Восхитительная Софи - Мишель Дуглас

– Сколько лет тебе было тогда? – продолжал Лайам. – Почему ты сочла аборт наилучшим решением?

– Мне было восемнадцать. – Софи помедлила, сглотнув комок в горле. – Я находилась в тяжелом душевном состоянии. Мама умерла… Потом изнасилование… Кроме того, на руках у меня осталась двенадцатилетняя сестра. И в жизни моей не было места для ребенка. Все силы уходили на то, чтобы заработать деньги для себя и Эмми, а крошечный младенец потребовал бы постоянной заботы – и я не знала, как со всем справиться.

Софи прикусила губу, вспоминая о том, как под воздействием страха и паники семь лет назад приняла это решение. Ей казалось, что некая злая сила загнала ее в угол, и она не видела выхода.

– Ты была так молода, – тихо сказал Лайам.

– Но это не самое худшее. – Софи заставила себя продолжать. – Я была так напугана, что ненавидела этого ребенка. И я не могла смириться с тем, как он был зачат…

Лайам схватил ее за руку:

– Ты забеременела после изнасилования?

Она кивнула:

– Знаешь, что было самое ужасное? Меня преследовала мысль, что тот страшный человек захочет отнять у меня ребенка. – Оттолкнув руку Лайама, Софи вскочила с места и заметалась по кухне. – Насильнику нельзя доверять воспитание детей.

Лайам поднялся, однако она жестом побудила его остаться на месте.

– Хотя даже это не самое худшее. – Пусть Лайам знает все. Софи запнулась, схватившись за спинку стула. – Я не могла не думать о том, что будущий ребенок, вероятно, станет таким же насильником, как его отец.

Просыпаясь ночами в холодном поту, она ворочалась в постели, не в силах избавиться от мучительной мысли. Софи закрывалась в ванной комнате, чтобы Эмми не могла услышать ее рыдания. Отчаяние постоянно грозило захлестнуть ее с головой и удушить.

На секунду ей показалось, что все эти страхи сейчас вырвутся наружу и снова овладеют ею.

– Софи!

Что-то в голосе Лайама заставило женщину замереть. Он обошел вокруг стола, взял ее за плечи, повернул лицом к себе.

– То, что случилось с тобой, Софи, это… Я очень сожалею! – Его голос был тихим и напряженным. – Я не должен был уходить вчера. Мне следовало выслушать тебя.

– Не стоит жалеть меня, Лайам! Я не заслуживаю этого! – Софи готова была разрыдаться.

Он крепче сжал ее плечи:

– Ни один человек не сможет обвинить тебя.

– Почему? – Она вырвалась из его рук, и неожиданно гнев вскипел в ее душе. – Меня необходимо осудить за то, что я натворила. Разве ты не понимаешь? Я выбрала то, что было лучшим для меня, а не для ребенка! – Софи отвернулась. – О, я была права лишь насчет одного: мне нельзя воспитывать ребенка. – Она взглянула на Лайама. – Но это не значило, что его следовало убить! Я должна была родить малыша и отдать его тому, кто полюбил бы его всем сердцем! А я отняла у него жизнь.

Неожиданно гнев ее улетучился. Дрожащая и обессиленная, Софи медленно опустилась на стул, сжалась в комочек, мечтая стать невидимкой.

Лайам, опустившись на колени, сжал ее руки:

– Софи, неужели никто не поддержал тебя в то время? Никто не дал совет? Неужели твои друзья…

– Я никому не говорила о том, что беременна.

Это поразило его.

– Почему?

– Потому что мне было жутко стыдно.

Он обхватил руками лицо Софи:

– За что?

– За то, что меня изнасиловали. За то, что я поверила человеку, которого считала другом. За то, что не подала на него в суд. Если бы я нашла в себе силы бороться… Но я не смогла. На руках у меня оставалась Эмми. Однако я добилась лишь того, что разрушила и ее жизнь. – Взгляд Лайама был таким добрым и понимающим, что по щекам Софи заструились слезы. – Я не знала, как ей все объяснить, да и не хотела. Она и так уже достаточно пережила. – Софи вздрогнула, подавив рыдание. – Мне было важно, чтобы все плохое осталось позади, казалось, что, сделав аборт, я верну нашу жизнь в прежнее русло… Но я ошибалась. Я даже не представляла, что мне придется жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. – Закрыв лицо руками, Софи разрыдалась.

Сдавленно выругавшись, Лайам прижал женщину к своей груди. Он действительно позволил плохому одержать над ним верх. Тот мужчина, каким он был до истории с Белиндой, никогда не сбежал бы после признания Софи.

Подняв Софи на руки, Лайам понес ее в гостиную и опустился вместе с драгоценной ношей на диван. Он посадил ее к себе на колени, гладил волосы, давая ей выплакаться.

В восемнадцать лет, совершенно одна, она отчаянно пыталась поднять на ноги сестренку. Он сам вряд ли способен на такое. У него нет и половины благородства Софи. Такая ситуация ожесточила бы его.

А ее заставила страдать от чувства вины.

Лайам расправил плечи. Надо помочь ей избавиться от этого чувства, преодолеть его, чтобы идти по жизни дальше. Время прекратить самобичевание.

Наконец Софи перестала рыдать и лишь тихо всхлипывала. Он продолжал гладить ее по голове, пока странное чувство покоя не охватило их. И только тогда он заговорил:

– Софи, ты действительно считаешь, что аборт был ошибкой?

Она подняла голову. Глаза ее были наполнены такой печалью, что у него защемило сердце.

– Да, считаю.

Лайам провел пальцем по ее щеке:

– Может, настало время простить себя?

Она покачала головой:

– Вина слишком велика. Такое нельзя простить.

– Нет, не велика, – мягко возразил Лайам. Он прижал палец к ее дрожащим губам, предвидя возражение, готовое сорваться с них. – У тебя большое сердце, Софи. И ты отдаешь его другим. Ты столько сделала для Эмми, для Гарри, для меня! Ты принесла столько жертв, что я преклоняюсь перед тобой.

– Но это не изменит того, что я совершила, – прошептала она.

Ему пришлось отвести руку от ее лица. Теплое дыхание женщины, коснувшееся его кожи, было невыносимо сладким.

– Возможно, – согласился Лайам, – но ты отказываешься принять во внимание твое тогдашнее душевное состояние. Ты только что потеряла мать. Ты была изнасилована. И очень молода. И не нашлось никого, кто помог бы тебе. Ты, должно быть, забыла, что забеременела не по своей вине.

– Но…

– Ведь ты никогда не осудила бы свою подругу, Анну или Ли например, так строго, как осудила саму себя.

Софи сжала губы. Нахмурилась.

– Скажи мне честно, если бы Анна сидела сейчас здесь и рассказывала бы историю, подобную твоей, ты осудила бы ее?

– Нет!

– Тогда почему ты столь строга к себе?

– Себя простить труднее, чем кого-либо еще.

– Однако все-таки возможно. Ты сама говорила мне об этом. Я никогда не думал, что смогу простить себя за то, что не помог Лукасу.

– Но ты простил?

Лайам напряженно задумался, прислушиваясь к своей душе.

– Да, – наконец ответил он. – Кажется, простил.