Конец игры - Андрей Раевский

А потом кто-то мягко взял за руку и увлёк её за собой. Внутренне соприкоснувшись с этим вновь появившемся образом, Ламисса узнала Гембру. Её полупрозрачные черты были почти неузнаваемы. Никогда ещё лицо её не было исполнено такой просветлённой красоты в сочетании с углублённой и ненапряжённой серьёзностью. Сама Гембра тоже держалась за чью-то почти невидимую руку, и так все вместе они летели вверх и вверх в бесконечность всепоглощающего света.

Лишь одна мысль вплеталась в несказанное блаженство полёта — мысль, или, скорее, даже предвестие мысли о том, что это только начало путешествия. Нечто самое главное ожидало впереди. Но не впереди по обычному счёту времени. То, что ожидало впереди, уже коренилось в прошлом, в этой слепой, мучительной и непутёвой земной жизни. То, чему надлежало произойти, уже произошло: сначала сложилась комбинация цветных камушков в золотых ячейках тонкого мира, затем они отразились в растянутом времени земных судеб и привели в действие закон исполнения определений, и теперь, наконец, должен был быть подведён итог, включающий в себя и начало, и середину. Сколько цветных камешков — сколков космического духа — не попало в свои ячейки и не воплотилось в земные формы и смыслы? Смогут ли встроиться эти не до конца заполненные золотые лунки в необъятный и непостижимый в своей грандиозности предвечный и постоянно меняющийся рисунок Единого, не нарушив его мудрого узора? Все эти вопросы ждали ответа. И ответ был готов. Ответом была прожитая и оставшаяся за порогом вечности жизнь. Оставалось только получить этот ответ и вместе с ним, быть может, — новый набор цветных камушков, растушёвываясь по которым, человеческая душа смутно вспоминает, что когда-то и сама жила в простом камне.

— Хорошо болтаются! — солдат-палач с удовлетворённым видом обошёл вокруг повешенных, едва не споткнувшись о валяющуюся под ногами скамейку. — Эта, смотри, как кулачки сжала, — показал он на Гембру своему напарнику, прикрепляющему к стволу назидательную надпись. — Ладно, давай там кончай, и пошли. И так провозились тут с ними…

Глава 12

Сфагам и Канкнурт летели над берегом воспоминаний. То ли густая вечерняя темень спустилась на него, то ли бурый туман ещё не занявшегося утра окутывал его скалистые очертания — сказать было трудно. Что-то неуловимое было разлито в прохладном сыром воздухе, и это подсказывало, что было всё-таки, утро. Длинные глуховато-фиолетовые лоскуты облаков тянулись из конца в конец по бледному, обескровленному небу. Берег был пуст. Сонмы образов, принесённых человеческой памятью к этим молчащим скалам, к этому вязкому серому песку, к этим ритмично шепчущим волнам, притихли и затаились, дожидаясь момента, когда живая и тёплая человеческая мысль вызовет их из мира неосуществлённых возможностей и заставит воплотиться в красках и звуках.

Лёгкие багряные отблески мягко подсветили угрюмые силуэты облаков, и бледно-серая холодность неба затрепетала в предчувствии вторжения первых лучей зари. Полёт был плавным и быстрым. Ветер гудел в ушах и заставлял плясать франтоватые ленточки на шапке Канкнурта, и вихревые складки извивались на вздуваемой парусом синеве его широкого кафтана. Сфагам знал, что никогда больше не окажется на этом берегу, по которому можно было бродить вечно. Теперь этот берег с его всезнающими камнями и серебристо-пенистыми волнами, несущими ритмы вселенной можно будет посещать только в глубоких медитациях. И это было, само по себе, немало. Но теперь хотелось бесконечно продлить каждое мгновение этого завораживающего полёта, навсегда слиться с шумящим в ушах ветром, растворясь в холодном пронизывающем воздухе.

Тронный зал выглядел немного по-иному. Сейчас, при более ярком освещении, в нём было больше торжественности, чем таинственности. На гладких стенах, среди разводов цветного мрамора, не было и следов каких-либо дверей, помимо главного входа.

Регерт действительно пребывал в ожидании, восседая на своём высоком троне в завесе голубоватого света. Сквозь эту мерцающую дымку виднелось его шитое золотом одеяние, отделанное мехом горного барса. На голове сияла золотая, с бесчисленными изумрудами, высокая трёхъярусная корона. Из-за неё выглядывал кончик фигурной костяной заколки, скреплявшей тщательно уложенные седые волосы. Руки монарха, унизанные драгоценными перстнями, размер камней в который поражал воображение, крепко сжимали головы-рукоятки. Неторопливым жестом император остановил поклон Сфагама и дал ему знак приблизиться.

— Итак, монах, получил ли ты ответы на свои вопросы?

— Сейчас мне это ещё не ясно. Но помощь твоя была неоценимой. Я буду благодарен тебе всю жизнь.

— Что ж, я принимаю твою благодарность. Сначала я просто послушал Канкнурта и позволил тебе войти в гробницу. Ты ему очень понравился, и он за тебя просил. Но потом мне и самому стали интересны твои вопросы. Поэтому я, вопреки обычаям, скажу тебе кое-что и сам.

Регерт вздохнул, подняв глаза вверх. Некоторое время под сводами тронного зала царила тишина.

— Когда человек смотрит на небо, небо смотрит на него. Но он этого не замечает. Каждая мысль меняет вселенную, не говоря уже о действиях, но заметить и понять эти изменения не может почти никто. Это потому, что человек с детства напуган той пропастью, которая разверзлась между ним и миром. Смотрит на мир, а видит пропасть… И заделывает её как может… Он убеждает себя, что мир внутренне похож на него, что в каждой вещи можно узнать себя, а не узнать — так сделать такую вещь своими руками.

Регерт говорил тихо, не торопясь, часто делая паузы, поднимая голову и устремляя взгляд к высоким сводам.

— Когда-то мир был таким, каким его видели животные. Для них он и сейчас такой. А люди видят мир человеческим. Глядя на него, они ДЕЛАЮТ его таким. Но чтобы увидеть, КАК ОН ДЕЙСТВИТЕЛЬНО МЕНЯЕТСЯ ОТ НАШЕГО В НЁМ ПРЕБЫВАНИЯ, ЧЕЛОВЕК ДОЛЖЕН ПЕРЕСТАТЬ ВИДЕТЬ ЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ. Человек должен выйти за пределы человеческого. Ни больше, ни меньше. Овеществить свой собственный мир, заставить тьму отпавших вещей следовать законам и вере ОДНОГО — такое мало кому под силу. Раньше я бы сказал — никому из смертных. Раньше отдельный человек был ещё слабее, чем теперь. Даже чтобы просто бросить взгляд на мир, людям нужно было собираться всем вместе. Только тогда этот взгляд чего-то стоил, обретая силу и собственную жизнь, подчиняя себе волю каждого отдельного человека. Так люди овеществляют свою веру, и эта вера, становясь между ними и миром, управляет ими, подсказывая, как смотреть на мир и чем в нём заниматься. Они думают, что это и есть мост через пропасть. Бесконечный мост… — Регерт улыбнулся своим мыслям. — Но сейчас времена особые. Там, наверху, уже давно завидуют древней мудрости, умевшей жить, почти не замечая пропасти… Тот, кто овеществит свою веру, — изменит вселенную. И сделать это сможет один. Только один… Но довольно! Я и так многовато сказал… Твоё посещение было для меня небезынтересным. Канкнурт проводит тебя. А это — на память обо всём, что ты здесь увидел и понял. Рука императора указала на нижнюю ступеньку трона.