодец. Успокаивай ее, Антон, говори, утешай…

В сумраке уши не заткнешь. Слушай, что говорят.

— Светлана, такого никто не вправе требовать…

— Да. Конечно. Я рассказала маме… и она велела забыть про это. Сказала, что с собой покончит, если я на такое решусь. Что ей… все равно умирать. А мне калечиться не стоит. Не надо было ничего говорить. Надо было отдать почку. Пусть бы потом узнала, после операции. Даже рожать с одной почкой можно… были прецеденты.