Убырлы - Наиль Измайлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я застыл. Расслышал все-таки: это не кровь у меня в ушах шумит и не ветер за окном свищет. Это кто-то по лестнице вверх чешет, легко-легко и невозможно быстро, подошвы тюхтюхтюх шелестят, считать не успеваешь, восемна-девя-двадцать! Тишина. У самой нашей двери.
Ёлы, сколько их там уже?
Я подкрался и прислонил ухо к двери. В ухе скорбно заныло, как в невредном зубе. Труба какая-нибудь. Или нет, труба равномерно ноет или тарахтит трактором, а тут как-то звук посапывания вверх-вниз.
В глазок смотреть не хотелось. Я осторожно отодвинул заслонку скважины и заглянул в узорную щель. Ну, площадка как площадка. Пустая.
Я аккуратно, без щелчков, провернул замки, приоткрыл дверь, выглянул и внимательно все рассмотрел. Вернее, внимательно рассмотрел ничего. Ничего особенного: двери, стены. Пол, потолок. Лесенки с перилами. Ни слонов, ни носорогов.
Я пожал плечами, прикрыл дверь, потянулся к замку и тут меня толкнуло. Присел и заглянул в скважину еще раз. Там была темнота со странным проблеском. Ё!
Я отшатнулся, выпрямляясь. Не темнота это, а глаз, темный и блестящий. За дверью шорохнулись с легким хихи. Да что они устроили-то? Биту бы — да ладно, я и ножом, — откуда он взялся? — пофиг. Я одним движением отщелкнул верхний замок, хлопнул по ручке и изо всех сил вытолкнул ногой дверь — н-на в лоб!
Дверь распахнулась настежь и влетела в стену с грохотом, раскатившимся по светлой пустой площадке. Я шагнул наружу, отдергивая босые пятки от холодного нечистого пола, заглянул вверх и вниз лестничных пролетов. Не было никого, и следов никаких. Ни слоновьих вдавленных, ни легких спринтерских.
За дальней дверью зашаркали, и я торопливо смылся, беззвучно закрывшись и заперевшись. Там тетя Галя жила, тетка вредная и нудная. Выйдет, разорется, что я весь дом бужу, еще полицию вызовет — и не оправдаешься. Я же правда дверью сейчас грохнул. Это нехорошо, особенно в четвертом часу ночи — вернее в третьем. Ночью, короче. Главное, на предыдущие громыхания она реагировать не стала, зараза такая. Или не было предыдущих громыханий, на самом-то деле?
Ой-ёй.
И поди пойми, что лучше — страшный кипеш под боком или страшный кипеш в голове.
Лучше, наверное, страшный кипеш на плите. Пойду чаю попью, может, попустит.
Газовая плита тоже скандалила — авторозжиг не работал, от еле найденных спичек конфорка вспыхнула, тут же с хлопком погасла и отказывалась оживать, будто ее молоком насквозь залили. Вторая тоже. Третья занялась сразу и резво, хищными желтыми стрелками, так что у меня от руки паленым волосом запахло — а я и не знал, что уже лохматый там. Я с трудом поборол стихию и вспомнил, что обычный чайник мы забросили уже года три как. Плюнул, перекрыл газ, поставил греться электрочайник, придвинул к нему жестяную банку с заваркой, чтобы потом не искать, и пошел к компу. А куда еще податься одинокому человеку посреди ночи?
Комп, естественно, был заблокирован. Меня что-то такое зло взяло. Я даже вглядываться не стал, что там теперь по слою пыли выдавлено — слой таким толстым и махристым вышел, что само читалось: «ТТяНАФдр», — сказал вслух несколько слов по-русски, напечатал по-татарски Kit, yawız (Сгинь, нечистая (тат.)), замер, неожиданно для себя пробормотал «Bismillah» (Во имя Аллаха (араб.)) — полностью, как на ноже поверх кривых черточек вырезано, — и щелкнул кнопкой ввода.
Комп крякнул и поспешно выбросил на экран картинку загрузки.
Как, оказывается, просто все было.
Желания лезть в сеть не было, но я все равно прошелся стандартным маршрутом. Пацаны спали, один Кир нес трудную вахту — видать, вырубить машину забыл. Хотя с него станется до утра висеть. Новостей минус ноль, скайп не буянит.
Чайник вскипел, а вот заваривать было нечего. Чайная банка отражала мое возмущение запыленным дном. Могли и здесь что-нибудь написать, мрачно подумал я. И сообразил: впрямь могли. Я закрыл банку, приподнял ее и опустил, вспоминая. Все правильно — я когда ее с полки брал, банка была потяжелее, и шелестнула так быстренько. Была там заварка. А теперь не стало.
— Э, чай вернули быстро, — громко сказал я кухне.
Кухня отмолчалась.
— Достали, — сообщил я и прищурился.
Холодильник с плитой дернулись в разные стороны, пол придвинулся и испуганно показал высохшие разводы, цепочки следов, босых и оносоченных, мелкие соринки — и пару чаинок, упавших вот только что. Я присел, рассмотрел их, сунулся пальцами за газовую плиту и чуть не сорвал ноготь. Встал, огляделся, отодвинул стол и выволок плиту из ниши, в которой она стояла всю свою жизнь — года три, значит. Далеко идти плита отказалась, но я решил, что теперь-то руку протисну. Мне хватит. Попробовал сунуться или заглянуть сверху — темень сорная, хоть ты исщурься весь.
Я сел, потом лег на пол и потянулся в щель невесть зачем. Пошарился там в сухих преградах, которые соединялись в самые неожиданные углы, собрал колючую горсть и вытащил ее наружу, чтобы не отвлекала больше. Ну и вдруг это чистый чай, кстати. Заварю, коли собирался.
Горсть была такая, что Дюймовочка с разбегу о тыкву убилась бы — чай, гречка, обломки макарон, серые крупинки какие-то, буэ-э. Без чая сегодня, Измайлов, строго сказал я, стряхнул добычу в ведро, вытянулся на полу и полез снова. Надо же разобраться, что там такое и зачем.
Пальцы потыкались в пол, в плинтус, в стенку, в пол — и продавились дальше. Я замер, подождал и попробовал вытянуть руку еще немного. Она вытянулась, хотя вроде было некуда, и еще вытянулась, и еще. По шершавому теплому, по очень гладкому прохладному, опять по теплому непонятному. Я уже не понимал, под каким углом и на сколько метров умудрился растянуться, и какие там могут быть поверхности, если стена внешняя, а рука все ползла и ползла тихим ужиком, и где-то уже рядом с нашей невзорванной машиной ткнулась в клочковатую мягкость. Странно знакомую. Я попробовал разобраться на ощупь, слегка повернулся — и тут в плечо вступило. Как ножкой табуретки, а сверху еще Таисия Федоровна села — ну, например. Я и охнуть не смог. Собрал пальцы и потащил руку обратно. Вместе с мягким клочкастым. Не бросать же, раз нашел. И потом — они меня без чая оставили, вот им за это.
Руку долбануло, теперь будто локтем шарахнулся, электрической косточкой, хотя не шарахался я и не задевал ничего. Я вякнул невнятно возмущенное, извернулся и выдернул наконец руку с добычей.
С зайцем.
Это был мой заяц, тот самый, любимый и пропавший. Такой же, как раньше — с голубыми прозрачными глазками, серыми катышками и расходящимися швами, только мелкий. Или это я покрупнее стал?
— Вот вы уроды, — сказал я жалобно. — Это ж мой заяц, вы что?…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});