Дверь - Радий Погодин

- Костя, как ты относишься к Бабе Яге?

- Хреново, - ответил Костя.

- Ты помнишь сказку "Гуси-лебеди"?

- Ага. - Костя поднял голову, вытер губы ладонью. Вскочил. Плечами потряс. - Где Иванушку гуси-лебеди унесли?

- Тебя не удивляет, что лебеди, на Руси символ красоты, верности, доброты, совершают такое черное дело - крадут ребенка?

- Чего это вы на меня со сказками? Я к сказкам и в детстве относился плохо, я шахматы любил.

- Но ведь истолковал "Курочку Рябу"?

- Я над "Курочкой" думал.

- Подумай и тут. Куда гуси-лебеди приносят Иванушку?

- К Бабе Яге.

- Когда же это белы лебеди стали птицами Бабы Яги?

- Действительно. Интересное кино. - Глаза у Кости начали раскаляться из глубины, как уголья в кузнечном горне.

- А что Иванушка делает у Бабы Яги, когда за ним прибегает сестра? Не помнишь? Играет с золотыми яблочками. Причем зачарованно. Это сказка о красоте. Понимаешь, крестьянского сына Иванушку повела за собой красота белые лебеди. Всех имеющих отношение к красоте крестьянская психология и христианская мораль причисляли к худу, к худому - к нечистой силе или, что еще хуже, к сверженным языческим богам. Кроме, конечно, иконописцев. Рукой иконописца, как ты знаешь, водил сам господь. Красота всегда причастна к язычеству. Это сложная тема. Но вот почему из всего худого для этого мифа была выбрана Баба Яга? Мой внук считает, что Баба Яга - амазонка. "Ягать", знаешь ли, - кричать. Боевой клич! Мой внук учится в четвертом классе.

Костя Пучков покраснел, его шея, похожая на курью ногу, напряглась, нижняя челюсть выставилась вперед.

- Вы хотите сказать, что я глупый. Я читаю вашу рукопись, почти уже прочитал, и никак не могу понять, где у вас наука, а где искусство - ваши, так сказать, поэтические воззрения - литература? Я, Александр Иванович, хочу бросить.

- Что бросить? - спросил Петров холодея.

- А всю эту хреновину. Все это профессорство. Пойду работать учителем. Напишу роман. Сейчас не кандидатская нужна, а роман о школе "Тараканьи бега". Напишу. Будьте покойны.

Петров вдруг испугался. Почему-то вспомнил сон под названием "Лестница в конце войны": может быть, соотдельники, которые сейчас появятся с повестью А. Вознесенского "О", истолкуют его сон именно как подталкивание аспиранта Кости Пучкова к погибели через литературу. А в душе у него печально-радостно затрубили, загокали лебеди.

- Тебя позвали они, - сказал Петров тихо. - Поспеши. Слово реальность первичная, а все наши диссертации - суета. Я с этим делом опоздал, брат.

Остаток дня и весь следующий день Петров ходил, словно превозмог силу тяжести. А вскоре и вовсе вознесся в своем отстранении от страхов мирских - вознесся и занял господствующую на местности высоту.

Случилось это так.

Заявился сын Аркадий в синем бархатном костюме. И говорит:

- Такой костюм только у меня и у Ильи Резника. Мамочка справила. Добрая мамочка... Папа, я женюсь. Невеста моя - балерина. Ее родители уже на пенсии. Она у них поздний ребенок. Правда, старуха шикарно шьет. Старик - нумизмат. Его коллекция оценивается в кучу тысяч. Имел инфаркт.

- Ну, а я при чем? - спросил Петров.

Аркашка походил по комнате, посидел, постоял, пошевелил книги на полке, погрозил кулаком Мымрию.

- Папа, они настаивают на знакомстве с родителями жениха. Говорят это важно.

- И ты не боишься? - спросил Петров. - А если я им не покажусь?

- Покажешься. Ты, как старец Иов, настолько ветхозаветный, что в качестве предка должен всем нравиться. Я им намекал, что ты видел Рюрика. И, кажется, мамонтов.

Петров не хотел идти на смотрины. Но жена Софья сказала:

- Всем нашим знакомым известно, что даже на конкурсе простофиль ты занял второе место, но сват и сватья пусть узнают об этом после Аркашкиной свадьбы. Так что, Петров, ты за чаем поспикай. Квакни по-итальянски, по-латыни. И по-французски. Терпеть не могу французский. Вспомню, как твоя мамочка и твоя тетушка меня по-французски лаяли, вся аллергией покрываюсь.

Петров почувствовал боль в животе и тошноту.

- Я тебе сотню в карман положила. Вытащи ее вроде случайно. Ну, Петров, приосанься. Я буду рядом.

Пришлось идти.

Сват и сватья жили в собственной двухэтажной с балкончиком даче в поселке Рощино.

- На машине бы подъехать, - говорил Аркашка, загораясь душой. - На "мерседесе". Не люблю американских таратаек.

- Папочке скажи, чтобы побыстрее защищался, - сказала Софья. - Доктор наук: машина себе, машина сыну. А если бы академик! - я бы и для жены машину купила.

Петров в их беседе участия не принимал.

Зине Петров звонил каждый день - ответом ему были длинные гудки. "Может, на юг поехала. Молодая, красивая, - зачем же ей торчать в душном городе?"

На даче в Рощино Петровых ждали в домашней нарядной одежде, как бы случайно, но только что из-под утюга.

Интеллигентный человек в таких случаях должен все находить отменным, проистекающим и произрастающим благодаря тонкому вкусу и пониманию хозяев, особенно хозяйки, их кропотливому умению жить для широкой радости своих ближних. Петров охотно выполнил этот ритуал, тем более ему сразу стало ясно, что папа-нумизмат тут не пашет - хилый, и голоса не имеет - тихий. Пашет мама с каменным затылком и грудью маршала. Перед ней петровская жена Софья выглядела белошвейкой.

А девочка была на самом деле хороша. Стройна и молчалива.

Петров подарил ей духи "Magie noire". Обронил выданную ему сотню и, натурально покраснев, как если бы стряхнул сигаретный пепел на крахмальную скатерть, извинился. В Аркашкиных глазах он увидел овацию. В невестиных интерес.

"Чем ее Аркашка убедил, хлыщ, пустомеля, такую серьезную и, наверно, простую?"

Молодые пошли прогуляться - заодно и молока купить. Шли по улице, такие высокие, стройные, спортивные.

"Если беспристрастно - Аркашка видный парень и ведь не глупый. Может, при ней он всякую ерунду не будет молоть. Она не позволит ему молоть".

Когда молодые вернулись и Аркашка, играя домовитость, перелил молоко в кастрюлю, чтобы вскипятить его, Петров вдруг отметил у невесты и бронзовость, и властность, и элитарность, и выпирающую кость ключиц.

За столом Аркашка показал себя и деликатным, и остроумным. В общем, посидели неплохо. И уже после того, как отхвалили все, даже микроклимат в поселке Рощино, папаша-нумизмат - а звали его Петрухин Дмитрий Андреевич сказал:

- Мы, Нюра, удалимся. Ко мне. Поговорим. Вы, Софья Ильинична, не возражаете?

Софья Ильинична игриво махнула рукой. Нюра обеспокоилась. Петров заметил, как ее черные навыкате глаза тревожно вспыхнули. Но она улыбнулась, словно смазала свое лицо умягчающим кремом "Ласка". Сказала урчаще:

- Поаккуратнее только.

Невеста и Аркадий играли в бадминтон.

Сват провел Петрова мимо яблонь в дальний угол, за времянку, за баньку, к избушке с односкатной крышей.

Считается, гараж.

В избушке были диван, шкаф с книгами, стол и проигрыватель.

- Здесь я один, - сказал сват. - Могу даже запереться изнутри. Я и тебя видеть не хотел. О чем, говорю, говорить? Нюра ультиматум поставила и Аллочка, дочка. Мол, папа ихний - доктор наук. Что подумает. А мне хрен с ним, с доктором... Спроси меня, Саша, сколько раз я в атаку ходил. Нет ответь. Только честно. Как думаешь?

Петров опешил, никто еще так перед ним не ставил вопрос.

- Раза четыре, - сказал он неуверенно. - А может, три.

Сват уронил голову на грудь.

- Три раза - точно. Кто много раз ходил в атаку, тех уже нет... Я от Москвы начал. А ты?

Петров сказал, что не воевал вовсе.

- Как не воевал? - спросил сват, поднимаясь.

Петров объяснил ему, что был мал, и про свою работу на железной дороге по ремонту фронтовых вагонов, и о том, что видит военные сны. "Никто из невоевавших не видит, а я вижу. Может, неправильно это? Вижу с мельчайшими подробностями. Даже звуки и запахи. Даже, как мне кажется, с философией".

- Многие видят, только сказать стесняются. Даже дочка моя, балерина, и та видит. К сожалению, редко. - Сват наклонился к Петрову, понизил голос: - А в каком звании видишь?

- Рядовой. Чаще всего с пулеметом.

- А я закончил войну полковником...

- Значит, ты командир.

- Значит, ты ко мне пополнение... Со строевой начнем.

На Петрова накатила бесшабашная радость.

Сват скомандовал, выгнув сухую грудь колесом:

- Начинаем со строевой. Смирно! С места прямо в дверь шагом марш! Левой! Левой! Ать-два. Стой. Кругом!.. Ну ты и молодец, как носочек тянул.

Они стояли под яблонями. Петров гордо и смущенно. Сват принялся собирать паданцы, уже краснобокие.

- Какая-то тварь им ножку подгрызает, - сказал он. - Набирай. Оборону займем.

Они набили яблоками карманы, напихали их за пазуху. Паданцев не хватило - сват нарвал прямо с веток.

Потом они проползли по-пластунски до ворот, проскочили шоссе, перебежками поднялись на пригорок и заняли оборону в ямах, где жители копали глину для кладки и обмазки печей.