Тайна проекта «WH» - Алексей Ростовцев

— Я родился в году Собаки, а люди, родившиеся в году Собаки, честны, верны и пользуются доверием товарищей, так как умеют хранить чужие тайны. То, что они справедливы и остроумны, к делу относится лишь косвенным образом.

— Как вас понимать, полковник? Вы решили затеять торг? Подороже продать себя? Да в своём ли вы уме?.. Ох, что это со мной?.. Голова… Мне плохо… Позовите моих людей… Я чувствую…

— Вы чувствуете то же самое, что чувствовали перед тем, как впасть в забытьё, все люди, отравленные по вашему указанию вот этим, мистер Роджерс!

Я поднёс к его лицу жёлтую таблетку. Глаза американца расширились от ужаса и тут же закрылись. Он потерял сознание и повалился грудью и головой на стол, опрокинув бокалы и недопитые бутылки. Коньяк и виски, слившись в коричневую лужицу, быстро растеклись по пластиковой плоскости и жидкими струйками окропили землю. Я выхватил из алкогольного мини-потопа блокнот Роджерса, отряхнул его, сунул в карман, подошёл к телефону и набрал номер дежурного офицера гвардии.

— Алло! Полковник Арнольдо у аппарата. Вы узнаёте меня, капитан Хьюз?

— Да, мой полковник!

— Вторую роту немедленно — на грузовики и к «Тропикане»! Я в зелёной беседке у большого фонтана. Всё!

— Слушаюсь, мой полковник!

До прибытия роты оставалось минут двадцать. Я боялся, что роджерсовы соглядатаи, завидев моих солдат, разбегутся и поднимут тревогу. Этого нельзя было допускать. Через четверть часа после звонка дежурному я, изображая пьяного, выбрался из беседки, постоял немного, осмотрелся и крикнул шатавшимся вблизи филёрам:

— Эй, ребята! Ну-ка подойдите все ко мне!

Они приблизились и окружили меня полукольцом. Их было восемь.

— Ваш босс несколько приустал. Извольте убедиться сами!

Они гурьбой ввалились в беседку вместе со мной. Их старший заподозрил неладное, но, удостоверившись в том, что Роджерс жив и всего-навсего уснул, распорядился:

— Двое отвезут хозяина домой, остальные проводят полковника на его виллу.

— Вам не ведено оставлять меня без присмотра?

— Да, сэр.

— Прекрасно! В таком случае приглашаю вас в мой замок! Выпить и закусить у меня найдется.

— Нам запрещено пить с объектами наблюдения.

— Ну и бедолаги же вы! Ладно! Я прикажу вынести вам еду и выпивку на улицу. Впереди ночь.

— Благодарю вас, сэр!

Я поковылял в сторону парковки, где стояли их и моя машины. Они молча шли следом.

Колонна крытых военных автофургонов ворвалась прямо на главную аллею парка. Солдаты с автоматами посыпались на землю, не дожидаясь, пока грузовики остановятся. Командир роты подбежал ко мне с рапортом.

— Отставить рапорт! — оборвал его я. — Немедленно арестуйте вот этих!.. Всех!.. В подвал их, на нашу гауптвахту! Если будут орать, что они служат у мистера Роджерса, наподдайте им, как следует, чтоб не врали. При попытках оказать сопротивление — стреляйте! Это опасные заговорщики и террористы. Утром передадим их в министерство общественной безопасности… Блокируйте гостиницу, стоянку машин и выходы из парка! Отключите отель от городской телефонной сети! Ни одна душа не должна выскользнуть из «Тропиканы» до наступления полуночи… Там, в беседке, спит мистер Роджерс. Надо отвезти его домой и уложить в постель… Я с десятком солдат отправлюсь в город. Если до 24.00 здесь ничего экстраординарного не произойдет, можете возвращаться в казармы.

Я сел за руль «Ягуара» и выехал на шоссе. За мной катился грузовик с гвардейцами.

У особняка, где жила Исабель, солдаты по моему распоряжению загребли и покидали в кузов трех роджерсовых шпиков, которые также были увезены на гауптвахту. Я отпер дверь дома и знакомым путем прошел в спальню девушки мимо шарахнувшейся в темноту экономки. Исабель, одетая, посапывала, свернувшись калачиком в кресле. Рядом, на полу, стояла небольшая дорожная сумка. Отключив технику подслушивания, я разрешил себе несколько секунд полюбоваться спящей, затем наклонился и легонько потрепал ее за мочку уха. Исабель мгновенно очнулась от сна, села, зевнула и спросила безмятежно:

— Что, пора уходить, Арнольдо?

— Да, девочка, это самый подходящий момент для того, чтобы унести ноги. Ты готова?

— Конечно. Старуха видела вас?

— Видела. Но вряд ли ей удастся дозвониться сейчас до Роджерса. Пойдем!

Мы отъехали километра полтора от ее дома, и я затормозил у телефонной будки. Набрав номер Йоахима Шнайдера, сказал в трубку:

— Алло! Судно зафрахтовано и уходит на рассвете. Пожелай мне попутного ветра, дружище!

Это означало, что я провалился, перешел на нелегальное положение и намерен в ближайшее время покинуть Аурику. Ему же, Шнайдеру, ничего не угрожает, и он может оставаться в Ла Паломе.

— Вы ошиблись номером, — ответили мне. — Набирайте цифры повнимательнее.

Мой сигнал был принят. Я устроился поудобнее за рулем и, прежде чем повернуть ключ зажигания, предупредил свою спутницу:

— Ну, теперь держись, Исабель! Езда будет быстрая!

«Ягуар» взревел и рванулся в ночь.

Ловушка сидела около меня тихо, притаившись, как мышка. Я почти не ощущал ее присутствия. Только когда мы миновали алюминиевый щит с голубкой, вырвались на Панамериканскую магистраль и стрелка спидометра доползла до отметки «160», она подала голос:

— Вам понравился мой перевод?

— Как я мог судить о его качестве, не зная испанского языка?

— Вы меня не поняли. Я так боялась за вас! Говорила медленно, чуть ли не по слогам, чтобы дать вам возможность обдумать каждое слово.

— Ах, вот оно что! Ты молодчина, Исабель! Спасибо тебе.

У монастыря святой Магдалены я загнал машину в придорожный кустарник и погасил фары.

— Все! Сейчас мы с тобой простимся. Послушай меня внимательно, Исабель, и постарайся запомнить то, что я скажу. Задавай вопросы, если чего-нибудь не поймешь. Потом спрашивать будет не у кого… Ты проживешь в монастыре несколько месяцев. Пока они не устанут искать тебя. И пока не придет твоя сменщица. Возможно, она будет одета монашкой. Эта женщина передаст тебе привет от сеньора Арнольдо и предъявит пароль. Нет ли у тебя какой-нибудь вещицы, которую ты ни с чем другим не спутаешь?

Девушка сняла с шеи распятие и протянула его мне.

— Вот. Это все, что осталось у меня от матери.

Я заколебался.

— Дай лучше брошь или перстень.

— Нет. Монахине крест больше под стать. А вас он убережет от бед в пути.

— Хорошо. Когда придет та женщина, ты поднимешься с ней на колокольню и объяснишь, что там и как.

— Он по-прежнему будет сигналить?

— В ближайшие месяцы не будет… Ты выедешь из Аурики под видом монашки. Пусть аббатиса оформит необходимые документы на чужое имя… В этом пакете деньги. Если ты не транжира, их хватит надолго. Брось пакет в сумку… Теперь пойдем. Я провожу тебя.

Мы остановились в сотне метров от монастырских ворот. Помолчали.

— Какая чудесная ночь! — сказал я. — В такие ночи всегда вспоминается молодость.

— Полковник Арнольдо, мы никогда больше не увидимся? — спросила она.

— Боюсь, что никогда.

— В таком случае вы должны узнать, что я…

— Не надо ничего говорить, Исабель. Мне давно все известно… Это у тебя пройдет. К счастью и к сожалению, это у всех проходит.

— Значит, правду рассказывали о вашей жестокости?

— Может быть. Но у меня есть смягчающее обстоятельство: я умею быть жестоким и по отношению к самому себе… Вот что, Исабель: та девчонка из «Памплоны» исчезла. Вместо нее на земле живет другая девушка. Это ты. Береги свою красоту и не позволяй мерзавцам пятнать ее. Красота — дар божий. Как талант. Один сумасшедший русский гений утверждал, что красота спасет мир. Считай, что твоя красота национальное и общечеловеческое достояние. Знаешь, мне кажется, ты должна пойти по стопам матери. Впрочем, это уже не моего ума дело.

Я слегка коснулся ладонью ее волос и подумал о том, что они, наверное, пахнут солнцем и весенними цветами.

— Прощай, Исабель. Прощай и будь счастлива. Благодарю тебя за все. Прощай.

Главная моя задача, когда я уходил от нее, заключалась в том, чтобы не остановиться и не оглянуться, ибо стоило мне только замедлить шаг, она бросилась бы за мной, а это было бы совсем ни к чему…

Слева выплыла из темноты и снова уплыла в нее черная громада Монканы. До границы оставалось немного. Через каких-нибудь двадцать-двадцать пять минут я должен был оказаться в относительной безопасности.

Вообще-то ауриканскую границу следовало считать чисто географическим понятием. Практически эту воображаемую извилистую линию можно было беспрепятственно пересекать почти где угодно. Лишь в аэропорту Ла Паломы, а также на приграничных станциях железной дороги да на Панамериканской магистрали осуществлялись паспортный и таможенный контроль.