«Классовая ненависть». Почему Маркс был не прав - Евгений Дюринг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если бы кто-нибудь пожелал видеть некоторый недостаток и некоторый грех в организации существ, односторонне называемых ручными, то такой грех, самое большое, следовало бы видеть в их сравнительной безоружности. Зачем должны были появиться существа, – мог бы кто-нибудь спросить, – которые по самой своей конституции не в состоянии достаточно хорошо защитить себя! Можно было бы подумать, что в самом образовании видов и особей содержалась ошибка, состоявшая в том, что равенство вооружения было как бы плохо рассчитано, а потому ограбление стало неизбежным, коль скоро грабители оказались налицо. То, что можно было бы в царстве животных назвать милитаризмом, основывается, как и у людей, на указанных различиях. Будут ли служить оружием особенные образования вроде когтей и зубов или высокой культурой созданные средства для растерзания, это не меняет сущности понятия, и потому слово «оружие» может остаться общим словом.
На самом деле существует тот сомнительный пункт, что лучшие и сдержанные люди часто уж слишком уподобляются животным, одаренным задатками к приручению. Однако должно надеяться, что такая вредная сторона вещей именно в человеческой области способна измениться в полную свою противоположность. Мозг и рука даже у телесно более слабых лиц могут научиться владеть хотя бы ручным оружием. Это именно ручное вооружение и положило, ведь начало прогрессирующей культуре, все более и более влиятельной, удобной и доступной в смысле дешевизны. Таким же образом и женщина, например, может искусственно уравнять свое, вначале неизбежно более слабое, естественное вооружение силой оружия; женщина не должна долее оставаться обделенной из-за сравнительной своей слабости, которая еще усилена была влиянием культуры. То, что сказано о женщине, имеет еще большую силу для элементов, которые по своей профессии и по своим привычкам стоят вдалеке от профессионального военного ремесла. И здесь неравенство должно, в конце концов, прийти к уравнению.
2. Однако указанное добавочное уравнивание сил является только переходной стадией и взятое само по себе есть нечто несовершенное. Оно только обобщает вооруженный режим, тогда как более благородная цель состоит в том, чтобы совершенно уничтожить состояние борьбы. Так как одна часть человечества состоит из дерущихся зверей, то и другая часть его должна стать в ту же позицию и сама до известной степени превратиться в дерущегося зверя. Это, конечно, порча личных качеств, хотя и неизбежная; по меньшей же мере, это примесь к хорошим качествам чего-то неподходящего. Гораздо более счастливо было бы общее состояние, если бы существовали только такие люди, которые по задаткам своим, по настроению и воспитанию всегда думали бы только о хорошем и никому не наносили обид. Если выхватить отдельные отборные личности и представить их себе в обобщении, так чтобы всюду было налицо только равное и подобное, то получится картина такого общества, где устранены все нарушения, происходящие от хищничества и вообще от намеренной несправедливости. Порядок в таком обществе был бы прямо противоположный существующему. Борьба с насилием и особенные предохранительные меры против него, как правило, отпали бы. Лишь против случайных, исключительных нарушений требовалось бы еще оставить некоторые полицейские меры. И уголовная юридическая практика была бы очень ограничена; даже гражданская юстиция имела бы место лишь в случаях, которые происходили бы от простых ошибок и от искреннего заблуждения.
Такое необыкновенное состояние, конечно, ныне нигде не существует; выражаясь обычным языком, оно – нечто совершенно утопическое. Только в критическом смысле слова, как мы его употребляем здесь для современного строя мыслей, утопия есть нечто не только правомочное, но является даже идейной необходимостью. Отнестись к ней в таком её значении презрительно, и пожелать покончить с ней значило бы просто вообще распроститься с идеалом и отказаться от него на будущее время. Будущее же рассчитывает не только на столетия или даже тысячелетия; нужно считаться с несравненно более продолжительными промежутками времени, а что касается образования видов существ, то здесь вполне уместны расчеты с геологическими мерами времени.
Фантастические утопии – только недодуманные предшественницы утопий критических. Первые строятся из ненадлежащих материалов. Они желали из материала хищнического мира построить нечто прямо гармоничное и очутились поэтому в очевидном противоречии с логикой фактов. Мы же, напротив, нимало не стремимся работать с таким негодным материалом. Сначала должно исчезнуть весьма многое из материалов и личностей, т. е. многое должно быть искоренено и уничтожено, прежде чем «нигде» сможет превратиться, по крайней мере, в предварительное «где-то». И тогда опять станет лишь вопросом времени более широкое обобщение.
В таком смысле утопия не есть что-то недостижимое; только в обычном смысле утопическое осталось бы чем-то, вечно далеким от какого бы то ни было осуществления; но такие утопии следовало бы тогда назвать уже, в соответствии со смыслом понятия, ухрониями. Чего до сих пор не только нигде не было или нет, что является фантастической картиной вещей, невозможных ни в какое время и ни при каких обстоятельствах, то надо назвать ухронией; и подобного немало скрывалось в имевшихся до сих пор утопиях. Однако выбор названия, несмотря на всю фантастику, нужно приписать верному чутью и инстинкту. Не враги всякого идеала изобрели выражение «утопия» – оно происходит от родоначальников и защитников идеалов. Поэтому ввиду все усиливающейся притупленности, которая не возбуждается уже ничем, было бы весьма уместно и по отношению к понятию об утопии держаться критически и осмотрительные, но далеко проникающие взором концепции отличать от произвольных или даже сумасбродных фантазий.
Именно там, где считаются с человеческой природой, обязательно необходимо отделять общее от исключительно-фактического и составить себе надежное понятие также и о возможности различных будущих форм существования. Является ли внутренним противоречием предположение, что добрые личные качества распространятся и с течением времени найдут себе выражение во
