Сводный монстр (СИ) - Ветрова Роза

— Вот, — просто поднимаю бутылку. — Можем распить ее вместе.

И как только произнесла, почувствовала себя глупо.

— Ммм… Я забыла, что ты на обезболивающих, — растерялась я, не зная, что теперь делать. Идея вернуться сюда теперь казалась невероятно глупой. Но он рассеивает мое замешательство и сомнения.

— Плевать. От одного бокала ничего не будет.

Вскидываю брови, но делаю, как он казал, предварительно долго провозившись с пробкой. Макс все это время терпеливо ждал, никак не комментируя. Наконец, я подала ему бокал, и он слегка дотронулся им до моего. Раздался тихий звон, возвращая ускользнувшие было сомнения обратно.

Что я здесь забыла? Чувствую себя дико неловко, не в своей тарелке. Хочется уйти отсюда, но как идиотка продолжаю сидеть на кровати. Выпила залпом шампанское, стараясь расслабиться. Если он и выглядел удивленным, то хорошо это скрыл. И даже последовал моему примеру. Разлили еще. Лучше напиться и забыться. Я больше не могу терпеть это напряжение.

Макс смотрит на часы за моей спиной, затем фокусирует свой взгляд на мне.

— Уже двенадцать, — произнес он. — С Новым Годом, Вера.

— Ага… — вяло ответила я, избегая смотреть в его глаза. — И тебя.

Вдруг раздались бесконечные залпы, за окнами громыхал салют, послышались восторженные крики.

Быстро допивая второй фужер, я встала и в который раз протянула ему руку.

— Пойдем смотреть.

Через пару минут мы стояли на узком открытом балкончике, наслаждаясь прекрасным зрелищем. Над головами взрывались яркие разноцветные фейерверки, рассыпаясь на мелкие частицы, падая вниз и тая, исчезая, не достигнув земли. Снежные холмы и сугробы на крышах домиков освещались то красными, то синими, то золотыми огнями, переливаясь, будто россыпь драгоценной крошки.

В моих глазах, наверное, тоже отражался этот блеск, потому что Макс почти не смотрел вверх. Он смотрел на меня, и я каждый раз в замешательстве отворачивалась. Шампанское ударило в голову, я позволила себе просто стоять, расслабившись, поддаться минуте слабости, не думая о плохом. На улице немного прохладно, но какое-то время выдержать можно, и мы стоим так целую вечность, почти дотрагиваясь друг до друга, давно нарушив личное пространство.

Когда залпы закончились, я повернулась и оказалась с ним нос к носу. Хотела отпрянуть, но Макс вдруг протянул руку и коснулся моего лица, едва ощутимо лаская ладонью. Ноги отказывались слушаться, не уходили, а глупое сердце предательски стучало не в такт стукам за глухой дверью, в которую долбились последние доводы рассудка. Прикрываю глаза, слегка помотав головой, мысленно крича «уйди!», но вслух не промолвив ни звука.

— Прости меня, — еле слышно произносит сводный брат, прижавшись своим лбом к моему. — Если ты хоть когда-нибудь сможешь простить меня… за то, что я сделал… Я… Я даже не знаю, что сказать, как правильно подобрать слова, чтобы ты поверила, как я сожалею. Каждое мгновение сожалею, каждую секунду. Я… Чудовище, которое тебя не заслуживает, не заслуживает ничего хорошего в этом мире. Я просто хочу, чтобы ты знала, что мне невыносимо больно и горько от того, что я натворил. Меня печалит, что ты хочешь уехать. Прости меня за то, что причинил боль. И за то, что произошло семь лет назад. Ты права, все это случилось по моей вине. Как бы я не кричал, что это был несчастный случай, я виноват. Если бы не я, ничего бы не было. Все эти годы… Я хотел поговорить с тобой, но боялся даже приблизиться. Вера… Я бы хотел все изменить, исправить. Я бы жизнь отдал, если бы это помогло вернуть время вспять.

Глухой, полный раскаяния горячий шепот бьет мне в лицо, я чувствую на своих щеках слезы, не могу остановить этот потоп, молчу, оцепенев, боясь разбить хрупкую иллюзию, что все хорошо, все правда в полном порядке. И я, и он, и наши судьбы. Как будто с чистого листа.

— Макс… — В реальности похоже что ни один звук так и не вышел из моего горла.

Я почти не дышу, когда он прикасается мягкими губами к моим холодным щекам, нежно сцеловывает слезы, поднимаясь к глазам. Целует закрытые подрагивающие веки, запустив здоровую руку в мои волосы, прижимает к себе. Слышу, как грохочет его сердце. Хочется уснуть крепким сном у него на плече, слушая это взволнованный грохот. Который, как ни странно, успокаивает, убаюкивает.

— Макс… — выдыхаю ему в губы. — Я…

Сводный брат не дает мне договорить, поцеловав меня в губы. Почти по-детски, просто прижимаясь губами. Словно боясь спугнуть. Мы оба замерли на миг, ощущая невесомое бархатистое прикосновение между нами. Неосознанно я прильнула к нему, и затем он накрыл мои губы, уже более уверенно, вторгаясь языком внутрь. И его поцелуй впервые не забирает, не сминает, а только отдает. Мучительно медленно и искушающе он ласкает мой рот, пока я стою и таю в его объятиях. Забыв про свою гордость и чувство собственного достоинства. Позволяю ему снова войти в мое сердце, уже который раз. От этой мысли мрак обрушивается холодной лавиной, заставляя выплыть из этого тягучего сладкого марева на поверхность, сделать глубокий вдох и открыть глаза.

Наш лист ни черта не чист. Он весь заляпан грязью и кровью, и сколько не оттирай, все это въелось, впиталось в самое основание. Я не могу сделать вид, будто ничего не было. Хочу, но не могу. Это выше моих сил.

Я несильно отталкиваю его и качаю головой, делая шаг назад. Макс стоит, закусив губу, в его почти черных от накрывшей нас темноты глазах стоит легкая поволока, то ли от шампанского, то ли от переполнявшего желания.

— Нет, — шепчу, пытаясь вытереть слезы. Но их нет, он все сцеловал. — Не думай, что что-то изменилось. Я тебя по-прежнему ненавижу.

Не выдержав, опускаю глаза вниз, невидящим взглядом рассматривая свою обувь. Проходит целое мгновение, прежде, чем я ухожу, оставив его на балконе, практически бегом бросаясь вон из его комнаты, пока не совершила еще одну гору громадных ошибок.

Глава 22

Макс

Когда мать вернулась из больницы со страшным диагнозом, она сразу же начала собирать вещи, и сколько Макс ни просил ее остановиться, она не слышала.

— Я убью его! — яростно ругал он отца, с тоской глядя, как мать упаковывает чемоданы.

Но она вдруг подошла к нему и положила руки на плечи, заглядывая в глаза. В свои четырнадцать он был уже на голову выше ее. В расширенных зрачках матери он видел свое искаженное отражение. Яркая синева ее глаз привычно успокаивала.

Рене была полна решимости, в ней не было ни капли истерики.

— Послушай, сынок, — твердо произнесла она. — Твой папа не плохой человек. Он не обманывал меня. Я знала, что у него кто-то есть, я его не осуждаю, потому что, самое главное — мы с ним давно уже… не вместе. Просто живем под одной крышей.

— Но ты не должна уходить сейчас! — чуть не плакал бледный мальчишка, до крови кусая губы. — Именно сейчас тебе нужна поддержка. И стоит и дальше жить под одной крышей!

— Прости, малыш, я знаю тебе сейчас больно, и мне горестно от этого — расстроенно ответила она. — Но именно сейчас, мне лучше уйти.

— Кода все только начинается? — словно не веря противился Макс.

— Все будет хорошо, я просто хочу освободить его от всего этого. Твой папа заслуживает счастья. Пожалуйста, пойми меня.

— Тебя я может и пойму, а его нет, — прошептал он. — Как он может отпустить тебя?

Она ничего не ответила, и Макс понял, что все это бравада. Что ей тоже жутко страшно. Впереди болезнь и никакого намека на светлое будущее, только тьма. С каждым днем ей будет только хуже. Знать и жить с этим — никому такого не пожелаешь, и он увидел, как она напугана.

Ему всего четырнадцать лет, но он принял твердое решение — не бросать ее, уехать с ней. Мать сначала противилась, пыталась подговорить Юргена, чтобы он не разрешал, но все бесполезно.

— Я буду с тобой, — спокойно, но твердо произнес сын, и Рене тогда впервые поразилась, какой он не по годам взрослый.

Вдвоем они переехали на крохотную квартирку на окраине Мюнхена, Макс перешел в новую школу поближе, Рене по-прежнему ходила на работу, скрывая от всех свой диагноз.