Пациент мафии - Михаил Серегин

Впрочем, хозяина это нисколько не обрадовало – соблазнительную Инну, излучающую свежесть и здоровье, он встретил еще более враждебно. Видимо, все в ней, в ее ловких и точных движениях болезненно напоминало ему о собственной немощи и ненужности.

Тут же обнаружил свое присутствие и Вадик, который до этого был тих, как мышь. Он в уголке караулил укладку. Клавдия Сергеевна, поджав губы, смерила его недоуменным взглядом, а затем выразительно посмотрела уже на меня.

Я давно привык к особенностям и капризам наших клиентов. Самое лучшее здесь – не реагировать или, по крайней мере, делать вид, что не реагируешь. Но Клавдию Сергеевну это не удовлетворило.

– Пришли целым взводом… – негромко произнесла она.

Вадик шмыгнул носом и посмотрел на меня, ища поддержки. И еще я заметил, что ушные раковины моей помощницы пылают. Действительно, напряжение и неприязнь просто висели в воздухе, точно атмосферное электричество. Я демонстративно не заметил неловкости своей команды – они сами на нее напросились, пусть сами и выкручиваются.

С независимым видом я вышел из спальни. Супруга больного вышла за мной следом и движением руки предложила отойти в сторону. Я, несколько заинтригованный, последовал за ней и вопросительно поднял глаза на это неприветливое, напудренное лицо.

– Послушайте, доктор! – раздраженно и решительно произнесла Клавдия Сергеевна. – Я хочу говорить с вами откровенно. Федор Никодимович безнадежен. Он прожил долгую, насыщенную жизнь. Он получил от нее все, чего только можно желать. Мучения его ужасны. Я не могу больше… Это продолжается уже целую вечность. Я каждый день молю бога, чтобы он избавил Федора Никодимовича от страданий… Но мои молитвы напрасны. Неужели это безумие будет продолжаться?

Я пожал плечами.

– Но вы же понимаете, что наши возможности ограничены. Можно попытаться применить какую-нибудь комбинацию обезболивающих… Но об этом, наверное, вам лучше посоветоваться с профессором?

Черты лица Клавдии Сергеевны приобрели особую надменность.

– Доктор, неужели вы не понимаете, о чем я говорю? – со сдержанным возмущением сказала она. – Я прошу вас о милосердии!

Я начинал кое-что понимать, но предпочел напустить на себя вид непроходимого тупицы.

– Какая у вас зарплата? – покровительственно спросила ценительница милосердия. – Я в состоянии хорошо заплатить. Вы получите столько, сколько заработаете за год.

– Но за что? – разыгрывая изумление, воскликнул я.

Взгляд мой фиксировался на бриллиантовой броши хозяйки, которая светилась каким-то издевательским мертвенным блеском. А может быть, мне это только казалось.

Клавдия Сергеевна несколько секунд молчала, брезгливо разглядывая меня.

– Вы действительно так тупы? – спросила она наконец. – Я заплачу вам за один укол, который прекратит страдания моего мужа.

– Вы имеете в виду… – со священным ужасом произнес я.

– Да, именно это я имею в виду, – холодно ответила женщина.

– Бог с вами! – добродушно рассмеялся я. – Вы, конечно, шутите?

– Вовсе нет, – отрезала Клавдия Сергеевна.

Я взял маленький реванш и, в свою очередь, посмотрел ей в глаза с откровенным презрением.

– В таком случае я лучше буду жить на одну зарплату…

– Вы и в самом деле глупец, – сказала она. – Впрочем, это ваш выбор. То, что могло быть вашим, достанется другому. Можете забыть наш разговор.

Она посмотрела мимо меня отсутствующим взглядом.

Я обернулся – мои помощники с неприкаянным видом стояли на пороге спальни. Они ждали меня.

– Мы вам больше не нужны? – поинтересовался я.

– Нисколько, – был ответ.

– Тогда разрешите откланяться.

Клавдия Сергеевна безразлично кивнула. Я сделал знак своим и пошел к выходу. В прихожей нас ждала испуганная домработница. Она заботливо открыла перед нами дверь и спросила:

– Ну, как там Федор Никодимыч? Совсем плохой, да? А ведь какой был мужчина!

– До свидания! – сказал я.

– О чем вы беседовали с хозяйкой? – спросила с любопытством Инна, когда мы погрузились в лифт.

– О глупости, – ответил я.

Вадик заржал, а любознательная Инна смерила нас таким взглядом, что впору было провалиться сквозь землю. Но, странное дело, чем больше накалялись между нами отношения, тем большее облегчение я чувствовал. Это было освобождение от посторонних мечтаний, от ошибки, которую я мог совершить. Слава богу, Инна очень старалась быть чужой, и ей это вполне удалось.

Спустившись по широкой лестнице, мы сели в ожидавшую нас машину, и тут мне в голову вдруг пришла шальная мысль.

– Степаныч! – сказал я как бы между прочим. – Будь другом, давай сгоняем в Успенский переулок! По делу надо…

– Нет проблем, Владимир Сергеевич! – откликнулся водитель. – Куда скажете!

Инна покосилась на меня – ей явно хотелось сделать бескомпромиссную оценку моего поведения, но все же она не решилась. В принципе, я тоже предпочитал решать личные дела в нерабочее время, но сегодня был исключительный случай. Откладывать визит к Ефиму было неразумно. К тому же именно сейчас, в двенадцать часов ночи, он наверняка должен быть дома.

При подъезде к Успенскому переулку я стащил с себя белый халат, чтобы не бродить по двору как привидение и не пугать своим видом полуночников. Инна опять неодобрительно покосилась на меня, и я подумал, что у нее, пожалуй, хватит гражданской смелости накатать на меня докладную. Сейчас молодые умеют делать себе карьеру.

Машина остановилась возле тротуара, и я вышел, пообещав вернуться через пять минут. Во дворе дома было полутемно и пусто – во многих окнах уже был погашен свет. Я попытался найти окна ефимовской квартиры, но запутался и вошел в подъезд.

То ли жильцы экономили на электричестве, то ли местные хулиганы поколотили все лампочки, но в подъезде было хоть глаз выколи. Я ощупью нашел лестничные перила и начал подниматься. Что-то пушистое опрометью метнулось навстречу, пролетело у меня между ног и бесшумно растворилось во мраке. Откуда-то сверху доносились отзвуки веселой вечеринки – обрывки музыки и приглушенный топот ног.

На третьем этаже я остановился – сюда уже пробивался сумеречный отсвет от единственной уцелевшей лампочки наверху. За дверью ефимовской квартиры царила тишина, и меня взяли сомнения. Я представил себе физиономию фотографа, которого будят посреди ночи с единственной целью – узнать, не мерзавец ли он. Физиономия выглядела очень неприятно.

Поколебавшись несколько секунд, я все-таки нажал на черную кнопку. В ночной тишине звук задребезжавшего звонка казался особенно резким и вызывающим. Однако за дверью по-прежнему было тихо, и меня охватило разочарование. Судя по всему, Ефима не было дома. Для очистки совести я еще раз надавил на кнопку, и мне показалось, что от моего усилия дверь слегка подалась внутрь.

Я осторожно толкнул ее, и дверь с тоскливым скрипом отворилась. Из душной тьмы на меня пахнул знакомый запах химикалий, смешанный теперь с явственным запахом водки. Оглянувшись по сторонам, я, точно вор, проскользнул в прихожую и прикрыл за собой дверь. Нащупав на стене выключатель, я зажег свет и прислушался. Ни с кухни, ни из комнаты не доносилось ни звука.

В прихожей на покосившейся вешалке висели старые куртки, зимнее пальто и почему-то поясной ремень. Несколько пар стоптанных башмаков стояли в углу. Я на цыпочках прошел дальше и открыл дверь в комнату – в полосе света, падающей из коридора, увидел громоздящуюся повсюду фотоаппаратуру и неразобранную постель. Это меня порядком озадачило.

Я вернулся и осмотрел кухню. Кое-что здесь несколько проясняло ситуацию. На неприбранном столе стояли две пустые водочные бутылки и стакан. Не рискнув прикасаться к посуде руками, я наклонился и понюхал. Запах был свежий. Видимо, водку распивали совсем недавно. Но почему только один стакан?

В голову мне приходило единственное объяснение – глухая завязка закончена, Ефим в одиночестве уговорил литр водки и отправился погулять, забыв запереть дверь. Но против этой версии имелось существенное возражение – в пьяном виде Ефим старался не выходить из дома. Наоборот, все собутыльники сходились к нему, порой даже задерживаясь на два-три дня. Все это было очень странно.

Я вдруг почувствовал себя крайне неуютно – ночь, чужая квартира, хозяина нет… Если бы меня сейчас здесь застигли – что бы я стал объяснять? Я еще раз окинул взглядом тесное помещение, залитое безжизненным электрическим светом, и решил, что пора уходить. И тут до меня дошло, что я еще не заглянул в ванную.

Выключатель находился снаружи. Я щелкнул рычажком и открыл дверь совмещенного санузла. То, что я увидел, заставило меня отшатнуться. Стало ясно, что с Ефимом мне не удастся разобраться уже никогда.

Видимо, он успел-таки починить трубу в ванной – она была полна воды, и даже на щербатом кафельном полу стояли лужи. А из-под воды на меня смотрели закатившиеся незрячие глаза Ефима.