Десять поверженных - Глен Кук

Капитан задумался.

— Ладно, Каркун. Одноглазый и Гоблин. Ты, Элмо. И возьми ещё двоих.

— Всего семеро, Капитан.

— Ворон — восьмой.

— А, Ворон, конечно.

Конечно. Спокойный и беспощадный Ворон был вторым «я» Капитана. Отношения этих двух людей были чем-то большим, чем просто взаимопонимание. И мне это не нравится, я думаю, потому, что в последнее время поведение Ворона меня пугает.

Ворон поймал взгляд Капитана. Его правая бровь приподнялась. Капитан ответил, едва заметно кивнув. Ворон слегка повёл плечом. Что они сказали друг другу? Я не смог догадаться.

Что-то необычное носилось в воздухе. Посвящённые находили это восхитительным. Хотя я и не мог догадаться, что же это было, мне всё это казалось хитрым и отвратительным.

ГЛАВА 3

Буря улеглась. Вскоре дорога на Розы была открыта. Ловец Душ волновался. У Кочерги было две недели преимущества. А для того чтобы добраться до Роз, нам могла понадобиться целая неделя. Слухи, распущенные Одноглазым, могли потерять свою действенность ещё до нашего прибытия.

Мы выступили перед заходом солнца. Каменный блок погрузили в фургон. Колдуны высекли в глыбе углубление ни много, ни мало размером с большую дыню. Я никак не мог понять, зачем это понадобилось. Одноглазый и Гоблин суетились над камнем, как жених над новобрачной. Одноглазый на все мои вопросы отвечал широкой улыбкой. Ублюдок.

Погода держалась сносная. С юга подули тёплые ветры. Временами дорога становилась грязной. И я оказался свидетелем просто возмутительного феномена. Ловец Душ спрыгивал в грязь и тащил этот злосчастный фургон вместе со всеми остальными. Великий господин Империи.

Розы — это главный город на Плато. Кишащий людьми свободный город. Республика. Леди не видела необходимости в том, чтобы отменять его традиционную автономию. В мире должны быть места, где любой человек мог бы побыть за рамками повседневных условностей жизни.

Итак, Розы. Никем не управляемый город, забитый агентами и шпионами, а также теми, кто не в ладах с законом. Одноглазый надеялся, что в такой обстановке его план обязан сработать.

Когда мы прибыли, в свете садящегося солнца над нами выросли красные стены Роз, тёмные, как запёкшаяся кровь.

Гоблин вошёл в комнату, которую мы сняли.

— Я нашёл место, — пискнул он Одноглазому.

— Хорошо.

Занятно. Вот уже несколько недель, как они не сказали друг другу ни слова поперёк. Обычно считалось чудом, если без ссоры проходил хотя бы час.

Ловец Душ обосновался в тёмном углу, где и сидел, как пришитый. Тонкая чёрная ветка плюща. Остальные тихо переговаривались.

— Дальше.

— Это старая людная площадь. От неё отходит дюжина аллей и улиц. Ночью почти не освещается. После наступления темноты — никакого движения.

— По-моему, отлично, — заявил Одноглазый.

— Да. Я снял комнату с окнами на площадь.

— Давайте посмотрим, — сказал Элмо.

Мы все страдали от тесноты. Народ начал двигаться. Только Ловец Душ не пошевелился. Наверное, он понимал, что нам надо отдохнуть от его присутствия.

Гоблин явно был прав насчёт площади.

— Ну и что? — спросил я.

Одноглазый усмехнулся.

— Эй, ты, Молчун! Начинай свои игры! — вскричал я.

— Сегодня? — спросил Гоблин.

— Если это старое привидение прикажет действовать, — кивнул Одноглазый.

— Вы меня обижаете, — объявил я. — Что происходит? Вы, клоуны, только и делаете, что играете в карты да смотрите, как Ворон точит свои ножи.

Это продолжалось часами. Звуки скользящей по точильному камню стали вызывали дрожь у меня в позвоночнике. Это был дурной знак. Ворон никогда не занимался этим, если не ожидал неприятностей.

Одноглазый издал каркающий звук.

В полночь мы выкатили фургон. Хозяин конюшни назвал нас сумасшедшими. Одноглазый улыбнулся ему своей знаменитой улыбкой. Он управлял повозкой. Остальные шли пешком, окружив фургон.

Что-то изменилось. Вернее, появилось кое-что новое. Кто-то высек на камне письмена. Вероятно, Одноглазый во время одной из своих необъяснимых отлучек.

К камню прибавились объёмистые кожаные мешки и массивный стол из досок. Похоже, стол мог выдержать камень. Ножки были сделаны из чёрного полированного дерева, на них были нанесены чёрные и серебряные знаки. Очень сложные. Какие-то таинственные иероглифы.

— Откуда у вас этот стол? — спросил я.

Гоблин пискнул, засмеялся.

— Да почему, чёрт вас подери, вы не можете мне сейчас-то рассказать? — взревел я.

— Ладно, — сказал Одноглазый и мерзко захихикал. — Мы его сделали.

— Зачем?

— Чтобы установить на нём нашу глыбу.

— Да ты же ничего мне не рассказываешь.

— Терпение, Каркун. Всему своё время.

Ублюдок.

Была одна странность в нашей площади. Там стоял туман. Ни в каком другом месте тумана не было.

Одноглазый поставил фургон в центре площади.

— Вынимайте стол, ребята.

— Сам вынимай, — огрызнулся Гоблин. — Думаешь, тебе и сейчас удастся отмазаться? — он развернулся к Элмо. — Этот старый чёртов калека всегда ищет оправдание.

— Он прав, Одноглазый.

Одноглазый запротестовал.

— Давай, спускай сюда свою задницу, — резко сказал Элмо.

Одноглазый свирепо уставился на Гоблина.

— Ну, я до тебя доберусь когда-нибудь, Толстяк. Заклятие импотенции. Нравится?

Гоблина это не тронуло.

— Я бы наложил на тебя заклятие глупости, если бы за меня уже не постаралась природа.

— Вынимайте этот чёртов стол, — прикрикнул Элмо.

— Нервничаешь? — спросил я.

Их ссоры его никогда не раздражали. Он смотрел на них как на развлечение.

— Ну. Вы с Вороном забирайтесь наверх и толкайте его.

Этот стол был тяжелее, чем казался на вид. Нам пришлось всем налечь на него, чтобы снять с повозки. Притворное мычание, хрюканье и жалобы не помогли Одноглазому. Я спросил его, как же он взваливал этот стол на телегу.

— Там и строили, болван, — сказал он и начал суетиться, пытаясь подвинуть его на полдюйма то туда, то сюда.

— Быстрее, — сказал Ловец Душ, — у нас мало времени.

Его недовольство возымело прекрасный результат. Ни Гоблин, ни Одноглазый больше не проронили ни слова.

Мы поставили камень на стол. Я отступил на шаг, вытирая с лица пот. Я весь взмок. Посреди зимы. Эта глыба излучала тепло.

— Мешки, — сказал Ловец Душ. Это был голос женщины, с которой я бы с удовольствием встретился.

Я схватил один из мешков, крякнув. Он был тяжёлый.

— Ого, это деньги.