Сыновья Ананси - Neil Gaiman

В доме миссис Дунвидди пахло фиалковой туалетной водой, ведь это был старый дом. Люди обычно забывают, что дети тех, кто заселил Флориду, уже были стариками, когда угрюмые пуритане в 1620 году высадились в Плимуте. Нет, этот дом, конечно, не помнил первых поселенцев: его построили в двадцатых годах как экспонат или образец, призванный показать воображаемые коттеджи, какие прочие покупатели не смогут построить на наводненных аллигаторами болотах, которые им как раз продают. Дом миссис Дунвидди устоял в ураганах, не потеряв ни одной черепицы.

Когда в дверь позвонили, миссис Дунвидди начиняла небольшую индейку. С досадой пробормотав «Фу ты!», она помыла руки и пошла по коридору к входной двери – подслеповато щурясь на мир через очки с толстыми стеклами и ведя левой рукой по обоям.

На дюйм приоткрыв дверь, она выглянула наружу.

– Это я, Луэлла. – Голос принадлежал Каллианне Хигглер.

– Входи.

Миссис Хигглер последовала за миссис Дунвидди на кухню. Сполоснув руки, миссис Дунвидди снова стала брать горстями начинку из размоченных кукурузных лепешек и запихивать клейкие комья в индейку.

– Ждешь гостей?

Миссис Дунвидди уклончиво шмыгнула носом.

– Всегда полезно быть во всеоружии, – сказала она. – А теперь, пожалуй, расскажи, в чем дело.

– Звонил мальчишка Нанси. Толстый Чарли.

– Что с ним?

– Ну, когда он был тут на прошлой неделе, я рассказала ему про брата.

Миссис Дунвидди вытащила руку из индейки.

– Это еще не конец света.

– Я рассказала, как он может связаться с братом.

– А. – Миссис Дунвидди умела выразить неодобрение всего одним звуком. – И?

– Паук объявился в Англии. Мальчик совершенно растерян.

Взяв большую горсть размоченных лепешек, миссис Дунвидди с такой силой загнала ее в индейку, что у той выступили бы слезы на глазах – если бы, конечно, у нее были глаза.

– Не может его выгнать?

– Никак.

За толстыми линзами блеснули проницательные глазки. Потом миссис Дунвидди сказала:

– Однажды я это сделала. Но больше не смогу. Придется искать другой способ.

– Знаю. Но должны же мы что-то сделать.

Миссис Дунвидди вздохнула.

– Верно говорят, проживи достаточно долго, увидишь, как все возвращается на круги своя.

– А другого способа нет?

Миссис Дунвидди закончила начинять индейку и шпажкой заколола кусочек кожи в гузке. Потом обернула птицу фольгой.

– Поставлю-ка я ее в духовку завтра утром. После полудня будет готова, затем – в разогретую духовку на пару часов. К обеду будет в самый раз.

– Ты кого-то ждешь к обеду? – поинтересовалась миссис Хигглер.

– Тебя, – ответила миссис Дунвидди, – Зору Бустамонте, Беллу Ноулс. И Толстого Чарли Нанси. К тому времени, когда мальчик будет здесь, он большой аппетит нагуляет.

– Он приезжает? – удивилась миссис Хигглер.

– Ты что, меня не слушала, девочка? – Только миссис Дунвидди могла называть миссис Хигглер девочкой и не выглядеть при этом глупо. – А теперь помоги поставить индейку в холодильник.

Не покривив душой, можно сказать, что тот вечер был самым лучшим в жизни Рози: восхитительным, волшебным, просто великолепным. Она не смогла бы перестать улыбаться, даже если бы захотела. Обед в ресторане был чудесным, а после Толстый Чарли повел ее танцевать. Это был настоящий танцзал с небольшим оркестром, и по паркету здесь скользили пары в одежде пастельных цветов. Ей казалось, они с женихом перенеслись во времени, очутились в иной, неспешной и прекрасной эпохе. С пяти лет Рози наслаждалась каждым уроком танцев, вот только танцевать ей было не с кем.

– Я и не знала, что ты умеешь танцевать, – сказала она Толстому Чарли.

– Ты многого обо мне не знаешь, – ответил он.

И от этого она почувствовала себя счастливой. Скоро они поженятся. Она чего-то про него не знает? Прекрасно. У нее целая жизнь впереди, чтобы выяснить все. И будет это только хорошее.

Она замечала, как встречные женщины (и другие мужчины) смотрят на Толстого Чарли, и была счастлива, что это она идет с ним под руку.

Они шли через Лейчестер-сквер, и над головой у них загорались звезды, весело перемигивались, невзирая на жесткое свечение фонарей.

На краткое мгновение она задумалась, а почему раньше с Толстым Чарли было иначе. Иногда в глубине душе Рози подозревала, что встречается с Толстым Чарли только потому, что он не нравится маме: что, когда он предложил ей руку и сердце, она сказала «да» только потому, что мама хотела, чтобы она сказала «нет»…

Однажды Толстый Чарли водил ее в Вест-энд. Они ходили в театр. Толстый Чарли хотел устроить ей сюрприз надень рождения, но с билетами вышла путаница, и они оказались на вчерашнем спектакле. Администрация театра проявила понимание и крайнюю любезность и сумела найти для Толстого Чарли место за колонной в партере, а для Рози – на балконе, позади отчаянно хихикавших кумушек из Норвича. Особого сюрприза не получилось, во всяком случае, не в том смысле, в каком хотелось бы.

Но этот вечер… этот был просто волшебным. Рози не так много выпадало чудесных мгновений в жизни, а теперь в копилку прибавилось еще одно.

Ей нравилось, как она себя чувствует, когда он рядом.

А когда, закончив танцевать, они, опьяненные ритмичными движениями и шампанским, выбежали в ночь, Толстый Чарли (и почему она называет его Толстым Чарли? – он же нисколечки не толстый) обнял ее за плечи и сказал:

– А теперь ты поедешь ко мне.

И голос у него был такой настоятельный и низкий, что у нее завибрировало в животе. И она промолчала – и про то, что завтра нужно на работу, и про то, что на это хватит времени, когда они будут женаты. Вообще ничего не говорила, а только думала, как ей хочется, чтобы этот вечер никогда не кончался, и как ей очень, очень, очень хочется – да нет, просто необходимо – поцеловать этого мужчину и обнять его.

И вспомнив, что надо что-то сказать, она сказала «да».

В такси по дороге к его квартире она держала его за руку, а другую положила ему на плечо, всматриваясь в лицо, то освещаемое фарами встречных машин и фонарями, то погружающееся во тьму.

– У тебя ухо проколото, – сказала она вдруг. – Почему я никогда раньше не замечала, что у тебя ухо проколото?

– Эй, – отозвался голос, низкий, как рокот барабана, – как по-твоему, что я должен чувствовать, если ты даже такого никогда не замечала? А ведь мы вместе уже… сколько?

– Полтора года, – сказала Рози.

– Полтора года, – согласился ее жених.

Она придвинулась ближе, вдохнула его запах.

– От тебя приятно пахнет, – сказала она. – У тебя новый одеколон?