Омар Хайям - Шамиль Загитович Султанов

Чтобы только коснуться прекрасных волос.

— Это обо мне? — прошептала девушка, прикоснувшись губами к влажному лбу любимого.

Омар кивнул. Айша просияла. Даже в темноте было видно, как вспыхнули ее глаза. Чуть отодвинувшись от Омара, она откинула свою красивую головку на подушку.

— Знаешь, стихами говорит не язык и даже не нафс, а сердце. А влюбленное сердце подчиняется только самому себе. Разве ты это не чувствуешь? А ведь любовь — это прежде всего искренность.

Она молчала. Звезды, влекомые страстью, загадочно мерцали на небе, подавая неведомые знаки всем влюбленным Земли.

— Научи меня слагать стихи. И тогда я словами, отлитыми из женских слез, скажу, что ты слеп, Омар.

— Я не поэт. Да поэзии и нельзя научиться. Истинная поэзия — это дитя неимоверной боли и беспредельной радости. Боль — ибо весь мир проходит через тебя, через твое сердце, разрывая его на тысячи кусочков. Радость — ибо действительный поэт способен к великому сопереживанию со всем этим миром. Однажды Абу Али написал такое четверостишие:

Познало сердце и добро, и зло,

Мирьяды солнц в себе оно несло.

Но к совершенству — ни на волосок!

Весь мир изведав, к цели не пришло.

А послушай это рубаи:

Я — плач, что в смехе всех времен порой сокрыт, как роза.

Одним дыханьем воскрешен или убит, как роза.

И в середину брошен я на всех пирах, как роза.

И вновь не кровь моя ль горит на всех устах, как роза?

Тебе не кажется, что колебания сердца учителя до сих пор чувствуются в этих строках?

— Но если ты не поэт, зачем же ты пишешь рубаи?

— В человеке всегда есть что-то, помимо разума, знаний, чувств, привычек. И это «что-то» часто не может быть выражено через обычное слово. Нужна музыка. А ведь поэзия — тоже музыка. Есть какая-то магия в ритмах звуков и в ритмах поэтических слов. И разве не ощущается волшебство в этих строках Рудаки, которыми к тебе я обращаюсь, любимая Айша:

Фату на лик свой опустили в смущенье солнце и луна,

Как только с двух своих тюльпанов покров откинула она.

И с яблоком сравнить я мог бы ее атласный подбородок,

Но яблок с мускусным дыханьем не знает ни одна страна.

Прелесть смоляных вьющихся кудрей,

Она багряных роз кажется нежней.

В каждом узелке — тысяча сердец,

В каждом завитке — тысяча скорбей.

И еще — поэтическая строка делает обычное слово, мысль острее, злее. Я тебе уже как-то напоминал эти строки Абу Али:

Налейте вина мне, пусть длятся года,

Налейте, чтоб радость была молода.

Вино что огонь, но земные печали

Уносит оно, как живая вода.

С ослами будь ослом — не обнажай свой лик!

Ослейшего спроси — он скажет: «Я велик!»

А если у кого ослиных нет ушей,

Тот для ословства — явный еретик!

Но есть еще одна причина, почему я иногда думаю стихами. Так мне порой удается добиться глубокого спокойствия. А ведь именно оно нужно, чтобы человек мог вести великий и безмолвный разговор с самим собой. Это тот таинственный разговор, через который он узнает, что его высшее призвание, его суть — понять самого себя. И знаешь, Айша, требуется действительно большое мужество, чтобы понять, насколько это человечно — думать самостоятельно, не повторяя других…

В Бухаре Омар Хайям прожил до начала 1074 года. Столица караханидского государства, как и другие крупные города Мавераннахра, состояла из трех частей: цитадель, первоначальный собственно город (шахристан или, как называли его арабы, мадина) и пригород, расположенный между первоначальным городом и новой, выстроенной в мусульманское время стеной (рабад). Цитадель с древнейших времен находилась на том же месте, что и ныне: к востоку от площади Регистан. Во времена Шаме аль-Мулька в крепость вели двое ворот: ворота Регистан (на западе) и ворота Гуриян, или «Ворота пятничной мечети» (на востоке). От одних ворот до других шла улица. На всем пространстве от ворот Регистана до прилегавшей к цитадели поляны Деш-тек, покрытой камышом, располагались дворцы, гостиницы, сады и бассейны.

Бухара отличалась одной особенностью: в противоположность большинству других городов цитадель находилась не внутри шахристана, а вне его. Между ними, восточнее цитадели, имелось еще свободное пространство, где находилась соборная мечеть. Стена шахристана имела только семь ворот. После арабского завоевания шахристан был объединен с пригородом и окружен общей стеной.

Между цитаделью и шахристаном, рядом с главной городской мечетью, находилась знаменитая ткацкая мастерская, изделия которой славились на весь мир: ковры отсюда вывозились в Сирию, Египет, Рум.

В столице Караханидов ремесла и торговля были особенно развиты. Путешественник Макдиси перечисляет то, чем славилась в тот период Бухара: «Что касается товаров, то вывозятся следующие: из Бухары — мягкие ткани, молитвенные коврики, ковры, ткани для настилки полов в гостиницах, медные фонари, табаристанские материи, лошадиные подпруги, выделываемые в местах заключения, ушмунские ткани, жир, овечья шерсть, масло, которым мажут голову. Не имеют себе равных бухарское мясо и род бухарских дынь, известных под названием «аш-шак».

Историк того времени Наршахи в своей «Истории Бухары», касаясь производства тканей в Бухаре, пишет: «…ни в одном городе Хорасана не умели ткать таких хороших материй». Они расходились отсюда по всему миру. Искусство бухарских мастеров было предметом подражания. Бухарцы выезжали в Хорасан, пытаясь, небезуспешно, наладить там производство столь же качественных тканей, которые охотно употребляли высшие слои общества. «Не было царя, эмира, раиса, чиновника, который не носил бы одежды из этой ткани», — пишет тот же Наршахи.

Улицы Бухары отличались своей шириной и были вымощены камнем, который брали с горы Варка, около селения того же имени, где начинается горная цепь. При всем том в XI веке город считался перенаселенным и нездоровым: плохая вода, зловонный воздух. И в этом он был похож на родину Хайяма — Нишапур. Один из арабских путешественников даже назвал Бухару «отхожим местом этого края».

Улицы города хотя и были достаточно широки, но места все же было недостаточно для такого числа жителей. Ведь, по свидетельству арабского географа Истахри, Бухара была самым многолюдным городом в Мавераннахре.

Город был подвержен частым пожарам. В то время в строительстве применяли много дерева. Даже у