Архив - Виктория Шваб

И тем не менее он первым нарушает молчание:

— Ты какая-то притихшая.

Мне хочется рассказать ему про Убийцу Хранителей и Архивном ноже, но первый уже на Возврате, а второй привязан под джинсами к моей лодыжке. Поэтому я просто задаю новый вопрос:

— Кто мог сделать такое?

Он качает головой:

— Понятия не имею.

— Разве у вас нет записи об Эллинге? Может, удастся найти какие-то подсказки?

— Он и был этой самой записью, мисс Бишоп.

С этими словами он закрывает ящик и ведет меня назад, к лестнице.

— Я продолжу расследование, — говорит он, остановившись. — Но, Маккензи, если за это отвечает Библиотекарь, возможно, он действовал в одиночку, независимо от Архива. Может, на это была особая причина. Возможно даже, он следовал какому-то приказу. Если мы начнем расследовать обстоятельства этих смертей, получается, мы исследуем изнанку самого Архива. А это — крайне опасное занятие. До того как пойти дальше, мы должны осознать все риски…

Следует долгая пауза. Я вижу, что Роланду нелегко подобрать нужные слова.

— Форматирование использовали во Внешнем мире, чтобы избавиться от свидетелей. Но иногда его применяли и к членам Архива, если они решали оставить службу… или признавались недееспособными.

Мое сердце будто сжимают стальными тисками. Я даже не пытаюсь скрыть шок.

— Ты хочешь сказать, что если я лишусь работы, то лишусь и жизни?

Он старается не смотреть на меня.

— Все воспоминания, касающиеся Архива и работы, сделанной за это время…

— Но это же моя жизнь, Роланд! Почему меня не предупредили?

Я почти кричу, мой голос эхом отражается от ступеней. Роланд прищуривается:

— А ты бы передумала, если бы знала?

Я задумываюсь:

— Нет.

— А некоторые передумали бы. Нас в Архиве совсем немного, и мы не можем позволить себе новые потери.

— Поэтому вы лжете?

Он грустно улыбается:

— Опущение некоторых деталей — это не то же самое, что ложь, мисс Бишоп. Это просто манипуляция. Ты как Хранитель должна знать, чем одна ложь отличается от другой.

Я сжимаю кулаки:

— Ты что, пытаешься превратить все в шутку? Мне не кажется веселой перспектива того, что меня отформатируют, сотрут мне память или как у вас это еще называется.

Я вспоминаю день, когда меня принимали в Хранители.

…Если мы это сделаем, а она продемонстрирует свою некомпетентность в любом из вопросов, она будет лишена работы. И если она окажется негодной, ты, Роланд, устранишь ее сам…

Неужели он действительно способен это сделать? Вырезать из моего сердца Хранителя, уничтожить все воспоминания об этом мире, о дедушке? А что тогда останется мне?

Роланд словно прочел мои мысли:

— Я не позволю этому случиться. Даю слово.

Мне очень хочется ему верить, но он — не единственный Библиотекарь в Архиве.

— А что с Патриком? — перевожу я на другую тему. — Он все грозится написать на меня докладную. И он упоминал какую-то даму по имени Агата. Кто она, Роланд?

— Она… что-то вроде главного эксперта. Она решает, подходит ли работник Архива для своей должности. — Я открываю рот, чтобы задать следующий вопрос, но он меня опережает. — С ней не будет никаких проблем. И я займусь Патриком.

Пытаясь собраться с мыслями, я провожу рукой по волосам:

— Разве ты не нарушаешь правила, обещая мне подобное?

Роланд тяжело вздыхает:

— Мы уже нарушили большинство существующих правил. В этом все дело. Ты должна это осознать до того, как впутаешься в это еще больше. Сейчас еще можно повернуть назад.

Я не отступлю. И он это прекрасно знает.

— Я рада, что ты мне рассказал. — Я все еще не в порядке, в голове кавардак, но я должна сосредоточиться. У меня есть работа, и есть собственные мысли, и есть загадка, которую надо решить.

— А что насчет Библиотекарей? — спрашиваю я, пока мы спускаемся по лестнице. — Ты как-то говорил об увольнении. О том, чем можно заниматься после этой службы. Но получается, что ты вообще ничего не будешь помнить — человек, сплошь состоящий из дыр.

— Для Библиотекарей сделано исключение, — говорит он, спустившись на лестничную клетку, но в его голосе сквозит какая-то горечь. — Когда мы оставляем пост, нам сохраняют воспоминания. Можно назвать это наградой за службу.

Он пытается улыбнуться, но не очень успешно.

— Это — лишняя мотивация для того, чтобы работать еще лучше, мисс Бишоп. Теперь, если ты уверена…

— Да.

Мы возвращаемся в Атриум.

— И что теперь? — шепотом спрашиваю я, когда мы минуем табличку «Соблюдайте тишину».

— Ты будешь делать свою работу, а я — продолжать поиски.

— Тогда я тоже буду искать, только во Внешнем мире.

— Маккензи…

— Если мы будем действовать с двух сторон…

Я замолкаю, услышав шаги, и, обогнув ряд стеллажей, мы сталкиваемся с Лизой и Кармен. За ними шагает еще одна Библиотекарша с длинной рыжей косой, но, когда мы все останавливаемся, она уходит дальше.

— Так скоро уходите, мисс Бишоп? — спрашивает Лиза, но в вопросе нет фирменной едкости Патрика.

— Привет, Роланд, — говорит Кармен. Увидев меня, она смягчается, ее взгляд теплеет. — Маккензи, привет!

Ее поцелованные солнцем волосы сегодня аккуратно зачесаны назад. Я снова поражена тем, как юно она выглядит. Я знаю, что здесь, в Архиве, возраст — лишь иллюзия. Она уже точно намного старше, чем в тот день, когда впервые пришла сюда, но это все равно не укладывается у меня в голове. Я понимаю, почему многие Библиотекари, те, что уже в возрасте, предпочли спокойствие Архива вечной погоне и опасностям Отряда. Но зачем это понадобилось ей?

— Привет, Кармен, — Роланд напряженно улыбается. — Я как раз объяснял мисс Бишоп, — он говорит подчеркнуто формально, — как работают разные отделы Архива. — Он протягивает руку и проводит пальцем по табличке на одном из ящиков. — Белые таблички, красные, черные. Вот об этом мы говорили.

В Архиве существует цветовое обозначение — белые таблички для обычных Историй, красные — для тех, кто просыпался, и черные — для тех, кто смог выбраться во Внешний мир. Но я видела только белые таблички. Красные и черные хранятся отдельно, глубоко в лабиринтах Архива, там, где тишина просто непроницаемая. Я знаю об этой цветовой схеме уже пару лет, но не перечу Роланду и просто киваю.

— Держитесь подальше от седьмого, третьего и пятого, — вдруг говорит Лиза. Словно в подтверждение ее словам, в отдалении раздается низкий гул, похожий на гром. Она вздрагивает и морщится. — У нас небольшие технические проблемы.

Роланд хмурится, но не задает вопросов:

— Я как раз провожал мисс Бишоп к выходу.

Библиотекарши кивают ему и уходят. Мы с Роландом в молчании возвращаемся в приемную. Сидящий за столом Патрик оглядывается на нас и начинает собирать вещи.

— Большое спасибо, — говорит Роланд, — что подменил меня.

— Я даже твою музыку не выключил.

— Как мило с твоей стороны, — говорит Роланд со своей обычной улыбкой. Он садится за стол, а Патрик уходит, зажав под мышкой папку с документами. Я шагаю к выходу.

— Мисс Бишоп.

Я оглядываюсь на него.

— Да?

— Никому не говори.

Я киваю.

— И пожалуйста, — добавляет он, — будь осторожна.

Я улыбаюсь:

— Как всегда.

Вздрогнув от прикосновения прохладного воздуха к коже, я выхожу в Коридоры. После схватки с Хупером я еще ни разу не охотилась, поэтому чувствую себя на взводе и более напряженной, чем обычно. Дело даже не в неудачной охоте, а в страхе ударить в грязь лицом. Если меня признают негодной, я все равно неспособна буду уйти. Лучше бы Роланд вообще ничего не говорил.

Оставь надежду всяк, сюда идущий.

Почувствовав, как сдавило грудь, я делаю глубокий вдох, пытаясь расслабиться. В иные дни Коридоры вызывали у меня приступ клаустрофобии, но сейчас я не могу позволить себе подобной роскоши. Лучше просто выкинуть подобные страхи из головы и целиком сосредоточиться на задании — мне нужно очистить Архивный лист, сделать свою работу. Я уже собираюсь коснуться ладонью стены, как вдруг нечто завладевает моим вниманием.

Звуки — далекие, напевные — кружатся по лабиринту проходов. Я закрываю глаза, пытаясь отгородиться от них. Слишком непонятные, чтобы быть словами. Они переплетаются в узор, ритм… мелодию?

Я замираю на месте.

Кто-то напевает в глубине Коридоров.

Моргнув, я отталкиваюсь от стены и думаю о девочках в своем списке. Но это низкий мужской голос, к тому же Истории не поют. Они кричат, плачут, бьются о стены и молят, чтобы их выпустили, но никогда не поют.

Мелодия эхом обвивается вокруг стен, я даже не сразу понимаю, откуда исходит звук. Я поворачиваю снова и снова, пока голос не становится громче, и тут я наконец вижу его. В темном тупике сияют серебристые волосы. Он стоит ко мне спиной, сунув руки в карманы и задрав голову вверх, будто пытается увидеть свет звезд в перевернутой бездне Коридоров.