Русалочья кровь (СИ) - Святненко Ева

— Возьми, эта сила пробудит твою сестру. Но помни о своём долге, полуденница.

— Буду помнить, — Дарина низко поклонилась и бережно приняла дар.

***

Звёздная крупа уже рассыпалась над головой. Лунное блюдце было полно молока, что изливалось из него светлой дорожкой, пачкая небесный бархат. Ветер утих, но внимательный бы услышал, как шелестят деревья.

Беляна открыла глаза — где она?

Полуночница лежала на спине. Над нею сомкнулись кроны с зелёной листвой. С зелёной ли? Если присмотреться, то увидишь, что листва потеряла цвет, стала полупрозрачной, призрачной. Через неё свободно проникал свет луны. Этот же свет обмывал ветви холодными волнами и заставлял их шевелиться и поскрипывать.

Беляна подняла руку, и лунный свет прошёл сквозь пальцы. Пальцы как листья — прозрачные и бестелесные. Ладонью не закроешься, лучи насквозь пронизывают кожу и кости: такие холодные и неживые.

— Беляна, — позвали тихо.

Полуночница повернула голову и обнаружила сидящую поодаль девушку с призмой в руках. Волосы растрёпаны, глаза-омуты, кожа белее первого снега.

— Беляна, ты узнаёшь меня?

— Дарина, где мы?

— Мы в лесу около Сервуги. Сейчас ночь. Ты долго болела…

— Не надо, Дарина, я всё помню.

Полуночница перевернулась на бок и поджала ноги. Тяжело опираясь на руки, попыталась встать.

— Беляна, я помогу, — Дарина подскочила к сестре и аккуратно придержала за талию.

— Спасибо, — пробормотала полуночница. — Где серп мой?

— Пока тебе ещё рано…

— Где серп?! Сейчас моё время, отдай! — приказала Беляна.

— Хорошо, — полуденница начертила в воздухе затейливый знак и сжала кулачок. Между пальцами проявилась потёртая рукоятка с приделанным сверху светящимся полумесяцем.

Беляна выхватила серп у сестры, взмахнула и растаяла. Дарина осталась одна.

***

Анатолий ночевал у Гаяны. Девушка постелила ему на полу в кухне, а сама ушла в спальню, но заснуть не смогла. Когда уже все овцы были сосчитаны, а бока помяты от бесконечного переворачивания, взгляд Гаяны упал на картину Жар-Птицы. Показалось, что нарисованные перья чуть светятся в темноте. Присмотревшись, девушка решила, что это от недосыпания. А может глаза устали от постоянного напряжения — давно она в таком темпе не рисовала.

Гаяне отвернулась к стене. Но нет же, реально что-то светится. В комнате явно посветлело.

— Здравствуй, Гаяна, — прозвучало перезвоном колокольчиков.

Девушка вскочила и воинственно выставила перед собой одеяло.

— Я тебе вреда не причиню, — Беляна подняла руки ладонями вверх, показывая мирные намерения.

— Беляна? Как ты вошла?

— Я же дух. Забыла?

— Что ты хочешь? — сейчас Гаяна порадовалась, что поддалась на уговоры Анатолия и позволила ему остаться. Его предчувствие опасности оказалось пророческим.

Видно, на мысли Гаяны отразились на её лице, потому что Беляна неожиданно фыркнула и рассмеялась.

— Поблагодарить тебя пришла. Ты за меня Рарога просила, желание своё отдала.

Беляна уселась на воздух, скрестила ноги по-турецки и продолжила:

— Не представляешь, как муторно, как плохо мне там было. Застряла я между Навью и Правью и ни туда ни сюда. Как муха в паутине висела, выбраться не могла. И самое худшее, знаешь что? Что умереть не могла, так бы вечность мне там и мучаться, до скончания веков.

— Я рада, что так получилось, — залепетала Гаяна, но гостья прервала её.

— Хотела я спросить, что в награду желаешь. Но сама вижу. Пусть же свершится. Сила твоя зримой станет, и суть проявится в силе своей. Да будет так.

Образ Беляны побледнел и разлетелся дымными кольцами.

— А что за награда? — спросила Гаяна, но отвечать было уже некому. Девушка пожала плечами и легла спать, решив не будить Анатолия из-за зыбкого подозрения. Но подозрение осталось — рациональная сторона сознания трепетала в ужасе, что её прокляли. А вторая сторона, спокойная и радостная, убеждала, что ничего плохого ей Беляна не сделает. Неожиданно, позитивная сторона победила, или это долгожданный сон, наконец, явился и предъявил законные права на ночное время.

А пока Гаяна спала, творилось странное. За спиной девушки возникли призрачные крылья трепещущего огня, точь-в-точь такие, как на рисунке Жар-Птицы. Гаяна лежала на боку, поэтому одно крыло торчало вверх, а другое почти полностью погружалось в кровать. Несколько часов крылья росли, наливались сочным цветом, постепенно приобретали чёткость. А к утру они исчезли без следа, но лицо Гаяны разгладилось, и на нём появилась безмятежная счастливая улыбка. С такой улыбкой девушку застал Анатолий, принёсший кофе в постель.

***

Хриса с Нежинкой давно ушли, а Настя всё места себе не находила — металась, быстро вышагивала по кругу.

— Тоннель протопчешь, — прокомментировал наблюдавший за ней Славка.

— Зато до нефти докопаемся, — огрызнулась бывшая русалка.

Славка вскочил с кровати одним движением и преградил путь:

— Настя?

— Не знаю, что со мной. На сердце тяжело. Крутит внутри, остановиться не могу.

— Настя, — горячие ладони легли ей на плечи, — ты из-за кикимор переживаешь? Научатся они. Хриса очень способная, даже я вижу, как она потоки вытягивает.

— Нет, наверное, не из-за них.

Хриса, действительно, творила чудеса, такие и Марусе были не под силу. Зелёная Жемчужина с легкостью перемещала предметы в пространстве. Настя знала, что и людей перенести сможет, но боялась экспериментировать. Славка шутил, что на нём нестрашно попробовать, он и умирал уже и на жемчужной силе прокатился аж от границ с Навью. Но Настя наотрез отказалась. И так она Славке жизнь подпортила, встретилась не в добрый час. А он хороший, ни словом не упрекнул, не напомнил. Кофе ей варил, вкусности готовил. Кикиморы наперебой убеждали парня, что вкус еды им не важен, да и есть особо не надо — Жемчужина ведь питает. Но Славка упорствовал, объяснял, что вкус не главное. А главное — эстетическое наслаждение от блюда и от кулинарии в целом. Его девизом было — «Не умеешь наслаждаться едой — значит не умеешь наслаждаться жизнью!»

Вот и сейчас Славка нахмурился, а потом решительно подтолкнул Настю к кухне.

— Пойдём, чай свежий заварю. От крепкой заварки сразу голова прояснится.

Настя не стала спорить. Процесс поглощения еды обладал неоспоримым преимуществом — монотонные действия способствовали размышлениям.

Чай был с чабрецом. Славка засунул сухие стебли прямо в заварочный чайник и залил горячей водой. Сладковатый аромат окутал заботой и теплом. В углу мерно гудел новенький холодильник, приобретённый Славкой по случаю переезда к Насте. В том же магазине были куплены нежные шторы в бледно-жёлтую полоску, украсившие кухонное окно и какие-то чудные засушенные цветы. «Физалис», — вспомнилось название необычных растений, — «символ любви».

Настя отпила глоток чая и задумалась о любви: «Как там Николай? И Лиза?» В груди кольнуло, отозвалось короткой болью. Так вот что тревожило её.

— Мне надо у Жемчужины кое-что спросить, — Настя отставила кружку. Ты можешь пока здесь посидеть?

Славка согласно кивнул и продолжил чаёвничать, как ни в чём не бывало. Перелил чай в пиалу и пододвинул поближе блюдо с ватрушками.

«Не заметил или сделал вид, что не заметил», — Настя постаралась идти медленно, спокойно переставляя ноги. Глубокий вдох и выдох. Нельзя показывать своего волнения.

Трясущимися руками она подняла Жемчужину и положила в центр кровати, сама легла на бок рядом и зашептала заклинание: «На море-окияне, на острове Буяне, стоит бел-горюч Алатырь-камень. Как на том камне ворон чёрный ходит, за камнем серый волк бродит. Всё видят, всё знают, всё разумеют. Так пусть и мне правда откроется, что делается и что делалось с Николаем, любым моим. Жив ли он, здоров ли он? А если занемог, то пусть и мне покажется».

Жемчужина откликнулась, затуманилась и явила грёзу. Увидела Настя, как Дарина крадётся в «Сахар», прячется за дверью. Незнакомый мужчина приглашает Николая и её, Настю, в свой кабинет. А её ли? Нет больше той Насти, ни волос русых, ни глаз зелёных, ни кожи молочной. Лизка вместо неё пришла в чужом обличье. Грёза приблизилась и увидела Настя огненных змеев, что летали вокруг Николая и Лизы. Беспомощно смотрела, как Лизка морок сбросила и пощадили русалку змеи. А Николая выпили до дна, а душу его человеческую заключили в призму.