Боги войны - Конн Иггульден

— Может быть, ты, господин, сумеешь втолковать им, что наши дела не терпят промедления? — наконец вымолвил он.

Цицерон расхохотался:

— Не терпят промедления? Помпей вполне ясно дал понять, что мы для него просто багаж, — так какое ему дело, если у багажа много багажа?

Будучи в полном расстройстве, Светоний утратил свою обычную осторожность и не выбирал слова:

— А не лучше ли оставить их? Какой от них прок на поле боя?

Цицерон холодно молчал, и Светоний стал озираться: не сболтнул ли он лишнего? Оратор заговорил, резко и со значением:

— Правительство, даже в изгнании, не может оставаться в стороне от важных решений. Один Помпей не имеет права вести войну от имени Рима. Без нас его действия законны не более, а то и менее, чем действия Цезаря.

Цицерон подался вперед и сердито поглядел из-под кустистых бровей.

— Более года, Светоний, мы мирились со скверными условиями жизни и непочтительным отношением. Наши семьи жалуются, они хотят вернуться в Рим, но мы требуем, чтобы они терпели, пока в Риме не восстановится законная власть. И ты думаешь, теперь нам нужно держаться подальше от событий? — Цицерон кивнул в сторону шумного зала. — Здесь есть люди, которые разбираются в тонкостях науки и культуры, в том, что так легко может погибнуть под солдатскими сапогами. Среди них правоведы и математики, способнейшие люди самых знатных семейств Рима. Разве помешает иметь умные головы, когда у тебя противник, подобный Цезарю?

Спорить Светонию не хотелось, хотя будь его воля — ушел бы от сенаторов и не оглянулся. Он глубоко вздохнул, робея перед гневом Цицерона.

— Пусть это лучше решает диктатор, господин. Помпей искусный полководец.

Цицерон рассмеялся лающим смехом, и Светоний вздрогнул.

— Все не так просто. Ведь Цезарь ведет римские легионы. Его уполномочил новый сенат. Война — не только сражения, победы и знамена. Рано или поздно непременно придется решать политические вопросы, попомни мои слова. Помпею обязательно понадобятся советники — пусть он сейчас этого и не понимает.

— Возможно, возможно, — кивнул Светоний в надежде унять собеседника.

Но от Цицерона было нелегко отделаться.

— Ты настолько всех презираешь, что даже не желаешь спорить? — приставал он. — Что, по-твоему, произойдет, если победит Цезарь? Кто тогда будет править?

Светоний надулся и покачал головой:

— Он не победит. У нас…

Тут Цицерон громко фыркнул, и Светоний замолк.

— Мои дочери и те умнее тебя, честное слово. На войне ничего нельзя предвидеть. Ставки слишком высоки — нельзя просто столкнуть армии, чтобы они сражались, пока не перебьют друг друга. Рим тогда останется беззащитным, и его враги смогут прийти и спокойно разгуливать по Форуму. Ты понимаешь? Когда придет конец произволу и борьбе амбиций, нужно, чтобы уцелела хоть одна армия.

Лицо Светония ничего не выражало, и Цицерон вздохнул.

— Что нас ждет в этом году? Или в следующем? Если мы одержим победу, Цезаря не станет — кто тогда сможет ограничить власть Помпея? Вздумай он стать царем или императором и отвергнуть республику наших отцов или отправиться завоевывать Африку — не найдется никого, кто посмел бы остановить диктатора. В случае победы Цезаря случится то же самое. Независимо от исхода войны, итог получается скверный. Поэтому, когда один из них победит, а другой проиграет, нужно как-то поддерживать равновесие. Тогда мы и пригодимся.

Светоний продолжал молчать. В словах Цицерона ему слышался страх, но опасения старика его только смешили. Ведь если победит Помпей, Светонию тогда благодать — ему и империя не страшна.

Армия Цезаря малочисленна, ей грозит голод. Предположение, что Помпея могут разбить, просто оскорбительно. Светоний не сдержался и уколол:

— Может быть, для твоих замыслов, господин, нужны люди помоложе?

Старый сенатор смотрел твердо:

— Если время мудрости для нас миновало — да помогут нам боги!

Брут и Сенека ехали рядом во главе легионов, растянувшихся на многие мили по полям Греции. Сенека молчал — видимо, размышлял о приказах, привезенных Лабиеном. Казалось бы, вести такую многочисленную армию — большая честь, но оба понимали, что это лишь испытание на верность, пройдя которое они, скорее всего, останутся на поле боя навсегда.

— Зато нам не придется шагать по дерьму, как остальным, — сказал Брут, оборачиваясь к Сенеке.

Сенека выдавил улыбку. За каждым легионом шли тысячи голов вьючного скота. Воинам, идущим в хвосте колонны, действительно придется несладко.

Где-то впереди ждут войска, которые высадились в Орике; их ведет военачальник, чье имя стало для армии символом победы, а почти каждый солдат — галльский ветеран. Несмотря на их малочисленность, лишь немногие из сторонников Помпея не понимали, что сражения предстоят долгие и кровопролитные.

— Думаю, Помпей хочет нашей гибели. — Сенека говорил совсем тихо, и Брут едва слышал. Встретившись взглядом с командиром, юноша пожал плечами. — Когда я вспоминаю, сколько всего случилось после Корфиния… Не хотелось бы, чтобы ради проверки твоей честности нас убили в первую же минуту.

Брут отвел глаза. Он уже много об этом думал и никак не мог прийти к решению. За ним почти по пятам двигается Четвертый легион Лабиена. Приказ Бруту дан недвусмысленный. Допусти он какую-нибудь вольность — и его уничтожит собственный тыл. Лабиен колебаться не станет, даже если сорвет тем самым атаку Помпея. Бруту очень хотелось обернуться и посмотреть — наблюдает ли за ним Лабиен? Так же как и в Диррахии, Брут чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, и это начинало действовать ему на нервы.

— Вряд ли наш любимый командующий сразу отдаст приказ идти в наступление, — произнес наконец Брут. — Ведь он понимает, что у Юлия припасена какая-нибудь хитрость. Помпей слишком высоко ставит таланты неприятеля, чтобы бездумно броситься в атаку. А Юлий… — Брут замолчал и сердито потряс головой. — А Цезарь обязательно приготовит нам западню — наделает разных ловушек, накопает ям и расставит свои резервные силы везде, где их можно спрятать. Помпей не захочет попасть впросак. А западни будут повсюду, непременно.

— И кто-то должен в них попасть и погибнуть, чтобы спаслись остальные, — сурово добавил Сенека.

Брут хмыкнул.

— Иногда я совсем забываю, что у тебя нет боевого опыта… Это, считай, похвала. Итак, Помпей расположится неподалеку от противника и отправит вперед лазутчиков — разведать местность. С таким советчиком, как Лабиен, Помпей нас в разведку не пошлет — мы пойдем тогда и туда, где можно отлично загреметь в преисподнюю. Лабиен об этом уже позаботился, я жизнь готов поставить.

Сенека немного воспрял, и Брут рассмеялся:

— Со времен Ганнибала и его проклятых слонов наши легионеры не бросаются в бой очертя голову. Мы учимся на ошибках, а каждый новый враг не знает, чего от нас ждать.

Улыбка Сенеки угасла.

— Только не Цезарь. Он отлично знает и Помпея, и нас.

— Цезарь не знает меня, — жестко сказал Брут. — И никогда не знал. И мы, Сенека, разобьем его.

Сенека сжал поводья так, что пальцы побелели, и Брут подумал, уж не трусит ли? Будь с ними Рений, он нашел бы, чем подбодрить молодого офицера, но Брут не мог отыскать нужных слов. Он вздохнул:

— Если хочешь, перед первой атакой я тебя отошлю. Ничего постыдного тут нет. Отвезешь от меня Помпею послание. — Идея позабавила Брута, и он продолжал: — К примеру: «Видишь, что ты натворил, старый дурень!» Как тебе?

Но Сенека глядел на своего спутника серьезно.

— Нет. Это мои солдаты. Я буду с ними.

Брут протянул руку и похлопал его по плечу:

— Сенека, с тобой служить — одно удовольствие. И не волнуйся. Мы победим.

ГЛАВА 13

Несмотря на теплый зимний плащ, способный защитить от любого холода, Помпей замерзал в своих доспехах. И только изнутри его обжигала горькая отрыжка, отнимавшая последние силы.

Лежащие под паром поля были сплошь покрыты комьями мерзлой земли, и войска продвигались нестерпимо медленно. В молодости Помпей легко переносил самые неприятные тяготы военных походов. Теперь же его хватало лишь на то, чтобы покрепче сжать челюсти и не стучать громко зубами. Из ноздрей коня выходили струйки пара; Помпей рассеянно вытянул руку и потрепал животное по холке. Он думал о войске, которое виднелось вдали.

Лучшей позиции диктатор и пожелать не мог. Легионы Цезаря расположились в сорока милях к востоку от Орика, на дальнем краю окруженной лесами равнины. Лазутчики обнаружили подозрительный холм и немедля донесли об этом Помпею, не сообщив ни слова Бруту и Сенеке. Помпей выехал вперед, желая проверить все лично, и подозрительно вглядывался в поля.

Ледяной воздух наконец очистился от тумана. Диктатор считал, что до неприятеля еще две мили, но войска Юлия — вот они, на чахлой траве равнины. Издалека эта армия казалась не представляющей никакой угрозы — маленькая блестящая булавка на обширной тоге полей. Легионы стояли так же неподвижно, как островки леса, покрывающие окрестные холмы. Помпей нахмурился.