Золотой человек - Мор Йокаи

Однажды мне довелось побывать в Четатье Маре.

Стоит мне вспомнить увиденное, и сердце сжимается. Это невозможно описать, фантазия бессильна воссоздать все то, что предстало передо мною воочию, и нет слов, которые могли бы точно отобразить живую действительность.

Я нахожу лишь одно сравнение из области известных всем понятий.

Представим себе, что мы попали в один из тех гигантских кратеров, которые являет нашему взору лунная поверхность, когда мы через мощную увеличительную трубу разглядываем ее глубокие, очерченные резкими тенями шахты, подобные заброшенным, безлюдным крепостям. Вообразим, будто мы находимся на дне Плутарха, который, как считают, когда-то был огнедышащим вулканом.

Четатье Маре представляет собою такую гигантскую полую внутри гору - чудовищных размеров собор, которому недостает лишь купола. Скалы, образующие его круглое пространство, титаническими массами подпирают друг друга, словно башни, в беспорядке наваленные друг на друга. Ужасающий кратер по всей своей высоте на сотни саженей от кромки и на тысячесаженном дне - нигде не дает места какой бы то ни было растительности: ни травинке, ни кустику; там всюду камни, и одни только камни. Мощные каменные колоссы и обелиски, каменные пирамиды и кубы. Кое-где со стен отвесно свисают каменные "сосульки", грозя в любой момент сорваться вниз, однако висят так вот уже не одно столетие. В иных местах стены рассечены зияющими пропастями, теряющимися в невообразимой глубине горы. А в одной из стен этого страшного каменного собора находится сквозное отверстие, подобное покосившимся церковным вратам, - достойный доступ к жертвенному капищу гигантов. Выглянув через эти врата наружу, можно увидеть посреди простирающейся внизу долины высокую остроконечную гору, тоже почти начисто лишенную зелени и сплошь состоящую из камня. Но камня, раздробленного намелко, так что попадающиеся тут кристаллы аметиста кажутся наиболее крупными.

Вот что представляет собою Четатье Маре.

И этот остывший вулкан, эта полая внутри скалистая гора, воспроизводящая очертания лунных кратеров, - отнюдь не творение природы, а плод трудов человеческих, след деяний римлян. Когда-то гора эта хранила золото. А римские завоеватели согнали сюда порабощенных дакийских крестьян и заставили их выбрать всю сердцевину горы. У входа и теперь видны следы зубила и молотка, а на стенах копоть. Ведь пороха в то время не было, и чтобы раздробить каменные стены, под ними разводили костры и раскаляли их, а затем обрызгивали уксусом.

Остроконечная гора, что вздымается посреди долина, сплошь состоит из раздробленного камня, из которого выбрано золото. Гора праха.

В один прекрасный день вершина Четатье Маре обрушилась, похоронив под собою золотой рудник. Говорят, что он уходит вниз еще на такую же глубину, какая видна над поверхностью.

В погребенных под обвалом каменных штреках и поныне находят памятники римской эпохи вроде керамического медальона с восковыми табличками - записью об освобождении раба-золотоискателя, - меж створками которого хранится прядь волос, сплетенная в шесть жгутов; эта прядь была подарена рабу его возлюбленной на память.

Окрестные жители и сейчас ковыряют скалу, дробят камень, добывая золото. Адский труд!

Золото - могущественный властелин, заставляющий трудиться на себя до последнего вздоха. Сам камень состоит из так называемой "глухой породы", лишь отдельные пласты которой являются золотоносными; золото вкраплено в камень мельчайшими крупинками, пылью. Иной раз приходится годами пробиваться сквозь глухую породу, пока жила не позволит напасть на свой след; иногда, едва дав себя обнаружить, она начисто пропадает, и всю работу нужно начинать заново. Золото играет с людьми в прятки: золотоискатель должен найти его, пробиваясь сквозь каменную толщу скал.

Куски золотоносной породы бережно выбирают и подвергают сортировке: те, что богаче золотом, попадают в сухие дробилки, те, что поскуднее, - в водяные. Там их дробят в порошок, тщательно просеивают; вдоль всего русла речушки Вереш грохочут приводимые в движение водой механизмы, отделяющие золото от породы. Драгоценный металл оседает на дне длинных лотков и корыт, а мутную порошковую взвесь сливают в ямы; "ловушка", "очаг", "подмостки" - таковы названия очистных приспособлений, через которые надлежит пройти золоту. Однако даже после всех этих стадий золото еще не считается чистым, и тогда дробилки смешивают его с ртутью в больших чанах до тех пор, покуда ртуть не вберет в себя все золото до последней крупинки. Этой ртутью наполняют большие мешки из тонкой кожи и кладут под гнет; ртуть просачивается сквозь поры кожи, а золото остается на дне мешка в виде тусклого желтого порошка. По субботам старатели из окрестностей Четатье Маре отвозят этот порошок в Дюлафехервар и меняют его на деньги.

Вот это и называют золотым дном.

Однако не верьте свои ушам! Это не золотое дно, а голодная пропасть. Те, кто в погоне за золотом дробит здесь камень, ходят в лохмотьях, питаются хлебом из кукурузной муки, живут в убогих хижинах и умирают до срока. Беднее этих людей и не сыскать на всем свете.

Золотое дно находится вовсе не здесь!

После военных сборов Тимар сразу стал зажиточным человеком, даже приобрел собственный дом на улице Рац - в деловом центре комаромких купцов.

Никто не счел это странным.

По-моему, в записную книжку каждого государственного поставщика будут внесены золотые слова нашего достославного императора Франца I произнесенные его величеством в адрес некоего прозябающего в бедности интендантского комиссара: "Вол был привязан к яслям, так отчего ж он не ел?".

Сколько заработал Тимар на поставке хлеба - неизвестно, а вот что выбился в господа - сразу видно. За все-то он берется, и на все-то у него хватает средств.

Впрочем, применительно к негоцианту, предпринимателю это не так бросается в глаза. Только первые сто тысяч форинтов нелегко раздобыть, а когда они в кармане, деньги сами плывут в руки. У человека появился кредит.

Он справедливо предполагал, что Тимар предложил посредникам более щедрое вознаграждение, чем платил он сам, а потому и получил жирный кус, который обычно доставался ему. Но как удалось Тимару разбогатеть так крупно?

С той поры как Тимар пошел в гору и сделался сам себе хозяин, господин Бразович искал дружбы своего бывшего судового комиссара, приглашал к себе на вечера, куда Тимар являлся с большой охотою. Ведь это давало ему возможность повидать Тимею, которая уже кое-как понимала разговорную речь.

Теперь и госпожа Зофия была рада Тимару, а однажды визгливым шепотом намекнула Атали, что не мешало бы ей глядеть на Тимара поласковее, поскольку он теперь богатый господин и вполне подходящая партия, форы даст и трем офицерам, у которых нет ничего за душой, кроме красивого мундира да кучи долгов. На что барышня Атали ответствовала так: "... это еще не значит, что я должна выходить замуж за отцовского служащего". Госпоже Зофии нетрудно было догадаться о начале фразы: "Если и отец женился на своей служанке..." содержащей законный упрек. И впрямь, как осмелилась госпожа Зофия навязаться в матери столь благородной барышне?

А господин Бразович однажды после ужина, когда они вдвоем остались за столом, предложил Тимару скрасить беседу вином, Господин Бразович был непревзойденным мастером по части возлияний, а Тимар, бедняга, и вина-то вволю не видывал.

Когда беседа пошла как между добрыми, старыми приятелями, Бразович и спроси - вроде бы как в шутку:

- Послушай, Мишка, скажи ты мне по совести, как это ты ухитрился столько заработать на поставке хлеба? Ведь я этим делом тоже занимался и знаю, что из него можно выжать. Знаю, как подмешивают к муке отруби, мельничную пыль, знаю секрет, как размолоть охвостья вместо чистого зерна, и разница между мукой ржаной и пшеничной мне тоже хорошо известна. Но я никогда не зарабатывал столько, как ты. Открой, что за дьявольскую уловку ты применил? Ведь теперь дело прошлое.

Тимар через силу таращил глаза, словно уже настолько опьянел. Что ему и шести лошадиных сил мало, чтобы поднять веки.

- Да видите ли, господин... - заплетающимся языком заговорил было он, однако хозяин дома перебил его.

- Говори мне "ты" и зови по имени!

- Видишь ли. Танасий, никаких дьявольских уловок тут нет и в помине. Ты ведь помнишь, что я скупил подмокшее зерно - груз "Святой Варвары", скупил задешево, по форинту за меру. Но я не стал распродавать его с грошовой надбавкой мельникам, откормщикам скота, крестьянам, как все думают, а тут же все отдал в поло и сразу же расстарался напечь хлеба впрок. Так что все обошлось мне в два раза дешевле, чем если бы я пустил в ход самое дешевое и плохое зерно.

- Ай да молодец! А мне и невдомек; выходит, век живи - век учись... Послушай, Мишка, но хлеб-то солдатский небось неважный получился?