Заклятие параноика (сборник) - Стивен Кинг

Времени осталось мало, пронеслось у него в голове. Нет… Времени просто не осталось. Джон знал это, и теперь я тоже знаю.

Нужно было что-то выбирать: либо вернуть Сета, нажав клавишу «ВСТАВИТЬ» (он не сомневался, что это можно сделать с такой же легкостью, как он сделал золотые монеты), либо завершить начатое.

Запах становился все сильнее, все тревожнее. Еще немного, и загорится мигающее слово ПЕРЕГРУЗКА.

Он напечатал:

МОЯ ЖЕНА АДЕЛИНА МЭЙБЛ УОРРЕН ХАГСТРОМ.

Нажал клавишу «ВЫЧЕРКНУТЬ».

Напечатал:

У МЕНЯ НИКОГО НЕТ,

И в верхнем правом углу экрана замигали слова:

ПЕРЕГРУЗКА ПЕРЕГРУЗКА ПЕРЕГРУЗКА

Я прошу тебя. Пожалуйста, дай мне закончить. Пожалуйста, пожалуйста…

Дым, вьющийся из решетки видеоблока, стал совсем густым и серым. Ричард взглянул на ревущий процессор и увидел, что оттуда тоже валит дым, а за дымовой пеленой, где-то внутри, разгорается зловещее красное пятнышко огня.

«Волшебный шар», скажи, я буду здоров, богат и ужен? Или я буду жить один и, может быть, покончу с собой от тоски? Есть ли у женя еще время?

Сейчас не знаю, задай этот вопрос позже. Но «позже» уже не будет. Ричард нажал «ВСТАВИТЬ», и весь экран, за исключением лихорадочно, отрывисто мелькающего теперь слова ПЕРЕГРУЗКА, погас.

Он продолжал печатать:

КРОМЕ МОЕЙ ЖЕНЫ БЕЛИНДЫ И МОЕГО СЫНА ДЖОНАТАНА.

Пожалуйста. Я прошу. Он нажал «EXECUTE», и экран снова погас. Казалось, целую вечность на экране светилось только слово ПЕРЕГРУЗКА, мигавшее теперь так часто, что почти не пропадало, словно компьютер зациклился на одной этой команде. Внутри процессора что-то щелкало и шкворчало. Ричард застонал, но в этот момент из темноты экрана таинственно выплыли зеленые буквы:

У МЕНЯ НИКОГО НЕТ, КРОМЕ МОЕЙ ЖЕНЫ БЕЛИНДЫ И МОЕГО СЫНА ДЖОНАТАНА.

Ричард нажал «EXECUTE» дважды.

«Теперь, – подумал он, – я напечатаю: ВСЕ НЕПОЛАДКИ В ЭТОМ ТЕКСТ-ПРОЦЕССОРЕ БЫЛИ УСТРАНЕНЫ ЕЩЕ ДО ТОГО, КАК МИСТЕР НОРДХОФ ПРИВЕЗ ЕГО СЮДА. Или: У МЕНЯ ЕСТЬ ИДЕИ ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ НА ДВА ДЕСЯТКА БЕСТСЕЛЛЕРОВ. Или: МОЯ СЕМЬЯ ВСЕГДА БУДЕТ ЖИТЬ СЧАСТЛИВО. Или…»

Он ничего не напечатал. Пальцы беспомощно повисли над клавиатурой, когда он почувствовал, в буквальном смысле почувствовал, как все его мысли застыли неподвижно, словно автомашины, затертые в самом худшем за всю историю существования двигателей внутреннего сгорания манхэттенском автомобильном заторе.

Неожиданно экран заполнился словами: ГРУЗКАПЕ-РЕГРУУЗКАПЕРЕГРУЗКАПЕРЕГРУЗКАПЕРЕГРУЗ-КАПЕРЕГРУЗКАПЕРЕГРУЗКАПЕРЕГРУЗКАПЕРЕГРУУУЗКА-ПЕРЕГРУЗКАПЕРЕГРУУЗКАПЕРЕГРУЗ-

Что-то громко щелкнуло, и процессор взорвался. Из блока метнулось и тут же опало пламя. Ричард откинулся на стуле, закрыв лицо руками на случай, если взорвется дисплей, но экран просто погас.

Он продолжал сидеть, глядя в темную пустоту экрана.

Сейчас не уверен, задай этот вопрос позже.

– Папа?

Он повернулся на стуле. Сердце стучало так сильно, что, казалось, вот-вот вырвется из груди.

На пороге кабинета стоял Джон. Джон Хагстром. Лицо его осталось почти таким же, хотя какое-то чуть заметное отличие все же было. Может быть, подумал Ричард, разница в отцовстве. А может, в глазах Джона просто нет теперь этого настороженного выражения, усиливаемого очками с толстыми стеклами. (Ричард заметил, что вместо уродливых очков в штампованной пластиковой оправе, которые Роджер всегда покупал ему, потому что они стоили на пятнадцать долларов дешевле, Джон носил теперь другие – с изящными тонкими дужками.)

А может, дело еще проще: он перестал выглядеть обреченно.

– Джон? – хрипло спросил он, успев подумать: неужели ему нужно было что-то еще? Было? Глупо, но он хотел тогда чего-то еще. Видимо, людям всегда что-то нужно. – Джон? Это ты?

– А кто же еще? – Сын мотнул головой в сторону текст-процессора. – Тебя не поранило, когда эта штука отправилась в свой компьютерный рай, нет?

– Нет. Все в порядке.

Джон кивнул.

– Жаль, что он так и не заработал. Не знаю, что на меня нашло, когда я монтировал его из этого хлама. – Он покачал головой. – Честное слово, не знаю. Словно меня что-то заставило. Ерунда какая-то.

– Может быть, – сказал Ричард, встав и обняв сына за плечи, – в следующий раз у тебя получится лучше.

– Может. А может, я попробую что-нибудь другое.

– Тоже неплохо.

– Мама сказала, что приготовила тебе какао, если хочешь.

– Хочу, – сказал Ричард, и они вдвоем направились к дому, в который никто никогда не приносил замороженную индейку, выигранную в бинго. – Чашечка какао будет сейчас в самый раз.

– Завтра я разберу его, вытащу оттуда все, что может пригодиться, а остальное отвезу на свалку, – сказал Джон.

Ричард кивнул.

– Мы вычеркнем его из нашей жизни, – сказал он, и, дружно рассмеявшись, они вошли в дом, где уже пахло горячим какао.

Человек, который не пожимал рук

[20]

Зимним холодным вечером в начале девятого Стивенс подал напитки, и мы, захватив с собой бокалы, перешли в библиотеку. Довольно долго ни один из нас не произносил ни слова; единственными звуками были потрескивание поленьев в камине, доносившийся издалека приглушенный стук бильярдных шаров да завывание ветра за окном. Но здесь, в доме номер 249-Би по Восточной Тридцать пятой, было тепло и уютно.

Помню, в тот вечер по правую руку от меня сидел Дэвид Олдли, а Эмлин Маккаррон, однажды поведавший нам совершенно леденящую душу историю о некоей женщине, рожавшей в необычных обстоятельствах, разместился по левую. Рядом с ним сидел Йохансен с неизменным журналом «Уолл-стрит» на коленях.

Вошел Стивенс и протянул Джорджу Грегсону маленький белый конверт. Как лакей Стивене почти само совершенство, и это невзирая на еле слышный бруклинский акцент (а возможно, даже именно благодаря ему), но, по моему мнению, главное его достоинство заключается в том, что он всегда безошибочно определяет, кому передать то или иное послание, даже тогда, когда о письме никто не спрашивает и не ждет его.

Джордж безо всяких возражений взял конверт и некоторое время просто сидел в кресле с высокой спинкой и подлокотниками, глядя в огромный камин, в котором можно было бы изжарить приличных размеров быка. И еще я заметил, как сверкнули его глаза при виде надписи, выбитой в камне под доской: ВАЖНА САМА ИСТОРИЯ, А НЕ ТОТ, КТО ЕЕ РАССКАЗЫВАЕТ.

Затем он дряхлыми дрожащими пальцами вскрыл конверт и швырнул находившиеся в нем листки в огонь. Пламя вспыхнуло еще ярче, язычки его затанцевали и заиграли радугой, и кто-то тихо хмыкнул. Я обернулся и увидел Стивенса. Он стоял в тени, возле двери, ведущей в вестибюль, заложив руки за спину, с деланно-безразличным выражением лица.

Кажется, все присутствующие вздрогнули, когда тишину нарушил скрипучий старческий голос. Я, во всяком случае, точно вздрогнул.

– Однажды я видел, как прямо в этой комнате убили человека! – произнес Джордж Грегсон. – Однако убийца так и не был осужден. Правда, в конце концов этот человек сам приговорил себя к смерти… и сам стал себе палачом!

Настала пауза – он раскуривал трубку. Вот вокруг морщинистого лица синей струйкой завился дымок, и он нарочито медленным театральным жестом загасил деревянную спичку, а затем швырнул ее в огонь, где она упала на кучку пепла, оставшегося от содержимого конверта. Цепкие голубые глазки Грегсона мрачно глядели из-под кустистых поседевших бровей. Нос крупный, ястребиный, губы тонкие, плотно сжаты, шея короткая, отчего кажется, что голова у него почти целиком ушла в плечи.

– Ну не томи же нас, Джордж! – взмолился Питер Эндрюс. – Давай выкладывай!

– Спокойно. Терпение, друзья мои… – И все мы, набравшись терпения, ждали, пока он не раскурит как следует свою большую вересковую трубку. Затем Джордж сложил на коленях крупные, слегка дрожащие руки и сказал: – Что ж, так и быть. Мне уже стукнуло восемьдесят пять, а то, о чем я собираюсь вам рассказать, случилось, когда мне было всего двадцать или около того… Шел 1919 год, и я только что вернулся с войны, а за пять месяцев до этого от инфлюэнцы скончалась моя невеста. Бедняжке было всего девятнадцать, и я от отчаяния пустился в загул и начал злоупотреблять спиртным и игрой в карты. Она прождала меня целых два года, и все это время раз в неделю я получал от нее по письму. Надеюсь, вы понимаете, почему я воспринял ее смерть так болезненно и пустился во все тяжкие. Я никогда не был большим приверженцем какой-либо религии; особенно смешными казались все эти постулаты и теории христианства, когда сидишь и мерзнешь в окопах; к тому же и семьи, которая бы могла поддержать, у меня не было. Справедливости ради должен добавить, что во время этих тяжких испытаний старые добрые друзья не покинули меня. А было этих друзей ровно пятьдесят три (куда как больше, чем может похвастаться иной человек!): пятьдесят две карты да бутылочка виски «Катти Сарк». Я поселился там, где живу и по сей день, – на Бреннан-стрит. Правда, тогда жилье было куда как дешевле, а на полках и в шкафчиках стояло куда как меньше пузырьков и коробочек с лекарствами и всякими там патентованными средствами. И однако же большую часть времени я проводил здесь, в доме номер 249-Би. Потому как тут всегда шла игра в покер.