Дорога на простор - В Сафонов

Вот смуглые высокие люди с желтыми значками на лбу развертывали ткани, расшитые деревьями, на которых сидели птицы с женскими головами: искусная вышивка изображала леса Индии, родины продавцов.

Недалеко от них расположились другие, неподвижные, как изваяния. Их одежды играли ослепительным, струящимся блеском. Из-под шапок, напоминавших башенки, на спины падали волосы. На лакированных блюдах перед неподвижными людьми лежали корни, похожие на человеческое тело, имевшие силу возвращать молодость, пузатые фигурки, будто отлитые из легчайшего прозрачного молока, зеркала, оплетенные драконами, разинувшими пасти.

На невольничьем рынке и вовсе не протолкаться. Продавцы щелкают бичами, зазывалы кричат, выхваляя простоволосых полячек, рослых ливонцев, маленьких генуэзцев, восьмилетних девочек-персиянок. И все хозяева рабов клянутся, ударяя себя в бороды, что среди их товара нет московитов, неукротимо склонных к бегству на волю.

У входа на рынок сидит меняла. Он зевает и смотрит по сторонам.

- Эй, почтеннейший! - кричит он всаднику, у которого к стремени прикована вереница рабов. - Неужели остался еще хоть один человек в тех странах, откуда вы их всех ведете?

Меняла сидит под аркой, о которой сказано поэтом, что небеса, приняв ее за новую луну, прикусили палец от удивления. Над аркой между гнездами священных аистов вьется по голубому полю изразцов белая надпись: "Царство принадлежит Аллаху".

Вот наконец и нужная татарам дверь.

Гулко отдался стук бронзового кольца. Коридор за дверью шел коленом, чтобы породить даже в самый удушливый жар легкое движение воздуха. В высокой комнате, убранной пышными коврами, у светильника сидел старик, важно читавший книгу в половину своего роста.

Татары смущенно ощупали свои пояса. Много ли весит сибирское серебро среди роскоши этого города, куда со всей подлунной текут серебряные реки?

Осанистый старец приветливо встал. Он повел своих гостей во двор. Прислужники тотчас приволокли туда громадного жирного барана. Старик важно посмотрел на него, помедлил, погладил себе бороду, потом шелковистую баранью шерсть и пожалел барана. Те же прислужники его увели и взамен принесли горстку костей и золы. Старик удовлетворенно кивнул головой. Он вытряс золу на песок и кинул кости. Джанибек, Муса и Нур-Саид поняли, что их серебро оказалось довольно легковесным, но все же терпеливо и безмолвно просидели на корточках во время всей церемонии. Покончив с нею, хозяин разомкнул уста:

- Две головы рогатых баранов нельзя сварить в одном котле. Земля тесна для двух великих. Я вижу одного: князь Сейдяк возрос, и руки его тянутся далеко от дома сеита, мир ему. Но глаза мои стары, и больше я не вижу ничего.

Татары снова распустили пояса.

Старец начертил круг, посыпал его просом и молча дождался, пока все просо склевала курица. Тогда он сказал:

- Слишком поздно. Ваш повелитель долго дремал. Уже оседланы и ржут кони. Может быть, тот, кто их подковывал, скажет вам, куда обращены их головы.

Он назвал далекую глухую улицу, где жил ковач, и добавил:

- Если вы летаете, как птицы, вы опередите всадников.

- Как птицы! - с досадой сказал огромный Нур-Саид, борец. - С утра я слышу щебет вместо человеческой речи. Лучше укажи нам того, кому ведомы птичьи пути!

- Разве ты знаешь такого? - подозрительно спросил старик.

- Не нам - тебе, мудрейший, он должен быть знаком... Он живет в вашем городе, - вежливо возразил Муса.

Но когда он пересказал слышанное на базаре, вся важность слетела со старика. Он затряс бородой, жилы на его лбу вздулись, он забрюзжал, яростно вращая глазами:

- Глупые сказки черни! Знайте, что такого человека нет и никогда не существовало!

И выпроваживая татар, он сказал им вдогонку:

- Постарайтесь выйти из моего дома так, чтобы вас никто не видел.

Но чуть захлопнулись за гостями двери, человек мышиного цвета, незаметный, как дорожная пыль, показался из-за поворота улицы.

Глиняные норы снова поглотили сибирских посланцев. Они пробежали крытые кварталы, куда падали лишь редкие пятна лучей сквозь дощатый настил. Глухое пение доносилось временами из-за осыпавшихся стен...

Внезапно на перекрестке толпа преградила дорогу татарам. Как ни торопились они, все же вынуждены были остановиться, оттиснутые к стене.

Подняв над головами длинные прямые трубы - карнаи, трижды протрубили трубачи. Горнисты сыграли на рожках. Телохранители гигантского роста сомкнули круг. У каждого был колчан с оперенными стрелами, кривая сабля, щит и в руках длинное копье с красным бунчуком.

В кругу телохранителей шел хан, тень Аллаха на земле. У него было странное бледное лицо с поднятыми бровями. Он шел в китайском шелковом кафтане, золото блестело на витых рогах у его пояса. Рядом несли роскошные носилки. Хан мелко переступал ногами, обутыми в красные шагреневые башмаки.

Мальчики с нарумяненными губами плясали позади телохранителей, вскидывая узкие руки, унизанные кольцами и браслетами. И с каменными лицами выступали рядом с ними толстый куш-беги - великий визирь, мехтер министр стражи, тощий диван-беги - хранитель казны и топчи-баши хранитель оружия, в чалме, затканной золотыми полумесяцами.

Оружейники, чеканщики, гончары, ножевщики, тюбетеечники и продавцы "чахчуха", платья "с шорохом", - все они робко смотрели, как проходил хан-повелитель, тень Аллаха.

- Ля иллях! - сказал в молчании чей-то голос, и легкое движение вдруг пробежало по толпе.

- Это он! - прошептал один.

- Он сказал: ля иллях - нет бога! - выговорил другой.

- Глупцы! - закипятился тучный краснолицый купец в чалме из тончайшей белой материи. - Он не кончил речи. Он сейчас скажет: "ля иллях иль алла..." [начало магометанской формулы: "Нет бога, кроме бога"]

- Ля иллях! - повторил звучный голос, и все обернулись к говорящему. Это был высокий тощий человек средних лет, с крючковатым носом и козлиной бородой. - Ля иллах! Люди бухарские, истинно сказано, что для тысячи таких ворон, как вы, достаточно одного комка глины.

Он стоял лицом к середине улицы и подмигивал черным смеющимся глазом туда, куда смотрел, - в сторону ханского шествия, о котором все забыли.

- Это он! - закричал мехтер, министр стражи.

По всей улице прокатились звуки рожков. Пристава и стражники кинулись в толпу. Началось смятение.

Во мгновение ока улица опустела.

Только бледнолицый хан с высоко поднятыми, словно приклеенными бровями двигался по пустой улице среди своих слуг и телохранителей, как будто его ничто не касалось. Хан поднялся в арк, дворец, возносивший свои крепостные стены на искусственно насыпанном холме.

- Кто говорил с народом? - спросили татары, когда смятение улеглось.

- Ходжа Насреддин! - ответил прохожий.

- Его поймали?

- Ты видел птицу, пойманную черепахой?

Ковач был закопченный полуголый человек в тюбетейке, сдвинутой на ухо.

- А, вы от Абдурахмана-Эффенди. Знаю, - отозвался он, когда татары ему рассказали, кто их послал. - Еще что знает ковач? Только конские копыта. А вам, конечно, хочется услышать, кто сидит в седле?

Он засмеялся.

- Сказал ли вам старый чудодей, что в некоей северной стране предстоят перемены и мирным торговым людям лучше выждать их конца? Потому-то тропы на Иртыш и зарастают травой.

Этот кузнец был странно осведомлен не только в княжеских, но и в купеческих делах. И слишком вольно отзывался о достойном старце, испытавшем неверную судьбу пеплом бараньих лопаток. Поистине, в славной Бухаре все люди были не теми, кем казались!

Когда же пояса татар еще значительно облегчились, ковач лукаво прибавил:

- Мои руки не касались тех коней: для Великих песков подковы не нужны. Впрочем, может быть, я найду человека, который помогал седлать. Но к чему вам это! Если у вас нет крыльев, как вам опередить всадников!

Который раз они слышали эти пернатые сравнения и советы? Можно подумать, что тут крылатый народ, которому гораздо привычнее летать, чем ходить по земле.

Они вышли со злобой против этих людей, скользких, как угри.

В глиняном лабиринте, куда они углубились, путая следы, как лисица, они нашли наконец дом князя Шигея.

У ворот стояла стража, ночью в доме горели яркие огни. Но огни лгали: князь уехал на охоту. Больше лазутчики Кучума не выведали ничего.

Прилежные поиски привели их даже к тайному пристанищу Сейдяка. Цирюльник проник туда легче, чем, можно было ожидать. Но он увидел темные комнаты в странном запустении, с паучьими гнездами по углам и крысиным пометом на ложе.

Охота Шигея, исчезновение Сейдяка, всадники, ускакавшие в северную пустыню!.. Сибирские лазутчики словно описали круг: он снова возвращал их к ковачу на глухом пустыре.

К беззаботно сидящему толстому, почти безбородому человеку, с круглым лоснящимся лицом, подскочил дервиш в остроконечной шапке.

- Я ху! Я хак! Ля иллях илла ху! (То он. Он, справедливый! Нет бога, кроме него!) - выкрикнул дервиш и протянул свой чуп-каду, сосуд из тыквы.