Крутые парни - Евгений Сухов

– Чтобы у вас не возникло желание пить за меня, предлагаю выпить за женщин, без которых мужское общество глупеет и блекнет. – Он подождал, пока налили в рюмки – кто что любит, – и продолжил: – За вас, Катерина! Спасибо за хлопоты. Я тронут.

Он незаметно подмигнул Ангелу, и тот расцвел. Варяг знал, что ничто так не воспламеняет любовь, как одобрение постороннего.

Застолье шло своим чередом, когда в дверь позвонили. Кот поднялся и пошел открывать. Через минуту он вернулся вместе с Графом. Когда тот достал из кейса бутылку грузинского коньяка «Варцихе», все посмотрели на Модеста.

– Владислав, – сказал Граф, наливая в рюмку водку, – извини, что припозднился. Дела, понимаешь, задержали. Очень рад тебя видеть в столице нашей родины. Вот тут мы собрались отметить твой приезд, и я, когда спешил сюда, раздумывал, что сказать, какой тост…

– Не тяни, дорогой, – оборвал его Шрам. – Мы тут рассиживаться не будем. Человек с дороги, сам понимаешь…

Граф кивнул. С ним была договоренность – бутылка «Варцихе» означала, что прибытие Варяга в Шереметьево осталось незамеченным, что в «жигуленке» сменилась охрана наружного наблюдения за домом и подъездом.

Законники оставались верны себе – жена Ангела ни о чем не догадывалась. Приехал приятель мужа в командировку по делам фирмы, собрались друзья, вот и все.

– Да, конечно! Я буду краток. Считается, что друг познается в беде, а мне кажется – в радости. Если человек способен порадоваться успехам ближнего – это настоящий товарищ. Пусть тебе, Владислав, во всем сопутствует удача!

– Спасибо, – сказал Варяг. – Я с тобой согласен. Я даже считаю, что друг – больше чем родственник, а единомышленник – больше чем брат.

– Это точно! – заметил Ангел и, не отводя от Варяга взгляда, выпил рюмку водки одним глотком.

– Хорошо сидим, леди и гамильтоны! – вздохнул Модест и покосился на Катерину. – Как говорила моя бабушка, приятное настроение излечивает многие болезни, при этом всегда добавляла, мол, главное в жизни – исполнение желаний.

– Смысл жизни не в том, чтобы удовлетворять свои желания, а в том, чтобы их иметь, – улыбнулась Катерина.

– Поправка принимается! – кивнул Модест. – Владик, будь здоров, потому что здоровье не купишь ни за какие деньги.

Выпили, закусили.

– Друзья, – сказал Граф, – вот у нас в Грузии существует обычай, введенный нашими предками: приправлять стол острыми словами и шутками. Надобно по возможности собирать за стол веселое общество, ибо то, что едят среди веселья, производит здоровую и доброкачественную кровь.

– И старайся сохранять силы, то есть давай себе расслабиться, как делает опытный боксер или борец даже в разгар драки… но это уж как получится! – прибавил Шрам. – А нам пора. Отдыхай.

Когда все пошли к двери, Ангел задержался.

– Варяг, – сказал он вполголоса. – С братвой все встречи назначены на послезавтра. Завтра в пять у памятника Тимирязеву, что у Никитских ворот, тебя будет ждать Егор Сергеевич. Мой телефон ты знаешь. Позвони, как освободишься.

Глава 27

Перед сном Варяг сделал два звонка в Сан-Франциско. Светлана, обрадовавшись, щебетала в трубку о невероятных успехах, которые делает сынишка в постижении русских и английских слов, о том, как она соскучилась по мужу и что сейчас хочется прижаться к своему «законному». Здесь Варяг понимал все правильно, поскольку он приходился Светлане законным мужем. Маленькие женские радости и переживания наполнили его сердце нежностью, и он почувствовал, что очень соскучился по своей семье.

С Сивым разговаривать пришлось обиняками. И кое-что сильно обеспокоило Владислава. Прежде всего из намеков он понял, что вокруг его офиса и дома крутятся какие-то непонятные люди, возможно, это совпадение, но Сивый допускал и худшее. Во-вторых, пропал человек из команды взрывников, принимавший участие в операции с лимузином Монтиссори. В-третьих, стали просачиваться слухи о том, что объявившийся Сержант ищет возможность отомстить Варягу и что через Вену тот два дня назад направился в Россию. Значит, Сержант где-то здесь. Нужно быть начеку, подумал Варяг.

Он долго не мог уснуть. В соседней комнате давно посапывал телохранитель. Не раздеваясь, с пистолетом под подушкой он устроился на мягком кожаном диване. Через открытое окно доносились звуки ночной Москвы. Из ресторанчика напротив вышла веселая подвыпившая компания и, распевая популярную песню про стюардессу, проследовала в сторону метро. Время от времени раздавалось цоканье каблуков и негромкий разговор прохожих, спешащих домой.

Где-то поскуливала собачонка, видимо, забытая хозяевами на балконе. Изредка на тихую улицу заворачивали такси, развозящие припозднившихся москвичей.

Варяг истосковался по Москве, по русской речи. Приятно было осознавать, что он снова здесь. Что завтра сможет пройтись по знакомым улицам, перекинуться ничего не значащими фразами с продавщицами в киосках. Купить пачку сигарет и, вглядываясь в лица москвичей, постоять на углу, выкурить пару сигарет.

Он вспомнил тот вечер перед отъездом, два года назад, когда Егор Сергеевич в задушевной беседе раскрыл ему глаза на целый ряд вопросов, которые мучили его и на которые он не находил ответа.

Нестеренко в очередной раз поразил его своим размахом и глубиной.

Кто бы мог подумать, что этот скромный, неброский с виду старик держит руку на пульсе важнейших событий, происходящих в стране; что без его участия не обходилось ни одно более или менее серьезное мероприятие, осуществляемое руководством государства; что многие крупные махинации, затеваемые братвой, были тщательно продуманы и спланированы самим Нестеренко.

Всегда оставаясь в тени, академик дергал за тысячи незримых нитей и направлял огромную государственную колесницу в только ему одному ведомую сторону. Долгие годы его влияние на блатной мир осуществлялось через Медведя, который был глазами, руками, живой плотью академика. Через Медведя Нестеренко воплощал в жизнь задуманное им в тиши академического кабинета.

Связи, наработанные Егором Сергеевичем за годы жизни, были колоссальными. В свое время он был лично знаком с бровеносцем и его окружением. Многие члены Политбюро, генералы, министры частенько заезжали в скромный домик академика Нестеренко, расположенный недалеко от Москвы на Рублевском шоссе. Они с удовольствием попивали с ним чаек, обсуждая насущные проблемы. Советовались, спорили, изливали душу. Эти люди безгранично верили Егорушке – так ласково они называли своего академика.

Какие только проблемы не решались в его уютном кабинете, обставленном допотопной, но добротной резной мебелью. Добродушный, тактичный Нестеренко умел расположить к себе. Он имел огромное влияние на этих, часто не очень грамотных и не самых умных людей.

Играя на человеческих слабостях, тонко подмечая интересы каждого, Нестеренко манипулировал этими людьми. А порой, в критических ситуациях, оказывал на них мощное психологическое давление, добиваясь того, что ему было необходимо. Руками своих друзей, советских руководителей, Нестеренко творил невозможное. Порой вся страна стояла на ушах, журналисты недоуменно пожимали плечами, народ возмущался, но никто не мог предположить, что очередное, из ряда вон выходящее происшествие – плоды усилий скромного труженика советской Академии наук, преподавателя и заведующего кафедрой университета, почетного члена многих обществ и международных академий, советника правительства и так далее и тому подобное.

Именно через Нестеренко, еще во времена застоя, крупные партийные лидеры и теневые магнаты переправляли огромные, в том числе и партийные, деньги за рубеж в швейцарские и скандинавские банки. Не обошлось без участия академика и знаменитое хлопковое дело, о котором так шумели газеты и телевидение. Академик лично был знаком с Адыловым и другими узбекскими лидерами. Весьма крупные сделки, о которых журналисты даже и не подозревали, осуществлялись при непосредственном участии «ученого в законе».

Самой печально знаменитой акцией, предпринятой Медведем совместно с Нестеренко, был Афган. Затевая операцию с переброской наркотиков из Афганистана через весь Союз в Европу и США и стремясь взять наркобизнес под свой контроль, они даже не представляли, в какую кровавую бойню выльется их затея. Договоренность с генералами, да и с самим «папой», у них была совсем иная. Но потом ситуация вышла из-под контроля. Армейским чинам захотелось погреть руки на наркоте и на продаже оружия, а где, как не в запутанной войне, можно похоронить любые концы.

Самому же Нестеренко потом и пришлось исправлять положение и всеми доступными ему методами останавливать всю эту оголтелую, жадную до легкой наживы команду, под любым предлогом стремящуюся продлить разгоревшуюся афганскую войну.

Некоторых пришлось устранить, передвинуть. С иными неуправляемыми расправились втихую. Эту страницу своей биографии Егор Сергеевич вспоминал с досадой.