Архив - Виктория Шваб

Если в подотчетной мне территории Коридоров не станет спокойнее, скоро понадобится серьезный повод, чтобы так часто уходить из дома. В средней школе я увлекалась бегом. Мне это нравилось. Не то чтобы я прямо сейчас планировала выйти на дорожку, но тем не менее.

— Уже темнеет, — говорит мама.

Я вижу, что она взвешивает все «за» и «против», и не позволяю ей передумать.

— Еще не так темно, а я к тому же не в форме. Далеко не убегу.

Я подтягиваю колено к груди, делая вид, что тяну мышцы.

— А как же ужин?

— Поем когда вернусь.

Мама подозрительно щурится, и на мгновение мне даже хочется, чтобы она разглядела во мне эту неумелую, шаткую ложь. Но она переключается на свои пакеты.

— Мне кажется, вернуться в спорт — хорошая идея.

Она всегда пилила меня, что мне нужно вступить в клуб, кружок, войти в команду — стать частью чего-то целого. Но я уже и так стала частью.

— Может, тебе не помешает дисциплина, — добавляет она. — И что-нибудь, чтобы ты была занята делом.

Я с трудом сдерживаю смех.

К горлу подкатывает истерика, я хватаюсь за грудь и ухитряюсь замаскировать ее под кашель. Мама в замешательстве подает мне стакан воды. Не такая уж это проблема — быть вечно занятой. Но, к сожалению, насколько я знаю, за поимку Историй в Архиве не выдают зачетов для поступления в институт.

— Да, — с откровенной горечью говорю я. — Думаю, ты совершенно права.

В этот самый момент мне хочется кричать.

Мне хочется показать ей все, через что я была вынуждена пройти.

Просто швырнуть ей это прямо в лицо.

Сказать правду.

Но я не могу.

И не смогу никогда.

Ведь я знаю, чем это кончится.

И я делаю единственное, что могу: ухожу.

Глава пятнадцатая

Анджелу Прайс не так уж сложно найти. Хотя она ужасно расстроена и принимает меня за погибшую лучшую подругу, что только усугубляет ситуацию, мне с помощью вранья, уговоров и объятий удается водворить ее на Возврат.

Тощий Эрик весь бурлит гормонами, и, состроив ему глазки и позволив себе пару обещаний, которые никогда не выполню, я выпроваживаю его в ближайшую дверь с белым кружком.

Покончив с охотой и доставив на Возврат Пенни Уолкера, я чувствую себя так, будто пробежала настоящий марафон. Голова болит от чтения стен, мышцы — от постоянного напряжения. Кажется, мне даже удастся сегодня нормально уснуть. Проходя мимо вереницы дверей, я краем глаза замечаю что-то новое.

Белый круг одной из дверей на Возврат кто-то трогал. На белом меловом фоне кто-то нарисовал пару вертикальных линий и один полукруг, так что получился… смайлик? Я подношу ладонь к двери, закрываю глаза, и из темноты передо мной возникает рослая статная фигура в черном. Серебристые волосы мерцают во мраке.

Оуэн.

Я прокручиваю картинку вперед, и его рука движется в полумраке, рисуя веселое личико. Потом он сдувает мел с кончиков пальцев, засовывает руки в карманы и движется дальше по проходу. Но дойдя до конца, он не огибает угол. Повернувшись на каблуках, он направляется назад.

Что он здесь делает? Не охотится, не выслеживает. Просто… прогуливается.

Я наблюдаю, как он шагает в мою сторону, опустив глаза к полу. Остановившись в сантиметрах от меня, он поднимает глаза и взглядом ищет мое лицо. Я не могу избавиться от ощущения, что, несмотря на завесу времени между нами, он видит меня оттуда, из прошлого.

— Кто ты? — спрашиваю я.

Он молчит, пристально глядя мне в глаза.

И потом я слышу его.

Тихий напев. Это не гул наэлектризованных стен под моими руками, не шорох воспоминаний, а настоящий человеческий голос, совсем рядом.

Я отстраняюсь от двери и моргаю. Коридоры обретают свои очертания в реальности. Мелодия плывет по воздуху. Она доносится от пронумерованных дверей неподалеку, и, повернув за угол, я вижу Оуэна, опирающегося на дверь со значком «I» над ручкой.

У него закрыты глаза, но как только я подхожу, он распахивает их и смотрит на меня своим холодным синим взглядом.

— Маккензи.

Я скрещиваю руки на груди.

— Я уже всерьез задумываюсь о том, существуешь ли ты в реальности.

Он удивленно изгибает бровь.

— А как же иначе?

— Фантом? — предполагаю я. — Воображаемый Друг?

— В таком случае, неужели я — верх твоего воображения?

Его губы изгибаются в полуулыбке, и он отталкивается от двери мне навстречу:

— Ты правда сомневаешься в моем существовании?

Я не свожу с него глаз и даже не моргаю:

— Ты всякий раз очень странно исчезаешь.

Он разводит руками:

— Ну что ж, теперь я здесь. Все еще не передумала?

Я оглядываю его сверху донизу: светлые серебристые волосы, волевой подбородок, черная одежда. Кое-чего не хватает.

— Где твой ключ? — спрашиваю я.

Он похлопывает себя по карманам:

— Его нет.

Это невозможно.

Наверное, я сказала это вслух, потому что он сузил глаза.

— Что ты имеешь в виду?

— Хранитель не может пройти в Коридоры без ключа…

Если только он Хранитель. Я преодолеваю оставшееся между нами расстояние. Он не отступает, я прикладываю ладонь к его груди и вижу…

Ничего. Ничего не чувствую. Ничего не слышу.

Только тишину. Мертвую тишину. Я роняю руки, и тишина растворяется в тихом гуле Коридоров.

Оуэн Крис Кларк — не Хранитель. Он даже не живой человек.

Он История.

Но это невозможно! Он находится здесь уже несколько дней и даже не пытается срываться. У него такие яркие глаза, что даже малейшее увеличение зрачка становится сразу заметно. Он смотрит на меня своим невозмутимым синим взглядом. Все, что с ним связано, — такое нормальное, обычное, человеческое. А он сам — не человек.

Я вспоминаю, как он сломал Хуперу шею, и невольно делаю шаг назад.

— Что-то не так? — спрашивает он.

Все, хочется мне сказать. У Историй существует определенный сценарий поведения. С того момента, как Истории проснулись, они становятся все более напуганными и агрессивными. Те ощущения, что они испытали в момент пробуждения, обостряются и становятся невыносимы. Они никогда не бывают вменяемыми, спокойными и рациональными. Почему, в таком случае, Оуэн ведет себя так, будто он человек на прогулке, а не История, застрявшая в Коридорах? Почему его нет в моем списке?

— Ты должен пойти со мной, — говорю я, вспоминая, где находится ближайшая дверь на Возврат. Оуэн делает маленький шажок назад.

— Маккензи!

— Ты умер.

Он хмурит брови.

— Не говори чепухи.

— Я могу это доказать.

Доказать нам обоим. Нож, примотанный к голени, сам просится в руки, но я не столь безрассудна. Я уже видела, как Оуэн им владеет. Вместо этого я достаю ключ деда. Его зубцы заржавлены, но при желании им можно поцарапать кожу.

— Дай свою руку.

Он хмурится, но не протестует и протягивает мне правую руку. Я прижимаю ключ к его ладони — дед убил бы меня, ведь я сама кладу ключ в руку Истории — и резко его дергаю. Оуэн шипит от боли и отступает, прижав ладонь к груди.

— Я достаточно живой, чтобы это ощутить, — рычит он, и я уже боюсь, что ошиблась, но тут он смотрит на свою ладонь, и его лицо вытягивается от удивления.

— Позволь мне посмотреть, — прошу я.

Оуэн показывает мне ладонь. На коже остался тонкий порез, рваная линия, но кровь не идет. Он поднимает на меня глаза.

— Я не… — начинает он и снова смотрит на свою руку. — Я не понимаю. Я ведь все чувствовал.

— А сейчас больно?

Он потирает ладонь:

— Нет. Что со мной?

— Ты — История. Знаешь, что это значит?

Он молчит и разглядывает свои руки, ладони, свою одежду. По его лицу пробегает тень, и, сделав над собой заметное усилие, он отвечает:

— Нет.

— Ты — запись той личности, которой был при жизни.

— Призрак?

— Не совсем. Ты…

— Но я и есть призрак, — перебивает он. Его голос звучит громче, и я уже готовлюсь к тому, что он сорвется. — Я не из плоти и крови, не человек, я не живой, и я не реален…

Тут он останавливается, тяжело сглатывает и смотрит в сторону. Когда он поднимает на меня глаза, они абсолютно спокойны. Невозможно.

— Ты должен вернуться, — говорю я.

— Куда?

— В Архив. Это не твое место.

— Маккензи, — говорит он. — Здесь тоже не мое место.

И я ему верю. Его нет в моем списке, и если бы не существовало неопровержимого доказательства, я ни за что бы не поверила, что он — История. Я заставляю себя сосредоточиться. Он рано или поздно сорвется, это должно произойти. И тогда разбираться с ним придется мне. Лучше я сделаю это сейчас.

— Как ты сюда попал? — спрашиваю я.

Он качает головой:

— Не знаю. Я спал, потом проснулся, потом пошел. — Очевидно, что он вспоминает об этом только сейчас. — Потом я увидел тебя, и тебе нужна была помощь…