Привороженные (СИ) - Анна Храмцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Наверное, нам пора возвращаться, — сказала Анастасия, почувствовав прохладный свежий ветерок на голых плечах.
— Прошу тебя, еще немного. Для меня каждая минута с тобой — наслаждение, а вернемся в деревню и ты снова уйдешь. Я буду смотреть издалека на твои окна и мечтать, что когда-нибудь ты пригласишь меня войти.
Настя прочистила горло, двояко ощущая себя: его поведение пугало до жути и в то же время умиляло. Что поделаешь, всё это зеркальные чары. Она грустно вздохнула, возможно именно сейчас Ким Хемхает и медиум отыщут ведьму, снимут ворожбу. Хотя верилось в это слабо, столько лет прошло и вероятнее всего прабабка Дуня права, сказав, что та “поди ужо и сдохла”.
— О чём думает самая прекрасная женщина на свете? — с улыбкой спросил Лонг и подошел слишком близко.
Анастасия встрепенулась, понимая, что позволяет ему нарушать личные границы и если так и дальше пойдет, то неизвестно чем закончится этот вечер. Она рассудительно сделала шаг назад и сказала:
— Думаю о том, что как только чары разрушаться вся твоя любовь пропадет и следа не останется. А возможно ты даже меня возненавидишь, за то, что приворожила против твоей воли.
Лонгвей посмотрел на нее, как на несмышленого ребенка и шагнул вперед.
— Глупости, я люблю тебя и это навсегда. Я счастлив и хочу сделать тебя счастливой. Ради тебя Настин разобьюсь на мелкие кусочки, прикажи и звезду с неба достану. Всё, что хочешь! Я твой раб!
Он опустился на колени и едва коснулся губами краешка ее сарафана. Настя отскочила от него, как ошпаренная.
Лонг медленно поднялся и приблизив лицо, прошептал:
— Могу я тебя поцеловать?
Влюбленные глаза гипнотизировали, а губы притягивали, как магнитом. В его расширенных зрачках, Настя видела свое отражение, там она была прекрасна и любима. Он покорно ждал ответа, секунды тянулись бесконечно долго, дыхание замерло в груди.
— Да…, — выдохнула Настя и разомкнула губы.
Рогатый месяц приобрел отчетливые очертания, белея на потемневшем синем небе, сумерки медленно сменялись ночью и веяло отовсюду тайной. В каждом уголке бурлила жизнь, в каждой травинке и капельке. Природа и ночь делают человека свободнее, разрешая на миг окунуться в первоначальное состояние, поддаться чувствам и стать их заложником.
Горячие руки Лонгвея жадно блуждали по телу прекрасной нимфы, открывая для себя всё больше нового. Он опрокинул Настю на траву и неистово целовал каждый миллиметр ее тела.
“Не хочу больше просыпаться”, — повторяла мысленно Анастасия, позволяя его рукам трогать и ласкать, где вздумается, ощущая приятную негу внизу живота.
Лонг стянул сарафан с ее тонких плеч и облизываясь, не в себе от желания, прошептал:
— Можно я тебя съем?
Словно щелчок в голове сработал и Настя сначала опешила, не послышалось ли утробное рычание? Затем сиреневый туман в голове рассеялся и горящие от страсти глаза привороженного, вместо наслаждения, нагоняли дикий страх и ужас.
— Стоп, хватит! — поправив платье, приказала она дрожащим голосом и быстро поднялась на ноги.
— Что случилось, любовь моя? — не поднимаясь с колен, спросил Лонгвей.
Анастасия попятилась назад и чтобы успокоить разбушевавшиеся нервы, несколько раз глубоко вздохнула и выдохнула через рот.
— Прости меня, я не хотел тебя напугать, — Лонг в долю секунды оказался рядом, но прикасаться без разрешения, как и прежде не смел.
— Я устала и хочу домой, — сдерживая слезы, произнесла Настя.
— Я отнесу тебя на руках, моя богиня Настин!
Не успела она крикнуть “нет”, он схватил ее на руки и понес через поле.
— Немедленно отпусти меня!
Привороженный не спешил выполнять приказание.
— Ты устала, — и побежал с ней, словно с куклой через поле.
— Лонг, я хочу идти сама! — отчеканила каждое слово Анастасия.
И лишь после этого Лонгвей послушно оставил ее в покое и позволил идти собственными ногами.
Ночь обволакивала всё сильнее, стирала грани между мирами, пугала загадками и темнотой. Настя знала, что привороженный идет совсем рядом и касается дыханием плеча и в то же время, боялась обернуться, чтобы в очередной раз не поддаться гипнозу. Лонгвей это не робкий привороженный Вениамин Егорович или подкаблучник из районо. Этот мужчина также обладает даром привораживать женщин и совершенно смело можно предположить — скажи ему тогда “да”, съел бы и это не метафора.
Глава 31
Лес поглощал запоздавших странников, те терялись в его чаще, боясь даже подумать, а смогут ли вовсе отыскать дорогу назад, отпустит ли сросшаяся воедино экосистема, ожившая со временем и превратившаяся в разумный организм. Во всяком случае, отступать поздно. Туйен, Ким и уснувшая в коляске Евдокия двигались вглубь, позволяя тропам вести в неизвестность.
Вскоре окончательно стемнело и огрызки синего ночного неба просвечивались сквозь толщу сросшихся ветвей, в потемках брели они дальше, надеясь на чудо.
Где-то недалеко треснула сухая ветка и кто знает, возможно, под тяжестью чьей-то ступни?
Туйен остановился и внимательно прислушался, Ким последовал его примеру, боясь пошевелиться и утереть пот, застилающий глаза. Тишина преследовала их, не отставала ни на шаг.
Вдруг Дуня проснулась, громко хрюкнула и шамкая ртом, недовольно спросила:
— Чавой, не накатали ещё? — хотелось в свою постель, на мягкую пуховую перину, а не ночные прогулки на свежем воздухе в чаще леса.
— Молчи, женщина, — шикнул на нее Хемхает. — Ради тебя и твоей правнучки стараемся, чтобы снять с вас, глупых женщин, родовое проклятие.
Евдокия отчасти понимала, что отец привороженного прав и возможно, стоило давно явится с повинной к ведьме. Но страх и стыд не позволяли отыскать ее хижину, к тому же за кражу волшебного зеркала могло последовать наказание. И только теперь Дуня приняла тот факт, что всю свою сознательную жизнь была эгоисткой и думала лишь о себе, а после еще и Настеньку подговорила к ворожбе. Действительно, глупая женщина, из-за проступков которой приходится расплачиваться близким.
Надо было вернуть краденное еще восемьдесят лет назад и попросить прощения за свой опрометчивый поступок. Тяжело признавать собственную вину и недалекость, по старушечьим щекам скатилось пару слезинок. Она-то просто-напросто хотела собственный дом, а в итоге до сих пор расплачивается за возможность когда-нибудь умереть в собственной постели.
Она всхлипнула и порыв ветра подхватил ее плач,