Жертвы дракона - Сергей Покровский

Дед завалился спать тут же, недалеко от костра, а Тэкту и Уоми, накинув одежду, вышли из дома, с наслаждением вдыхая свежий озерный воздух.

Челнок

Карась сидел на дубовой колодке и долбил ее долотом. Карасем его звали за то, что спина его выгибалась горбом, и этот горб с каждым годом становился все круче.

Несмотря на горб и на свои годы, Карась был замечательно крепок и упорен в работе. Особенной силой отличались его руки. Ремесло оружейника и постоянные упражнения сделали их такими.

С детства Карась был искусным отбивальщиком камня. Никто во всем поселке не умел придать такой гладкой, правильной и красивой формы своим изделиям, как Карась.

В мастерской его все было налажено так, чтобы работать было удобно. Посередине лежал большой гладкий валун, который служил ему сиденьем. Перед ним помещался другой валун, немного поменьше, служивший наковальней. На нем Карась разбивал кремневые желваки и обтесывал камни других пород. Справа находился огромный точильный камень, на котором мастер обтачивал и полировал кремни. Тут же было несколько точильных брусков из крепкого песчаника и два — из слюдистого гнейса, для обтачивания и полировки самых острых наконечников. Слева был вкопан в землю большой глиняный горшок, украшенный рядами точек.

Горшок имел не плоское, а круглое дно и потому мог стоять только в вырытой для него ямке. В нем всегда была вода. Она нужна была и для смачивания точильного камня, и для утоления жажды мастеров, проливавших немало пота на этой тяжелой работе. Тут же, у горшка, были насыпаны две кучки песку: в одной — более крупный песок для грубой полировки, в другой — песок самый тонкий. Он был нужен для окончательного наведения глянца на каменное изделие.

— Хо-хо, Уоми! — крикнул Карась, увидев Уоми, задумчиво шагавшего мимо него к берегу. — Иди помогать старому Карасю.

— Что делаешь? — спросил Уоми.

— У тебя есть глаза? Пусть они тебе скажут.

— Ого! Лодка уже совсем готова?

— Нет.

— Уоми будет помогать! Уоми умеет долбить дерево. Карась дал ему каменное долото и деревянный молот, и оба они дружно принялись за работу. Они ставили наискось кремневое долото и отрывистым ударом отбивали крошечный кусочек дерева.

— Давно стал делать? — спросил Уоми.

— С той луны, как Мандру спихнул тебя в воду.

И между ударами камня, в минуту отдыха, не спеша старый Карась передал ему удивительную историю новой лодки.

То самое половодье, которое четыре года назад унесло из поселка челнок Уоми, сделало поселку Ку-Пио-Су ценный подарок.

Вода принесла к островку большой дуб. Он обрушился где-то в реку вместе с подмытой глыбой берега. Карась пришел к старикам и сказал:

— Отдайте дуб Карасю.

— Почему? — сердито спросил Пижму.

— Пижму знает: когда старики пустили по реке Уоми, они приготовили для него лучшую лодку. Они взяли ее у Карася. Теперь у него остался только плохой челнок. На нем нельзя выходить в озеро в ветер. Отдайте Карасю дуб. Он сделает из него челнок.

— Пусть возьмет, — сказал Мандру, и старики присудили дуб Карасю.

С той поры Карась вместе с сыновьями начал мастерить долбленку. Это была трудная работа. Дуб — крепкое дерево, и долбить его нелегко.

Прежде всего нужно было отделить для челна прямую и толстую часть ствола.

Как сделать это без металлического топора или пилы?

Люди Ку-Пио-Су умели взяться за дело. Они облупили со ствола еще сырую кору, отмерили длину в двенадцать шагов. Карась задумал сделать ладью длиннее всех самых больших челноков поселка.

У самых корней в начале ствола под лежащим деревом разложили костер из сухих веток. Тут будет корма лодки.

Другой костер разложили под тем местом, где будет ее передний конец.

Огонь развели умеренный, чтобы не сжечь все дерево. Он понемногу делал свое дело. Ствол постепенно обугливался и начинал медленно тлеть. Искусство состояло в том, чтобы дерево тлело только в указанных местах. Когда огонь слишком разгорался, дерево обливали водой, чтобы пламя не могло охватить его целиком. Залив огонь, оббивали мотыгами обугленные части и на следующий день принимались снова за ту же работу. Нужна была большая опытность, чтобы пережечь дерево поперек и не спалить его.

Карась хорошо знал свое ремесло.

Не торопясь, но и не теряя времени даром, он принялся делать каменные бойла. Это были тяжелые и прочные орудия, похожие по форме на кирку.

Бойло выбивалось из крепкого и длинного камня. Оно было широкое посередине и заостренное по концам. В средней, толстой части нужно было высверлить отверстие для рукоятки.

Кроме бойл, в мастерской Карася оттачивались прочные каменные долота и тяжелые топоры — словом, все, что было нужно для постройки долбленки.

Прошло все лето и первая половина осени, пока дубовый ствол был наконец окончательно пережжен в двух местах и громадная колода отделилась от корней и верхней части дерева.

Остаток сухого осеннего времени был потрачен на то, чтобы откатить колоду подальше от воды.

Тут качались холодные осенние дожди. Их сменили ранние морозы. Снега завалили колоду, и зимой Карась сделал для лодки только весла.

Весной опять началась упорная работа. Сначала нужно было корявой и толстой колоде придать форму стройного челнока. На это ушло все лето и теплое время осени. На третий год началось самое долбление лодки. Каждый день после рыбной ловли приходили Карась и его сыновья выколупывать по крошкам каменным долотом и киркой древесину колоды. В третье лето она стала похожа на неуклюжее корыто. Борта были еще очень толсты. Это все еще была не лодка, а долбленая тяжелая колода. Ее нужно было сделать легкой и емкой. В четвертое лето началась окончательная отделка. Шаг за шагом стенки становились тоньше. Снимался один слой дерева за другим.

— Работай со мной, — сказал Карась Уоми. — Рука Уоми — рука Дабу! Помогай Карасю. Понадобится Уоми большая лодка, Уоми возьмет и поедет куда захочет.

Так был заключен договор между самым искусным лодочником Ку-Пио-Су и молодым Уоми, сыном Гунды и Великого Дабу.

Пижму и Мандру

Поселок Ку-Пио-Су зажил обычной жизнью.

Всех деловитее были женщины и дети. С раннего утра они спешили к озеру и набирали воду в глиняные горшки или берестяную посуду. Другие перебирались по мосткам на лесной берег, чтобы наломать и взвалить на спину вязанки сучьев.

На всех очагах старшие матери раздували огонь, и из дымовых дыр над крышами поднимались серые струйки дыма.

Мужчины разъехались на челноках, забрав с собой сети, рыболовные крючки, гарпуны и другие снасти. Перед каждым домом можно было видеть стариков, греющихся на солнце.

Некоторые из них работали: вязали сети, мастерили разные поделки из бересты и лыка. Иные сидели просто так, задумавшись, сгорбив сутулые спины. И как им было не думать!

Вернулся Уоми, тот самый, которого четыре года назад на общем совете они присудили к изгнанию из родного поселка. Вернулся в расцвете сил, крепкий, счастливый и красивый. У него за пазухой волшебное перо филина, подарок самого Дабу. У него волшебный кинжал, который делает его непобедимым.

Что, если он не забыл зло, которое ему причинили? Что, если он замышляет жестокую месть и она вдруг обрушится на седые головы стариков, виновных в его изгнании?

Мрачные мысли приходили старому Пижму. Ведь это он тогда на совете требовал смерти Уоми.

Как защитить себя от будущей мести? Как бороться с человеком, которому поможет сама Река и душа Священного Дуба?

Пижму сердито посматривал в ту сторону, откуда доносилось постукивание кремней. Там Уоми и Карась долбили дубовую колоду.

— У-у, горбатый! Погоди, покажет он тебе… — ворчал Пижму. Ему не нравилось, что Карась сдружился с молодым Уоми.

Пижму видел, как Уоми поманил кого-то рукой, и к лодке подошел его брат Тэкту с тремя старшими сыновьями толстой Дамму.

Скоро вся четверка молодых людей присоединилась к работающим, и дружное постукивание кремней стало перемежаться с громкими возгласами и взрывами веселого смеха.

Пижму сердито отвернулся. Наконец он не выдержал и, кряхтя, поплелся узнать, что думает об этом Мандру.

В просторной хижине было сумрачно и тихо.

Постоянные жители ее, особенно молодежь, старались вообще поменьше попадаться на глаза старику. Его все раздражало. Он не выносил громких разговоров. Игры и возня ребят возбуждали его гнев. После встречи с Уоми старик почти не разговаривал. Утром манил старшую дочь, седую Онду, и произносил только одно слово: «Пить!..»

Есть Мандру почти перестал.

Каждую ночь старухи просыпались от глухого и жалобного крика, который раздавался в хижине. При тусклом свете тлеющих углей было видно, как старик с усилием поднимается и спускает ноги с меховой подстилки, растирает рукою шею и голую грудь и дышит тяжело и часто. Онда подавала ему воды. Старик делал глоток и шептал: