Любить или воспитывать? - Екатерина Мурашова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Женщина, наблюдавшая за моим лицом, забеспокоилась.
– Да, потолстела я, – сокрушенно признала она. – Да и неудивительно. Как расстроюсь, так сразу за утешением к холодильнику бегу.
– Сколько вам лет? – спросила я.
– Сорок один.
Значит, на фотографии тридцать девять. Это не могут быть естественные возрастные изменения. Для климакса еще рано. Впрочем, всякое бывает.
– Как вы себя вообще чувствуете? Физически? Есть ли какие-то боли, функциональные нарушения?
– Я… я… – женщина растерялась, посреди семейных забот она явно не привыкла думать о своем здоровье. – Да ничего вроде… Бывает, конечно, поболит, но это как у всех, подруги тоже говорят… А что?
– Вот что: вам надо обследоваться, – решительно сказала я. – Быстро. Кровь, гормоны, все такое. Начните с хорошего эндокринолога.
Женщина побледнела:
– Я поняла: вы думаете, у меня это… эта болезнь. Там ведь сначала никаких болей нет.
Я даже зажмурилась от страха. И вовсе не потому, что действительно подозревала у нее онкологию. Просто я неплохо осведомлена о последствиях ятрогении – когда неосторожные слова врача могут вызвать у пациента ухудшение здоровья.
– Не говорите ерунды! – прикрикнула я. – При раке люди худеют, а не толстеют!
Она выдохнула и деловито достала свой блокнотик:
– А что эндокринологу сказать?..
Больше она ко мне не приходила. Я испытывала облегчение и некоторое чувство вины: сбагрила ведь человека, так ничем и не сумев ему помочь.
Но фотография на взморье впечаталась в мою память. И потому женщина, которая спустя два-три года вошла ко мне в кабинет с девочкой лет пяти, сразу показалась мне знакомой.
Она с порога напомнила о себе и пожаловалась на ночные страхи у девочки.
– Вы прекрасно выглядите! – честно сказала я.
– Это была сочетанная дисфункция щитовидки и поджелудочной, – улыбаясь, объяснила она. – Даже эндокринологи не сразу разобрались. Внешне я похорошела не так давно, но бушевать перестала сразу, как только начали лечение.
– Что ваша семья? – происхождение пятилетней девочки оставалось для меня непонятным.
– Муж ушел к своей женщине. У них родился ребенок, Шурочка. Сын поступил в техникум и сейчас живет с ними – ему оттуда ближе ездить. У нас с ним теперь очень хорошие отношения. Представьте: он жалуется мне, что отец на него наезжает! В прошлом году я снова вышла замуж и совершенно счастлива. Танечка – наша младшая дочь. Родная мама Танечки умерла, когда ей было два года. Теперь мы живем все вместе. При этом обе наши дочки регулярно общаются с обоими братьями. Новая жена моего бывшего мужа тому не препятствует. А моя старшая так к Танечке привязалась, что даже нас с отцом старается оттеснить… Но вот у Танечки страшные сны, муж говорит, что это еще у них дома было.
– Сейчас попытаемся разобраться, – улыбнулась я. – Танечка, ты любишь рисовать?
Неэтичный поступок
– У меня двое детей, тринадцати и четырнадцати лет, но дело не в этом. К вам на консультацию меня направил мой онколог…
Выглядела женщина соответственно заявлению. Простонародное «краше в гроб кладут» полностью описывало представившуюся мне картину. Возраст ее я определила приблизительно, по возрасту детей, с поправкой на болезненное состояние: года сорок два – сорок три.
– В следующем году мне исполнится пятьдесят, – сказала женщина. – Дети поздние, мы с мужем почти десять лет пытались зачать, обследовались, лечились…
Я немного приободрилась. Получалось, что, несмотря на стресс и болезнь, моя посетительница выглядит моложе своего возраста. Стало быть, есть еще порох в пороховницах.
Разумеется, как и всякий практикующий психолог, я слышала апокрифические истории о случаях излечения онкологии с помощью психотерапии. Не то чтобы я им не верила… мир полон чудес и загадок, и я об этом прекрасно знаю. Но – здесь и сейчас?
Интересно, зачем онколог направил ее в детскую поликлинику к семейному психологу? Ведь в онкологии, кажется, есть какая-то своя психологическая служба, знакомая с особенностями контингента. Наверно, у него была какая-то мысль…
– Расскажите мне о вашей семье.
Бурные рыдания. Я, естественно, пережидаю, ибо пока не владею информацией для аргументов.
– Чем вы занимаетесь? Работаете? Где? – может быть, на нейтральные вопросы она сумеет ответить?
– Понимаете, в некотором смысле я человек искусства, окончила театральный, актерское отделение…
Я еще приободрилась и одновременно задумалась: если она актриса, с одной стороны, может быть, все не так плохо, как мне показалось вначале, но с другой стороны, истерические неврозы хуже всего поддаются психологической коррекции. Ну и не придумала же она этого онколога, какая бы она там ни была актриса-разактриса… Но выхода у меня не было:
– Итак, ваша семья…
Как я и предполагала, с рыданиями было покончено в предыдущем акте.
– Больше года назад мой муж ушел к другой женщине. Абсолютно гормональная, хрестоматийная история. Она моложе меня ровно на четверть века. Я знаю, что это встречается сплошь и рядом, но отчего-то именно у меня никак не получается это пережить. Муж – режиссер, когда-то мы вместе учились, потом все делили на двоих – успехи, неудачи. Нам многие завидовали, в актерской среде, вы понимаете, больше скандалов, чем гармонии, а у нас был теплый, открытый дом. Потом не получалось с детьми, сначала лечилась я, после выяснилось, что и у него тоже проблемы. Мы годами поддерживали друг в друге надежду и пробовали все подряд – от лечения в Германии до бабки-ворожихи из Гатчины. Собирались даже взять детей из детского дома, обязательно двоих, думали, может быть, брата и сестру или двух братьев. Но тут нам наконец повезло, одна из десятков методик принесла успех. Господи, какое это было счастье! И – после всех ожиданий – два раза подряд! Мы укладывали сыновей спать и по часу стояли над их кроватками – любовались. А потом в кухне за чаем говорили почти до утра и не могли остановиться. Нам всегда было о чем поговорить друг с другом! Мы почти не ссорились. Никогда. И теперь тоже он утверждает, что ему не хватает меня как собеседника. С молодой женой ему, надо думать, говорить не о чем. Она, сами понимаете, для другого. По его словам, я все преувеличиваю, и нам ничто не мешает остаться друзьями. Ничто, кроме его предательства…
– Мальчики общаются с отцом?
– Старший – да, он более… практичен? Младший эмоциональный, он видит, что делается со мной, не может простить. Недавно оскорбил отца. Тот пытался ему что-то объяснить про свою любовь, а сын крикнул: «Это у вас с мамой была любовь! А то, что у тебя теперь, не больше любовь, чем порнушка в интернете!» Сейчас они не разговаривают.
– Та-ак. А вы?
– Половина моих знакомых женщин прошла через что-то подобное. Я думала, что справлюсь. Сама не знаю почему… у меня не получилось. Начала болеть. Сделали операцию – к счастью, на ранней стадии. Онколог сказал: либо вы как-нибудь разрешите свою проблему, либо… либо сами себя сожрете. Вы понимаете, что он имел в виду… Это страшно…
Я молча кивнула, соглашаясь.
И уже знала способ, который, вполне вероятно, мог бы ей помочь. Одна загвоздка: он не вписывался в этические каноны. Причем не в канон врачебной этики, а вообще… Имею ли я право?
Женщина на удивление хорошо молчала – не напряженно и в то же время внимательно. Актриса держала паузу.
Немного подумав, я решилась. В конце концов, я, здесь и сейчас, работаю в интересах детей. А они, два мальчика-подростка, только что пережившие уход отца, если не предпринять чего-нибудь радикального, могут в самом скором времени остаться без матери…
– Слушайте меня! Вы прожили с мужем больше двадцати прекрасных лет. Вы понимали друг друга с полуслова и делили пополам беды и радости. Он подарил вам двоих чудесных сыновей. У вашего совместного очага годами согревались ваши друзья. Но в мире ничто не вечно. И вот его больше нет… – женщина вздрогнула, но не произнесла ни звука. Огромные, обведенные темными кругами глаза ловили мой взгляд. Я смотрела прямо в них, куда-то в черную глубину ее болезни. – Он уехал, умер, провалился в параллельный мир, похищен инопланетянами – какая разница. Его нет! Но его любовь пребудет с вами и мальчиками вечно… Он не предавал вас. И ваших воспоминаний о нем и о вашем общем счастье никто не отнимет.
Немолодая актриса немного подумала, потом будто бы что-то сообразила, прищелкнула тонкими пальцами.
– А этот, который теперь?..
– Да, его место, кажется, занял кто-то другой, – я пожала плечами. – Ну не пропадать же добру. Этот кто-то отчасти похож… немного… Иногда его даже можно использовать в домашнем хозяйстве… Но вы же сами понимаете, насколько это бледная копия. Она просто не может вызвать у вас никаких чувств, ведь вы помните того, единственного…
– Кажется, я вас понимаю… – в глубоких глазах актрисы зажглись какие-то огоньки, подозрительно напоминающие чертиков.