Тайна музея восковых фигур - Алексей Коробицин

Публика молчала. В тишине нелепо прозвучал единственный выкрик болельщика — верзилы в белой майке с короткими рукавами:

— Эй, мазила! Ты бы лучше за эти деньги выпил, а потом запустил бы в черномазого бутылкой. Наверняка бы попал!

Южанин не ответил. Он с нескрываемым презрением смотрел на негра и вдруг быстро, со злостью стал швырять в него мячами. Зазывала с готовностью и ловко подавал их. Мячи летели как попало, и все мимо.

— На́ тебе, на́!.. — бормотал южанин, бросая мячи. — На́! На́!..

Но мячей больше не было.

— Все, сэр. Еще дюжинку? — Зазывала был отменно вежлив и как будто не замечал состояния своего клиента.

Кто-то из публики пронзительно свистнул. Люди как-то сразу потеряли интерес к поединку и расходились, насмешливо глядя на южанина. Он был бледен и, надевая пиджак, никак не мог попасть в рукава…

— Пойдемте к па, — сказала мне Лу и помахала рукой зазывале: — Алло, Фред!.. Идемте, не стесняйтесь. Сейчас уже начался перерыв.

Голова негра исчезла. Круглая дыра в перегородке была прикрыта с внутренней стороны ярким лоскутом.

Мы с Лу обошли кругом балагана. Помещение, из которого высовывал голову негр, оказалось тесной каморкой с дверью, выходящей на какие-то безлюдные задворки, заставленные ящиками с пустыми бутылками из-под кока-колы. Негр стоял на пороге. Это был крупный человек, атлетического сложения, в белой рубашке с засученными рукавами. Лу поставила корзинку на землю, разбежалась и ловко прыгнула в его объятия. Отец шумно чмокнул ее в щеку и осторожно поставил на землю.

— Здравствуй, па! Угадай, кого я с собой привела. Ни за что не отгадаешь! Ну и смеялись мы с ним над Питом! Я его еще никогда не видела таким, ну и умора! Да что же ты стоишь, не знакомишься? — Девочка не замечала, что после отцовского поцелуя на ее смуглой щеке остались следы белой краски. — А где Пит? Он разве не будет с нами обедать? Боже, какой у тебя беспорядок! Пиджак висит кое-как, галстук валяется на полу, кругом окурки… — И, оставив нас, девочка принялась за уборку.

Негр протянул мне огромную руку.

— Глен Брайан, сэр, — представился он. — Рад знакомству. Но боюсь, что Лу права: вряд ли я сумею отгадать, кто вы такой. Зато бьюсь об заклад, что она вас спросила, были ли вы на Ниагарском водопаде!

Мы рассмеялись. И я рассказал, что случайно познакомился с Лу и вместе с ней прошелся по парку. Я отозвался с искренним восторгом о великолепном актерском мастерстве Пита.

— Вы знаете, сначала я было подумал, что тот человек, который только что бросал мячи, тоже артист, но потом убедился, что это не так… Кстати, Брайан, почему вы были так уверены, что он в вас не попадет? Вы совсем не уклонялись от мячей.

— Ах, этот, в шляпе? Пустяки! Вы знаете, я давно заметил, что таких людей всегда бесит, когда негр смотрит им в глаза… — Он говорил и осторожно, чтобы не размазать грим, ел бутерброды, запивая их молоком. — Нужно только смотреть спокойно, а главное, ни в коем случае не опускать глаза.

— У вас тяжелая работа!.. — промолвил я почему-то в замешательстве, словно был виноват в этом. — Устаете?

— Да, как вам сказать… — Он выпятил губы и развел руками. — Работа как работа. Не хуже и не лучше всякой другой. Я имею в виду, конечно, Кони-Айленд. А уж я здесь знаю каждый аттракцион. Взять, например, работу на каруселях, на чертовом колесе или в Музее восковых фигур…

— Вы знали Рамона Монтеро?

— Еще бы! Мы с ним прожили несколько лет в одном доме. Правда, за последнее время мало встречались, — негр добродушно усмехнулся, — хотя я его и видел каждый день в это время.

— Он вас часто навещал?

— Нет. Ни он меня, ни я его. Я его видел прямо отсюда.

— Разве отсюда музей виден? — удивился я, оглядываясь.

— Нет, отсюда не виден. — Глен Брайан встал и посмотрел на часы. — Он виден оттуда… — и кивнул головой на каморку.

Только теперь я заметил, что отверстие, через которое Глен просовывал голову, расположено довольно высоко над землей. Во время работы ему приходилось стоять на грубо сколоченном помосте высотой около метра. На него теперь вскарабкалась Лу и убирала окурки с толстого бруска, в который, по-видимому, ее отец упирался локтями, когда работал.

Девочка повернулась к отцу и сказала строго:

— Если ты будешь так много курить, я скажу маме. Ты знаешь, сколько я окурков подобрала?

— О, как страшно! — добродушно усмехнулся Глен Брайан. — Чем считать окурки, вы бы лучше, мисс Луиза, посмотрели на себя в зеркало…

Девочка ловко спрыгнула на землю и подошла к перевернутому ящику, на котором рядом с раскрытой коробкой грима стояло небольшое зеркало.

— Ну, папа, опять ты меня перемазал!.. — И она рассмеялась и обратилась ко мне: — Вот каждый раз он так. А я все забываю!

Глен Брайан снова посмотрел на свои карманные часы, встряхнул их и поднес к уху:

— Проклятые часы! То спешат, то отстают. Раньше, бывало, посмотришь оттуда, — он кивнул на отверстие в стене, — если музей закрыт, значит, уже три, нам пора начинать… Рамон был очень аккуратным насчет этого. Теперь они работают без перерыва. Публика так и валит… Сколько сейчас времени, сэр?

Я взглянул на свои часы:

— Без четырех минут три. Значит, в тот день вам удалось увидеть все, о чем писалось в газетах?

— Почти все. Ведь не успела приехать полиция, как весь парк уже знал, что в музее произошло убийство. Народу собралось уйма! Бедняга Рамон! Я, наверное, был последним, кто видел его живым: ровно в три, как всегда, он спустился вниз и прикрыл входные двери. И вот что я вам скажу, мистер, я уверен, что убийца спрятался в музее заранее. А вы как думаете?

— А что, очень может быть… — сказал я и вспомнил, что первоначальная версия Карригана предполагала что-то в этом роде: кто-то купил билет, дождался ухода Губинера и расправился с Рамоном Монтеро. — Послушайте, Брайан, а вы уверены, что, после того как сторож прикрыл двери музея, никто больше туда не входил?

Зазывала включил микрофон, пощелкал по нему пальцем и принялся гнусаво голосить. Глен Брайан, не переставая со мной разговаривать, взял зеркало и стал подправлять грим вокруг рта.

— По-моему, никто. Видите ли, в то воскресенье было много народу, и нам не удалось вовремя сделать перерыв. Я работал без передышки. Конечно, я мог и не заметить — не смотрел же я все время в одну и ту же сторону! Но ведь увидел же я, когда туда вошел полисмен…

В перегородку постучали. Это был зазывала.

А НУ-КА, НЕГР, ПОКАЖИСЬ ПОЧТЕННЕЙШЕЙ ПУБЛИКЕ!

ВЫСУНЬ СВОЮ КУДРЯВУЮ ГОЛОВКУ!.. ПОЛЮБУЙТЕСЬ НА ГЛУПОГО НЕГРА, ЛЕДИ И ДЖЕНТЛЬМЕНЫ! —

кричал он.

Глен Брайан влез на помост, но не торопился просунуть голову в отверстие. Он продолжал говорить:

— Но я тогда еще ничего не знал о том, что случилось. Ну, полисмен и полисмен. Мало ли их шляется по Кони-Айленду. А потом вижу: нет, что-то не то… Начинает собираться толпа. И откуда только народ все узнает! Люди как сумасшедшие побежали к музею. Скоро отсюда ничего не стало видно, кроме толпы. Даже ливень не смог ее разогнать. — Негр взялся за занавеску, отогнул ее и, прежде чем просунуть голову в отверстие, успел мне еще сказать: — Нет, мистер, я все-таки уверен: убийца спрятался в музее заранее. Вот увидите!

Когда голова негра исчезла, я почувствовал себя неловко. Он и оставался здесь, и вместе с тем его не было… Но уйти, не попрощавшись, было бы невежливо. Вероятно, Лу заметила мое замешательство, потому что она тут же принялась занимать меня на правах хозяйки:

— Вы подождите, папа сейчас освободится. В эти часы настоящей работы не бывает. — Девочка пересела с пустого ящика на ступеньку помоста, где стоял ее отец. — Пожалуйста, садитесь! — показала она на ящик. — А про бандитов и сыщиков вам не приходилось писать?.. Не пробовали? Ну ничего, научитесь. Я однажды смотрела в кино, как один писатель все не умел, не умел писать про бандитов, а потом познакомился с одним гангстером, который ему рассказывал про себя. А писатель про все это стал писать книги и сделался миллионером.

Но я эту картину тоже видел. Она кончилась не так уж счастливо…

— Ну, и чем же все это кончилось? — спросил я.

Лу вздохнула и грустно посмотрела на меня.

— Гангстер убил писателя и украл у него все миллионы…

Я расхохотался. Лу тоже. У нее было чувство юмора.

Глен Брайан то и дело поворачивался к нам и принимал участие в разговоре. Он оказался остроумным собеседником, бывшим солдатом и, так же как и я, страстным любителем бейсбола. Не сошлись мы только в командах. Я болел за «Индейцев», он — за «Львов»… Лишь одно обстоятельство мешало нашей беседе: когда Глен Брайан работал и в него летели мячи, было неприятно видеть, как дергается его тело. Особенно смущало, когда среди глухих ударов о перегородку выделялся резкий звук попавшего в цель мяча.