Парень из Сальских степей - Игорь Неверли

Я выглянул из-за плетня в ту минуту, когда из лесу выходила цепь немецких стрелков. С оружием наперевес, сохраняя правильные, как на учении, интервалы, они двигались прямо к усадьбе Гжеляковой.

Так значит, это налет не на Дуды, а на Гжелякову! Ну да, сначала два грузовика заняли деревню, отрезая путь к отступлению, а потом третий выбросил из лесу пешую облаву.

Я был в западне. В бункер уже не пробраться-уборная стояла за огородом и из лесу была хорошо видна. Тогда я бросился в овин, влез наверх, на кучу сена возле задней стены, опустил верхнюю доску на петлях, вылез наружу, закрыл ее за собой и спрыгнул на огромную поленницу. Соскользнув, словно по трубе, вниз между двумя рядами дров, я наконец добрался до второго убежища.

Тут меня не найдут, разве только с собакой… Ну что ж, тогда постараюсь отдать свою жизнь подороже.

Того, что происходило в усадьбе потом, я уже, конечно, не видел и могу тебе рассказать об этом только со слов героев этой истории.

Игра в прятки

Отряд из тридцати восьми человек (если их только можно назвать людьми), посланный на трех машинах против Дуд, входил в формирования СС, главное командование которыми осуществлял гауптштурмфюрер Книдль. Отряд состоял из украинцев и русских, выуженных в разных лагерях, из румынских немцев, из разного сброда с прибалтийского побережья и прочих выродков, используемых на самой грязной работе. Командовал ими обершарфюрер Кунц, бывший польский капрал, бежавший из Быдгоща за год до начала войны; приземистый, коротконогий, грудь колесом, глаза рыбьи, огненный чуб и пробор по ниточке.

Оставив в дудинской школе группу в двадцать три молодца с черепами на фуражках, Кунц с отрядом из пятнадцати рядовых лично занял усадьбу Гжеляковой.

Они все перетряхивали кругом, искали, шарили и ничего не нашли.

— Там, наверху, — крикнул Кунц, — сегодня кто-то брился! Кто там живет?

— Мой работник, — отвечала Гжелякова.

— Где он?

— На ярмарке.

Он подъезжал к ней и с кнутом и с пряником, да где уж там! Божится баба, на долю вдовью напирает, на невиновность свою.

Тогда он взялся за ребят.

Иська была достаточно умна, чтобы оценить «доброту» эсэсовцев. Моя одиннадцатилетняя любимица знала, как ей надо вести себя.

Но Вацуся, четырехлетнего бутуза, подкупила шоколадка и игра в прятки.

— А я так спрячусь, — заявил он в конце концов, — что вы меня ни за что не найдете!

— А где же ты спрячешься, Вацусь?

— Где дядя!

— А где дядя прячется?

— Не скажу, — поддразнивал он немца, хитро прищурив глазенки. — Не скажу… Я-то знаю где, а вы нет, ага!

— Скажи, Вацусь, скажи. Мы дяде тоже шоколадку дадим!

И Кунц угощал и уговаривал его так до тех пор, пока Вацусь не показал «бункер»: однажды утром он видел, как я поднимал крышку сиденья и выходил наверх.

— Кабы я тогда могла, — рассказывала потом с плачем Иська, — я бы Вацуся задушила!

Но дело было сделано…

Эсэсовцы развалили всю уборную. Что они нашли под правым сиденьем — известно. Зато под левым, они увидели выложенный камнем ход в глубокий подвал.

Они нерешительно поглядывали на узкие ступеньки. Никто не хотел идти первым. А ну-ка там партизаны?

— Бобаков! — закричал Кунц, вытаскивая пистолет. — Прыгай, или…

Бобаков, костлявый, высокий и угрюмый, шагнул вперед, взглянул исподлобья на револьвер Кунца, потом на черную пасть подвала.

— Эх, помирать, так с музыкой! — молодецки гаркнул он, напялив шлем до самого шрама на перебитом носу, и, бросив гранату, прыгнул с автоматом вслед за ней.

Они стерегли подвал, как барсучью яму. Однако никаких отголосков борьбы оттуда не было слышно.

— Обер! — крикнул наконец Бобаков, освещая фонариком пустое убежище. — Идите сюда, господин обер!

Там стоял пятиламповый приемник «филиппс» с двухвольтным аккумулятором и тремя запасными анодными батареями, еще не опробованная ракетница работы и изобретения Малиновского и ротатор с заглавным листом «Крестьянской воли», первый номер которой редактировал Станиш.

Кунц посмотрел и протяжно свистнул: за такой складик можно не только усадьбу, но и все Дуды сжечь дотла!

Как Иська провела фрицев

Из мутной водицы догадок Кунц выбрался на твердый грунт вещественных улик. Пусть-ка прекрасная вдовушка попробует ему теперь объяснить, как это все произошло? Как она могла не заметить, что у нее во дворе соорудили целый склад?

В той самой комнатке за перегородкой, где я обычно принимал больных, у стола с черными свечами и зеленой подушечкой, Кунц начал допрос Гжеляковой.

Иська в это время была во дворе. Кунц, осененный удачей с Вацусем, велел двум румынским фрицам следить за девчонкой. Пусть делает что хочет, а они пусть следят издалека, не выдаст ли она себя чем, не наведет ли на новый след. Из усадьбы ее, однако, выпускать нельзя. Вздумает бежать — пристрелить!

Вымыла Иьска у колодца заплаканное лицо, утерлась рукавом, глянула исподтишка вокруг: один фриц следил за ней от овина, другой из-за плетня.

В задумчивости она уселась на перекладине стремянки возле дома и стала болтать ногами. Вдруг что-то вспомнив, она пошарила в кармашке и, далеко отшвырнув кусок мятой газеты, медленно зашагала по двору. Сторожа были уже возле бумажки, развернули ее, осмотрели со всех сторон.

Иська поняла, что за ней следят вовсю. Если бы хоть на минутку от них отделаться!

Она направилась к хлеву. Солдаты за ней. Иська остановилась в нерешительности, словно сначала собиралась войти, а потом раздумала, и пошла обратно. Один фриц немедленно скрылся за углом, другой скромно отвернулся, закуривая папиросу. Тогда девочка шмыгнула в хлев.

Первым подбежал тот, что стоял за углом, и приложил к стене ухо: из хлева доносился шепот, смутные шорохи. Он кивнул второму. Теперь они ясно слышали: девочка с кем-то здоровалась, целовалась и даже попискивала от радости!

Солдаты вошли в хлев и подкрались к перегородке, отделявшей закуток борова, которого откармливали к рождеству. Выставив вперед дула автоматов, они внезапно распахнули дверь:

— Хальт! Хенде хох!

Боров шарахнулся в темный угол и испуганно хрюкнул.

Они стали водить дулами по стенам пустой клетушки и наткнулись на не замеченное до того прямоугольное отверстие, через которое свиней обычно вытаскивали на убой. Задвижка его была поднята кверху. Немцы, согнувшись в три погибели, заглянули в отверстие. Свет, лившийся оттуда, ослепил их, а то, что они увидели, привело в ярость: вдали, на ржище, мелькало белое в зеленый горошек платьице.

Оба немца выбрались через отверстие в поле и открыли столь же бешеный, сколь и бесплодный огонь по скрывшейся в гуще орешника Иське (недаром в Польше говорят в случаях, когда кого-нибудь здорово одурачат, — «в поле вывели»!).

По всей усадьбе поднялась суматоха. Кунц, приступивший к допросу, как раз ухватился за серьги в ушах Гжеляковой и медленно тянул их. Вскочив при звуках истерической стрельбы, он выпустил надорванные мочки женщины и, отстегивая кобуру, бросился во двор, в полной уверенности, что его со стороны леса атакуют партизаны.

Разобравшись, в чем дело, он так треснул обоих фрицев по перепуганным рожам, что в лесу хлопком отдалось эхо.

— Вы что же это, болваны румынские, ребенка и то устеречь не могли?

— Да она же там разговаривала с кем-то, целовала кого-то…

— Чтоб вас «катюшей» трахнуло! Она сама с собой разговаривала, свою руку целовала!

Пылая местью, он вернулся к Гжеляковой. Комната, однако, была пуста, а окно открыто. Гжелякова, воспользовавшись замешательством, схватила Вацуся на руки и выскочила в сад.

Обшарив сад и всю усадьбу вокруг, Кунц, видимо, принял какое-то новое решение. Сев на мотоцикл, он помчался к своему отряду в Дудах.

Я заливался беззвучным смехом в своем убежище под дровами и, ласково сжимая рукоятки маузеров, словно это были Иськины ладошки, мысленно говорил ей: «Умница ты моя! И себя и мать спасла… Беги теперь быстрее к Павляку в сторожку! И я попробую ночью удрать. А если не удастся… ну что ж, тогда по крайней мере погибну один, не имея на совести гибели детей и ни в чем не повинной женщины…»

Ночь первая — под безнадежным дождем

Два раза подходили к моей поленнице люди Кунца — назовем их для краткости кунцовцами. Они оглядывали ее, шевелили, даже взбирались по ней, но поленья лежали так ровно, были такими почерневшими и трухлявыми, что казалось, их не трогали уже много лет. Перекидать пятнадцать кубометров дров, рассуждали они вслух, это работа на полдня, а к чему? Здесь и кот не пролезет… Им не пришло в голову, что пролезть-то может кое-кто и побольше кота, но только сверху, через овин, в котором они расположились.