Моше и его тень. Пьесы для чтения - Константин Маркович Поповский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Предводительница: Что с тобой?
Авраам: Как будто ты не знаешь. Слова. Эти чертовы слова, которые мне приходится повторять, уж и не знаю, в который раз! Они вязнут на зубах, словно прокисший сыр… Тьфу!.. (С отвращением вытирает губы). Нет, в самом деле. Когда я произношу их, мне кажется, что во рту у меня нагадили голуби.
Предводительница: Ты можешь говорить другие.
Авраам: Я могу говорить только то, что мне полагается говорить на этих подмостках, женщина, и ты это прекрасно знаешь!
Предводительница: Пожалуйста, не кричи. В конце концов, это не так уж и плохо. Многим не удается за всю свою жизнь связать даже двух слов, не говоря уже о том, чтобы произнести два связных предложения, которые вообще чего-нибудь бы стоили… И пожалуйста, не надо смотреть на меня так, как будто я несу несусветную глупость. В конце концов, я тоже занимаю в этой истории не последнее место. И мне тоже чаще всего приходится говорить совсем не то, что нравиться. Но я это говорю. Потому что если я буду молчать, то кто, по-твоему, сумеет рассказать о том, что здесь произошло? Кто все поставит на свои места? Расставит ударения? Оттенит смыслы? Растолкует взаимосвязь явлений? Свяжет прошлое и будущее? Сделает надлежащие выводы?.. В конце концов, ты не хуже меня знаешь, что молчание может себе позволит только тот, кто ни за что не отвечает.
Авраам: То есть я.
Предводительница: Я этого не говорила.
Авраам (садясь на стул и вновь открывая телефонный справочник): Тогда отправляйся в преисподнюю.
Предводительница: Что?
Авраам: Я сказал – иди к черту.
Предводительница: Тебе опять что-то не нравится?
Авраам: Да. (Негромко, в пустоту, глядя в справочник). Господи, ты только посмотри на эту кучу Зиббелей… Зиббель Вениамин… Зиббель Войцех… Зиббель Василий… (Предводительнице, холодно). Можно подумать, что кому-нибудь может понравиться, что ты собираешься растрезвонить по всему миру, как Авраам оказался вдруг по уши в дерьме. Как однажды его похлопали по плечу и сказали, что завтра ему придется зарезать своего собственного сына. Что у него хватило смелости только на то, чтобы поинтересоваться, к которому часу ему лучше быть готовым. И кому ты теперь собираешься все это рассказать, женщина? Братьям Зиббелям?
Предводительница: И им тоже, Авраам. И им, и всему миру. Всем, кто захочет однажды услышать твою историю, прочитать о ней в книге, посмотрит в театре или кино. Всем, чьи сердца еще не разучились отличать добро от зла и истину ото лжи.
Авраам: То есть тем, кто будет давиться попкорном, шелестеть в темноте бумажками, ерзать в кресле, перескакивать со страницы на страницу, зевать и ждать, когда же она, наконец, закончится, эта чертова история, чтобы отправиться потом обедать или заниматься любовью! (Поднимаясь со стула). Всем этим ублюдкам, у которых никогда не было своей биографии и которые думают, что биографией называется то, со сколькими девками тебе удалось переспать! Всем этим выродкам без роду и племени, которые способны только подглядывать в замочные скважины и обсуждать, сколько мужей было у Клаудии Шифер!.. (Кричит). А может, все-таки следовало бы сначала спросить у меня? (Смолкнув, какое-то время смотрит на Предводительницу, затем, повернувшись, идет по сцене).
Пауза. Остановившись, Авраам какое-то время стоит спиной к Предводительнице, затем медленно поворачивается к ней лицом.
(Негромко). Послушай меня, женщина. Что если нам все-таки как-нибудь обойтись без всех этих рассказов? Без всех этих пустых и неуместных слов, от которых меня скоро начнет тошнить? (Подходит ближе).
Предводительница молчит.
Ну, подумай сама, насколько вся эта история выглядела бы лучше, если бы она случилась в тишине, как, собственно, и подобает свершаться всему тому, что не нуждается в свидетелях и доказательствах. Пусть все, что должно произойти, произойдет, но только пусть оно не будет увидено, услышано, принято к сведению, объяснено, растаскано на цитаты, пусть оно свершится в безмолвии, скрыто, так чтобы никто потом не стал бы хвастаться тем, что видел Авраама стенающим или вытирающим слезы.
Предводительница молчит.
(Тревожно). Ты слышишь меня, женщина?
Предводительница (снисходительно): Ты, наверное, сошел с ума, Авраам?
Авраам молчит.
Подумать только! Весь мир замер, ожидая поскорее услышать его историю, а он собирается спрятаться под стул и сделать вид, что ничего не случилось!.. Ну и что ты прикажешь нам теперь делать? Опустить занавес и извиниться перед зрителями?
Авраам молчит. Предводительница медленно подходит к нему и, остановившись, поднимает к небу указательный палец, прислушиваясь.
Слышишь? (Подняв к небу голову). Это ангелы небесные дерутся из-за лучших мест в партере… А эти вздохи? (Смотрит на землю). Знаешь, что это такое?.. Это тени в Шеоле напрягают слух, чтобы не пропустить ни одного слова, а ты хочешь вот так вот просто взять и оставить нас всех ни с чем?
Авраам (отходя, глухо): Мне все равно.
Предводительница: Если тебе все равно, тогда, позволь мне, наконец, начать. Мы и так уже потеряли, неизвестно на что, целую кучу времени.
Авраам: Я уже сказал.
Предводительница (решительно): Тогда я начинаю. (Медлит).
Короткая пауза.
Ты слышал? Я начинаю.
Авраам молчит.
(Нервно отходя в сторону и сразу возвращаясь). О, Господи… Каждый раз, когда мне приходится начинать, я так волнуюсь как будто делаю это в первый раз. Отойди. Мне надо собраться.
Авраам отходит в сторону.
(Сложив перед собой руки и закрыв глаза, делает глубокий вдох, словно готовясь прыгнуть в холодную воду). Сейчас, сейчас… (Откашлявшись, декламирует, неумело и театрально).
Горем убитый отец, боговидец, богатый годами,
Пал на колени, услышав глагол, прогремевший с небес.
Словно подрубленный кедр, повалился, раскинувши руки.
Рухнул на землю, слезами песок оросив.
Ужасом сердце сковав ему, голос божественный имя
Только одно произнес, волю свою возвестив.
Час испытания пробил. И выведя сына из дома,
И усадив на коня, тронул поводья отец.
Авраам: Прекрати. Меня сейчас стошнит.
Предводительница: Это называется – вступленье. В нем мы доискиваемся до причин интересующих нас событий. (Декламирует).
Может ли кто-нибудь спорить
C божественной волей, которой
Мир утвержден и небесный раскинут полог?
Силится старец значенье постичь приговора,
Но лишь глядит в пустоту его прежде пытливая мысль.
(Аврааму). Последняя строфа означает, что наши представления о Божественной справедливости весьма и весьма далеки от реальности.
Авраам: Это я уже заметил.
Предводительница: Не язви. Лучше обрати внимание, что с другой стороны эта строфа не только свидетельствует о ничтожности человека, но и указывает ему верное направление, о чем говорится дальше. Вот, послушай. (Декламирует).
Бог не превыше ли Солнца, Луны и серебряных россыпей звездных?
Кто ты такой, человек, чтоб в безумье перечить Ему?..
С мыслию этой смирившись, отец благородный со вздохом
Чувствует, как постепенно стихает в груди его прежняя боль.
Надеюсь, тебе не надо объяснять, что она стихают, потому что он нашел опору в смирении?
Авраам: Она стихает, потому что
