Нефритовая Гуаньинь - Лэ Ши
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надо вам знать, что, пока стражники пили чай, Сун изнутри услыхал чужой выговор — так говорили в Восточной столице. Он тайком посмотрел и понял по их виду, что это сыщики. Это внушило ему немалые подозрения, он стал притворно бранить своего работника, а тем временем переоделся в его одежду и, наклонив голову, делая вид, будто идет за отваром, вышел из дома. А сыщики ничего и не заметили.
Итак, Сун благополучно выбрался из дому и начал раздумывать: «Куда же мне теперь податься? Есть у меня ученик, уроженец Пинцзянфу, фамилия его Чжао, имя Чжэн. Как-то он мне писал, что живет в уездном городе Мосянь. Пойду-ка к нему, это будет неплохо».
Сун оделся тюремным надзирателем и, прикидываясь слепцом, прикрывая лицо веером, медленно побрел по дороге к уездному городу Мосянь. Приближаясь к Мосяню, увидел он небольшой кабачок. Вот что предстало его глазам:
Вывеска приметно вышита парчой,Тучей дым клубится. Тишина, покой.Здесь краса-девица вылечит хандру,Похрабрее станет богатырь-герой.Ветерок колышет абрикос в цвету.Ива ветви клонит с яркою листвой,И юнцы, что в жизни не совсем тверды,С песней залихватской входят в дом хмельной.
Сун ощутил пустоту в желудке, вошел в кабачок и спросил вина. Слуга принес вино и поставил на стол. Сун выпил чаши две или три, и тут в кабачок вошел нарядный молодой человек. Вот поглядите, как он был одет:
Повязкой голова прикрыта,Халат чиновного покроя,Выглядывают туфли,Украшены тесьмою.
Войдя, незнакомец приветствовал Суна Четвертого:
— Примите мой поклон, господин!
Сун поднял голову — перед ним был не кто иной, как его ученик Чжао Чжэн. Сун решил, что называть его «учеником» при посторонних не совсем удобно, и потому ответил:
— Здравствуйте, господин! Садитесь, прошу вас!
Они долго упрашивали друг друга сесть, и наконец уселись оба, спросили еще вина, выпили по чаше. Чжао Чжэн спросил шепотом:
— Как вам жилось это время, учитель?
— Да уж совсем было все наладилось и вдруг опять расстроилось.
— Не беда, само устроится — была бы удача! — сказал Чжао Чжэн. — Я слышал, вы были в Восточной столице и хорошо там промышляли.
— Нет, ничего особенного, — сказал Сун. — Всего-навсего сорок или пятьдесят тысяч связок монет. А ты теперь куда направляешься? — спросил он в свою очередь.
— Хочу погулять в Восточной столице, — сказал Чжао Чжэн. — А заодно и разжиться чем-нибудь. А потом вернусь в Пинцзянфу и стану рассказчиком.
— Нельзя тебе идти в столицу, — сказал Сун.
— Почему же нельзя? — спросил Чжао Чжэн.
— Тому есть три причины, — сказал Сун. — Во-первых, ты живешь на правом берегу реки Чжэ и со столичными порядками незнаком. Из наших тебя мало кто знает. К кому ты пойдешь? Второе — в ста восьмидесяти ли от столицы есть городок, который прозывается Лежащая корова. А мы травяные разбойники{265}, и не зря говорят: попадет трава корове в рот — конец траве. А третье — в Восточной столице пять тысяч зорких и проворных сыщиков и целых три армии стражников, и все ловят воров.
— Мне это все не страшно, учитель, — сказал Чжао Чжэн. — Не тревожьтесь обо мне. Я впросак не попаду.
— Ну, братец, если не веришь и стоишь на своем, давай устроим испытание. У Чжана Жадины я унес узел кое с какими мелочами. Вот придем на постоялый двор, положу узел у себя в головах, под подушку, и если сумеешь его утянуть, тогда смело иди в столицу.
— Ах, учитель, какой же вы беспокойный! — сказал Чжао Чжэн.
Когда они закончили беседу, Сун заплатил за вино и вместе с Чжао Чжэном отправился на постоялый двор. Увидев его в сопровождении Чжао Чжэна, хозяин почтительно приветствовал обоих. Чжао Чжэн с Суном прошли в комнату. Сун показал, где положит узел, и Чжао Чжэн удалился.
Вскоре наступил вечер, и был он такой, как сказано в стихах:
Ночное марево вершины скрыло,Струится воздух в чистоте небес,Так много звезд, что свет луны бледнеет,Синеют тени дальних рек и гор,В глуши дерев какой то храм старинныйОкрест разносит колокольный звон,Мерцают фонари челнов рыбацких,Реки извивам вторящих покорно,На ветке козодой печально плачет,В цветах душистых дремлют мотыльки.
Увидев, что стемнело, Сун сказал про себя: «Этот Чжао Чжэн — большой ловкач. Если он стянет узел, меня засмеют: ведь я же был его учителем! Надо лечь пораньше и выспаться загодя».
Мысль о том, что Чжао Чжэн проведет его, не давала ему покоя. Поэтому он взял узел с драгоценностями и уложил в головах, потом улегся сам. Вдруг под потолком что-то зашуршало. Сун подумал: «Удивительное дело! Еще первая стража не миновала, а мыши уже повылазили из своих нор и не дают спать!» Он поднял глаза к потолку и почувствовал, что сверху летит пыль. Сун даже чихнул два раза. Немного погодя шорох утих, но зато кошки истошно заорали, замяукали, а после стали мочиться. Несколько капель попали Суну прямо в рот. Вонь была нестерпимая. Наконец, измученный донельзя, он заснул. Проснулся он, когда небо уже просветлело и солнце взошло. Узла на месте не было. В поисках он перерыл все, и тут вошел слуга и доложил:
— Господин, вас спрашивает тот молодой господин, который приходил с вами вчера под вечер.
Сун вышел взглянуть, кто это, оказалось — Чжао Чжэн. Они поздоровались. Сун пригласил его в комнату. Когда Сун закрыл дверь, Чжао Чжэн вынул из-за пазухи узел и вернул учителю.
— Позволь спросить тебя, братец, — сказал Сун, — двери были на запоре, стены тоже стоят на прежнем месте, — как же ты сюда забрался?
— Не смею скрыть от вас, учитель, — отвечал Чжао Чжэн. — Над кроватью в этой комнате есть решетчатое окно. Обычно такие окна заклеивают черной промасленной бумагой, а тут почему-то заклеили обычною писчей. Я сначала забрался на чердак и стал подражать мышиной беготне. Пыль, которая сыпалась с потолка, была сонным порошком, который я бросил вам в глаза и в нос, — оттого вы и чихали. А что до кошачьей мочи, так это был опять-таки я сам, а не кошки.
— Скот ты этакий! — забранился Сун. — Совести никакой у тебя нет!
— Верно, — согласился Чжао Чжэн. — Потом я подполз к вашей комнате. Отодрал бумагу и маленькой пилкою вырезал в решетке два переплета. Протиснулся внутрь, подошел к кровати, взял узел и тем же путем, через окно, выбрался назад. Потом поставил на место выпиленную часть решетки, прибил гвоздиками и снова заклеил окно писчей бумагой. Никаких следов и не осталось.
— Хорошо! Хорошо! — приговаривал Сун, слушая рассказ Чжао Чжэна. — Спору нет, работать ты умеешь. Но этого еще недостаточно. Вот если и сегодня ночью похитишь узел, тогда я смогу сказать, что ты полностью овладел нашим ремеслом.
— Что ж, попробуем, — сказал Чжао Чжэн. — Дело нехитрое. А пока я пойду домой, учитель. До завтра.
И, помахав Суну рукой, он ушел.
Сун ни словом ему не возразил, а про себя подумал: «Чжао Чжэн в ловкости мне не уступит. Если он еще раз сумеет выкрасть узел, это будет совсем уже стыдно. Не лучше ли убраться вовремя». Позвав слугу, он сказал:
— Вот что, братец. Я нынче отправляюсь дальше. Вот тебе двести монет. На сто монет купи мне, пожалуйста, копченого мяса, чтобы было побольше перца и соли, на пятьдесят монет — пампушек, а на остальные пятьдесят можешь выпить вина.
Слуга поблагодарил и отправился в Мосянь. Он купил копченого мяса и пампушек, и уже шел обратно, когда какой-то чиновник, сидевший в чайной, домах в десяти от постоялого двора, окликнул его:
— Эй, братец, куда идешь?
Слуга поднял голову и увидел, что с ним заговорил Чжао Чжэн, приятель господина Суна.
— Могу вам доложить, — сказал слуга, — что господин Сун собирается уезжать и послал меня купить копченого мяса и пампушек.
— Дай-ка посмотреть, — сказал Чжао Чжэн. Он развернул листья лотоса, взглянул на мясо и спросил: — Сколько ты отдал за мясо?
— Сто монет, — ответил слуга.
Чжао Чжэн вынул из-за пазухи двести монет и сказал:
— Оставь покамест это мясо и пампушки здесь. Вот тебе двести монет, купи и мне то же самое. А пятьдесят оставь себе на вино.
— Благодарю вас, господин, — сказал слуга и отправился выполнять поручение.
Через некоторое время он вернулся с покупками.
— Извини, что побеспокоил тебя, братец, — сказал Чжао Чжэн. — То мясо можешь отдать своему господину. И скажи ему, что я прошу быть поосторожнее нынешней ночью.
Слуга почтительно простился и ушел. Вернувшись в гостиницу, он отдал Суну Четвертому мясо и пампушки.
— Ты уж прости, что я заставил тебя потрудиться, — сказал Сун.
— Господин, который приходил к вам утром, — сказал слуга, — велел передать, чтобы сегодня ночью вы были поосторожнее.