Последний воин. Книга надежды - Анатолий Афанасьев

Он надеялся: что-то произойдёт. И произошло, правда, не то, чего ожидал. В последний день февраля подгадали нежданные гости — Владька Шпунтов, земляк по слесарному делу, и с ним Вильямина, девушка-гусар, дорогая московская сожительница. Когда он увидел их, бредущих по деревенской улице — у Владьки небольшой чемоданчик в руке, Вильямина с роскошной спортивной сумкой через плечо, — глазам своим не поверил. Но это были они, и никто другой, и искали они его, и никого другого.

Первым его движением было спрятаться за сарай, он туда и нырнул. Парочка заглянула в дом, где жила старуха Поликарповна, пробыла там недолго, и уж оттуда ходко и уверенно поспешила к его дому. Пашута вышел навстречу, придав лицу безразличное выражение. Варя копалась в комнате со своими эскизами. День перевалил за середину.

— Здорово, ребята! — окликнул он гостей негромко. — Рад вас повидать… А теперь разворачивайтесь — и на станцию. Нечего вам делать в Глухом Поле.

— Ну даёшь! — восторженно завопил Шпунтов. — Ну встречаешь! А мы-то к тебе с дорогой душой. Я отпуск взял, чтобы Вилю проводить. Гостинцев привезли. Да ты что, Паш, очумел, что ли? Или не признал?

Вильямина смотрела на него ласково и уже подкрадывалась сбоку, чтобы его половчее обнять. Пашута подхватил обоих под руки, развернул, увёл подальше от дома, от греха. Вильямина истерично хохотала:

— Пашенька, голубчик, ну скажи, ты правда рад? Ты куда нас ведёшь?

— Вот что, хлопцы. — Пашута посуровел. — Обижайтесь или нет, а вам придётся уехать. Срочно. Я вас прошу. Кой чёрт вас принёс! У Вильки никогда соображения не было, но ты-то, Владислав, грамотный мужик, другом считаешься…

— А в чём дело? — удивился Шпунтов, строптиво пытаясь высвободить руку, зажатую в тиски железных Пашутиных пальцев. — Просвети, пожалуйста.

— Чего просвещать… Дуйте откуда приехали. Денег вам надо — дам. И с богом!

Постепенно до сознания гостей дошло, что их неприветливо встречают.

— Мы тебе сюрприз хотели сделать, — капризно протянул Шпунтов. — Виля сказала, ты от счастья обалдеешь. Правда, Виля?

— Сделали сюрприз, сделали! Спасибо! И до свидания.

Шпунтов наконец вырвался резким движением, чуть не опрокинув всех в снег.

— Погоди, Павел Данилыч! Так дела не делаются. Если у тебя какие неприятности, объясни. Мы поймём. А чего ты нас тащишь? Куда ты нас тащишь? Мы тебе не дрова.

— Личная неприятность у меня, — с тоской произнёс Пашута. — Понимаешь, личная. Вы мне некстати.

Вильямина тоже освободила руку, заметила оскорблённо:

— Не удастся твой номер, Пашенька. Я тебе не дворняжка. Думаешь, пнул ногой — и избавился? Я всё же твоя жена.

— Как это — жена?

— А вот так это. Я твоё письмо внимательно прочла. Завёл себе кралю — ладно. С мужиками бывает. Ничего тут особенного нету. Показывай! А мы с Владиком разберёмся, какая она краля. Вот, может, ей-то и надо дать пинка.

Пашута взъярился, но вполсилы, вяло. У него запал иссяк. Понял, так просто ему не отвертеться.

— Да кто вы мне такие, чтобы разбираться? Не краля у меня, а невеста… Вилечка, мы же с тобой по-хорошему расстались? Разве нет?

— Не будет, как ты мечтаешь, понял? Так с женщинами не обращаются. Это тебе не Америка. Женщина не половая тряпка, чтобы её за дверь вышвыривать. Думаешь, Пашенька, на тебя управы не найдётся? Ещё как найдётся. Лучше ты меня не выводи из себя.

Пашута растерялся. Не подозревал он у Вильямины такой способности к сопротивлению. Ошибся в ней.

Ух как глазищи сверкают! Того гляди набросится, исцарапает. Шпунтов тоже был в затруднении.

— Ты извини, Павел Данилыч, если что не так. Она сказала, ты её ждёшь. Просил вроде приехать. Вроде у тебя беда.

— А то не беда! — завопила Вильямина. — Задурила ему голову молодая шлюшка — это не беда? Спасать его надо. Доверься нам, Пашенька, мы тебя любим бескорыстно. Мы тебе поможем. Покажи, где она7 Я ей такой укорот сделаю, век не забудет. Ты ведь, Пашенька, доверчивый, наивный. Ну, чем она тебя взяла, скажи? Чего у неё такое есть, чего у меня нету?

— Гордость у неё есть девичья, — соврал Пашута.

— Гордость? А у меня нету? Спасибо тебе, отблагодарил. За все заботы получи награду, Вилька. Ах ты гад, Пашка! Да как же ты посмел такое ляпнуть?

Пашута полагал, что Вильямина в глубине души его побаивается, но сейчас убедился, что всё наоборот. Это он должен её опасаться.

Они довольно далеко отошли от дома, когда на дороге показался Спирин. Увидев незнакомых людей, отчаянно спорящих с Пашутой и жестикулирующих, он поначалу заподозрил, что это мелиораторы, подосланные Хабилой, но, узнав, что это гости из Москвы, тут же проникся к приезжим симпатией.

— Прекрасно, что приехали, прекрасно. Нам люди — во как нужны! У нас с Пашей планы огромные. Да мы в этих благословенных местах такую коммуну отгрохаем, Хабило подавится… Паш, а ведь есть в этом что-то символическое. Гляди, мы ещё клич не кликнули, а люди к нам из самой Москвы потянулись.

— Никто к тебе не потянулся, — урезонил друга Пашута. — Они приехали с хулиганскими намерениями.

Спирин посерьёзнел:

— Поселим вас в дом Прохоровых. Он с того лета пустует. Домина, я вам скажу, дворец!

Шпунтов покосился на Пашуту.

— Я не против. У меня отпуск.

В двусмысленной обмолвке земляка Пашута уловил нечто такое, что дало его мыслям иной поворот. Как это он сразу не сообразил в запарке? Ведь Владька Шпунтов ухарь, известный, покоритель сердец. Чего бы это он попусту потянулся за Вильяминой? Вон и она что-то подозрительно притихла. Вилька красивая девица, вполне Шпунтову под пару. Пашута с облегчением вздохнул.

— Хорошо, пусть немного поживут. Но с одним условием.

— С каким? — хором поинтересовались Шпунтов и Вильямина.

— Чтобы без дурацких выходок. Будете отдыхать тихо, как мыши. Это к тебе в первую очередь относится, Вильямина.

Вильямина, пережив зловещий приступ агрессивности, теперь изображала невинную простушку.

— На что намекаешь, Пашенька? Прямо обидно слышать. Какие выходки? Перед посторонним человеком неудобно… Это что я твоей кралей интересовалась? Ты это имеешь в виду?

— И это тоже.

Вильямина обернулась к Спирину, точно призывая его заступиться.

— А что такого? Что я сказала? Конечно, мне интересно. Жил со мной, теперь завёл другую. Любая бы на моём месте полюбопытствовала.

— Виля, прекрати!

Вильямина пригнулась с деланным испугом.

— Ой, какой ты грозный, Пашенька!

Он понимал её игру. Затаилась до удобного случая. Бог с ней. Удобного случая ей долго придётся ждать. Главное, успеть объясниться с Варей.

Торжественно проводили гостей в избу Прохоровых. Оставили отдохнуть с дороги, игриво пожелав им доброй ночи. Вильямина улучила момент, шепнула Пашуте:

— Мне твой Владька и на дух не нужен. Зря его подсовываешь. Так и знай. Ничего у тебя не получится.

— Угомонись, Виля. Всё удачно складывается. Только веди себя по-человечески. Окрутишь этого кавалера, о чём ещё мечтать. У него восемь тысяч на книжке.

Шпунтов глядел соколом. За долгую тридцатилетнюю жизнь, Пашута это знал, окрутить его ещё никому не удалось. Как гордый дух изгнанья, парил он над слабым женским полом. Но лёгких побед никогда не избегал. Друзьям иногда объяснял свою жизнь как торжество высокого ума над прозой быта. Как бы свыше ему было указано пройти по миру невредимым и поразить людей непреклонностью характера. С ним на заводе редко кто спорил. С ним спорить было бесполезно. Он был настолько уверен в себе, что не понимал возражений. Женщин, которые работали на предприятии, воспринимал как свой личный гарем. И жалел лишь о том, что не может каждой уделить достаточно внимания. Завистники пророчили ему плачевный конец, но он по-смеивался. Чуть ли не всякий божий день заводил он новые шашни, и случалось, выползал по утрам на работу, как полудохлый таракан, с обвисшими усами, с незрячим блеском в глазах. Разгадка его мистического воздействия на женщин была, как заметил поэт, равносильна разгадке смысла жизни.

Однажды у него произошла осечка, которая его ничему не научила. Как-то он приклеился к молодой замужней дамочке из бухгалтерии, увёл её для беседы в красный уголок, а туда, явно по чьему-то наущению, ворвался её муж, здоровенный такелажник из пятого цеха, Этот такелажник, грубый от природы, не стал вникать в лирические объяснения Шпунтова, касающиеся чисто духовной близости некоторых людей, а без проволочек огрел его по башке табуреткой, после чего такелажник с супругой отволокли бездыханное тело дамского угодника в санчасть. Что любопытно, такелажник на этом не успокоился и ещё с неделю подстерегал Шпунтова за каждым углом с железной скобой в руке. Ему втемяшилось в голову, что двоим им со Шпунтовым не жить на свете. Шпунтов уже подумывал об увольнении по собственному желанию. Спас его в тот раз Пашута, Он встретился с ревнивым такелажником и сумел найти с ним общий язык. Пашута любил мирить людей. Такелажнику он внушил, что его соперник Владька Шпунтов, в сущности, никому не опасный придурок. Женщины бывают к нему милостивы из жалости. Преследуя такого никчёмного человека, такелажник унижает себя и бросает тень на свою жену, женщину достойную, которая в бухгалтерии почитается чуть ли не святой. В конце концов такелажник согласился выпить со Шпунтовым мировую, но настаивал исключительно на грузинском коньяке.