Ход Снежной королевы - Валерия Вербинина

– Однако их не только обидели – у них отняли жизнь, а это, согласитесь, веская причина, чтобы думать, что не все было гладко в их биографии. Скажите, у них были враги? Кто-то, кто мог желать им смерти?

Граф Коломбье замялся, стал мямлить: мол, враги есть у всех, но ему лично ничего не известно и он даже не знает, что и думать по поводу убийств.

– Лично я уверен, что их убил Кэмпбелл, – заявил он.

Я могла бы легко опровергнуть его мнение, но тогда пришлось бы рассказать, почему мистер Кэмпбелл больше не в состоянии никому вредить, что в данной ситуации было неприемлемо. Оставалось заверить графа: я так или иначе во всем разберусь. И он ушел. Правда, кажется, мои последние слова скорее насторожили его, чем окрылили.

После графа Коломбье я вызвала его жену. Беседа с ней не принесла ничего нового. Графиня долго и бессвязно извинялась за свое обращение со мной (она не слишком жаловала Дезире Фонтенуа и при каждом удобном случае подчеркивала это) и упорно избегала прямых ответов на вопросы, которые интересовали меня больше всего. Кое о чем, однако, она все же проговорилась. Оказывается, депутат Пино-Лартиг в прошлом был прокурором и вел многие громкие процессы. Стало быть, из трех убитых один – бывший прокурор, другой – бывший полицейский, а третий до недавнего времени являлся судьей, и я могла бы поклясться, что смерть их вовсе не простое совпадение.

Отпустив графиню Коломбье, я стала беседовать с остальными. Доктор Эмиль Виньере явно нервничал, хоть и не пожелал назвать причину своего беспокойства. Управляющий Филипп Бретель, как мне показалось, был готов заговорить, но в наш разговор весьма некстати вмешался граф, и Филипп, очевидно, передумал. Его жена Эдмонда заявила, что ничего не знает, еще до того, как я успела задать ей первый вопрос. Затем я допросила мадемуазель Матильду Бертоле. Молодая женщина была откровенна, но от ее откровенности было так же мало проку, как и от скрытности остальных. По ее словам, она знала графа всего три или четыре года, а его друзей – и того меньше. О том, был ли на свете кто-то, кто мог пожелать прикончить их, Матильде ничего не было известно. Затем я вызвала учителя фехтования, Армана Лефера. Все то же самое: не знаю, не видел, не имею представления. Впрочем, поскольку он прослужил в семье всего несколько месяцев, трудно было ожидать от него чего-то другого. Куда больший интерес представлял его рассказ о том, что случилось при обыске замка. Во-первых, Лефер столкнулся с незнакомцем, который неожиданно исчез, а во-вторых, учитель фехтования несколько раз выстрелил в человека, который незадолго до того напал на его друга. К сожалению, Лефер не мог сообщить приметы нападавшего, так как видел его только долю секунды. На всякий случай я послала людей еще раз осмотреть замок и прилегающую местность – в расчете на то, что, может быть, удастся обнаружить следы таинственного незнакомца. После Лефера я допросила дворецкого, но он был слишком испуган, чтобы беседовать о чем-либо, кроме проклятья, тяготеющего над Иссервилем. Честное слово, я уже отчаялась получить хоть какую-то полезную информацию, но тут ко мне пришел учитель математики, Жан-Поль Ланглуа. Он находился в доме уже полтора года и к тому же отличался наблюдательностью, что позволило ему сделать вывод, что графа Коломбье и его друзей связывали какие-то особенные отношения.

– Поясните вашу мысль, – попросила я.

Ланглуа посмотрел на меня и улыбнулся.

– Если вам нужны конкретные доказательства, то, боюсь, у меня их нет. Однако… – Он прикусил губу и качнулся на стуле. – Иногда у меня возникало впечатление, что граф Коломбье хотел бы обойтись без них, но не может.

– Почему вы так решили? – спросила я.

Математик пожал плечами.

– Я ведь живу в этом доме, мадам, и слышу, как граф отзывается о своих так называемых друзьях за глаза, как он обращается с ними, когда они здесь. Можете мне поверить, на самом деле там не было никакой дружбы.

– А что же было?

Ланглуа почесал мочку уха и зачем-то обернулся, проверяя, не подслушивает ли нас кто.

– Деловые интересы, – ответил он. – Дело в том, что… – он замялся, но все же нашел в себе силы продолжить, – депутат Пино-Лартиг, судья Фирмен и даже скромный месье Констан были держателями акций заводов Коломбье. По сути, они были совладельцами, и граф Коломбье зависел от них больше, чем ему хотелось бы.

Интересно! Совершенно новый поворот! Ранее я полагала, что имею дело с чьей-то изощренной местью, но если речь идет о деньгах, следует прежде всего учитывать этот мотив. Уж не собрал ли граф Коломбье своих старых друзей на Рождество, чтобы одним махом покончить с ними со всеми? Он так взволновался, когда я явилась накануне осмотреть комнату одного из убитых, что волнение сразу же бросилось мне в глаза.

– Акции заводов Коломбье наверняка стоят недешево, – заметила я. – Ну хорошо, Пино-Лартиг – депутат, и он вполне мог себе позволить крупные траты. Но Фирмен был лишь судья, а Констан, хоть и являлся в последнее время помощником депутата, прежде был всего-навсего полицейским. Откуда у них такие деньги, чтобы стать совладельцами заводов Коломбье? Или, может быть, они получили большое наследство?

Однако Ланглуа задумчиво поглядел в потолок и ответил, что ему не доводилось слышать ни о каких наследствах, иначе он непременно запомнил бы.

– Благодарю вас, – сказала я искренне, – вы мне очень помогли.

Когда математик ушел, я стала вызывать слуг для допроса, но никто из них не сумел сообщить мне ничего особенного. Граф Коломбье купил Иссервиль три года назад и сразу же начал перестраивать его. Сам граф жил здесь довольно редко, и в его отсутствие всем заправляла мадемуазель Бертоле. Недавно все работы по перестройке и отделке замка были завершены, и граф пригласил своих ближайших друзей, чтобы отметить это событие и заодно отпраздновать Рождество. На Новый год он собирался устроить торжественный прием, но уже не здесь, а в своем парижском особняке. Похоже, впрочем, что никакого приема не будет, потому что из-за бури мы оказались заперты в замке, в котором творится невесть что.

Закончив беседовать с последней вызванной мной служанкой, я стала просматривать заметки, которые сделала в записной книжке. Плохо было то, что люди считали, будто за всеми убийствами стоит Кэмпбелл, который скрывается где-то в замке, в то время как я совершенно точно знала, что этого не могло быть. Пока я перебирала в уме возможные варианты происшедшего, явился Фредерик Массильон, о котором я совершенно успела забыть, и вальяжно развалился в кресле напротив меня.

– Должен вам признаться, – заметил он, – что я терпеть не могу полицию, но, глядя на вас, почти готов ее полюбить.

– Полно вам, месье, – сухо сказала я. – Лучше расскажите, каким образом вы сумели добраться сюда.

Фредерик объяснил, что, когда он прибыл в деревню Сен-Пьер, расположенную у подножия горы, никто не захотел доставить его в замок. Все отговаривали его пускаться в путь в пургу, убеждая, что он только замерзнет до смерти или сорвется в пропасть, и тем не менее он не послушался. По счастью, ему попалась на дороге хорошая лошадь, и он сумел добраться до замка.

– Я, кажется, знаю, что это была за лошадь… – медленно проговорила я и, сразу вызвав Альбера, велела ему посмотреть, не является ли она одной из тех, что недавно у нас исчезли. Оказалось, однако, что Альбер уже видел лошадь и узнал ее: да, она и впрямь принадлежит господину графу, тут нет никаких сомнений. – Можно ли на ней спуститься в деревню и дать знать о том, что здесь происходит?

– Наверное, можно, – отозвался Альбер, пожимая плечами. – Правда, лошадь очень устала, и ей надо отдохнуть.

– Хорошо, тогда ты займись ею, – велела я, а когда он уходил, добавила: – Глаз с нее не спускай!

Альбер кивнул и скрылся за дверью.

– Послушайте, – сказал Массильон, нагибаясь ко мне, – может быть, вы все-таки расскажете мне, что здесь творится? Мадам Бретель уже пыталась объяснить происходящее, но у нее не очень получилось. Какие-то призраки, убийства… брр! – Актер поежился. – Неужели все правда?

– К сожалению, да, – ответила я.

И принялась рассказывать.

Глава 11

Воскресший из мертвых

1. Из зеленой тетради Люсьена дю Коломбье

Я больше никогда не буду верить женщинам.

Особенно таким, которые красивые и у которых карие глаза с янтарными искорками. И еще тем, которых зовут Амалия или Дезире. Никогда!

Я вообще никому и ничему на свете не буду верить. Книжкам, которые постоянно лгут, людям, которые занимаются тем же самым, но с куда меньшим изяществом. Папе я тоже больше не верю, потому что полчаса назад слышал, как он ссорился в своем кабинете с управляющим.

– Эрнест, – кричал Бретель, – но ведь так нельзя! Надо ей сказать!

– Я запрещаю тебе, Филипп! – Папа возвысил голос. – Слышишь? Запрещаю!

– Она из полиции, она сможет нам помочь!