Зубы тигра - Морис Леблан

— Очень просто, господин префект, устроено это было тогда, когда отель еще не охранялся.

— То есть, до убийства?

— До убийства, господин префект.

— В чем же дело? Объясните: почему вы оттягиваете свои разоблачения?

— Раз тайна писем раскрыта, мы близки к истине. Вы сами назвали бы уже преступника, если преступление не было бы настолько отвратительно, что это само по себе отводит подозрения.

Демальон внимательно смотрел на дона Луиса.

— Так вы полагаете, что письма эти были помещены сюда исключительно с целью погубить Саверана и мадам Фовиль? И помещены еще до убийства, а, следовательно, коварный замысел предшествовал убийству?

— Совершенно верно, господин префект. Стоит только допустить, что Гастон Саверан и мадам Фовиль невинны, и придется признать, что все улики против них подстроены искусственно, их слишком много. Выезд в тот вечер мадам Фовиль и тот факт, что она не может объяснить, где провела время с двенадцати до двух, ее необъяснимая прогулка и появление ее кузена близ отеля, все это результат махинаций. Следы зубов на яблоке — тоже! Да еще какая дьявольская махинация! Все это было заранее подготовлено, устроено, предусмотрено. И все шло с точностью вот этого самого часового механизма.

Демальон задумался.

— Но ведь в этих письмах господин Фовиль обвиняет свою жену? Следовательно, одно из двух: или он имел основания или письма подложные.

— Эксперты признали, что они написаны Фовилем.

— Но в таком случае…

— В таком случае…

Демальон вздрогнул. Он начал догадываться.

— Не понимаю.

— Нет, вы понимаете, господин префект. Понимаете, что раз письма были одним из орудий против Гастона Саверана и мадам Фовиль, то и содержание их специально к этой цели приноравливалось.

Наступило молчание. Все были взволнованы.

Наконец, префект заговорил, не спуская глаз с дона Луиса, и подчеркивая каждое слово.

— Кто бы ни был виновник, трудно представить себе, что-либо страшнее и отвратительнее.

— О, вы еще не знаете, господин префект, какова была сила ненависти человека, замыслившего все это. Я понял это, только выслушав рассказ Гастона Саверана и тогда в своих рассуждениях пошел от этой ненависти. Кто мог ненавидеть таким образом? Кто избрал своими жертвами Гастона Саверана и Мари-Анну Фовиль? Какой злой гений так искусно оплел их сетью? Я раньше не обратил внимания (и говорил об этом бригадиру Мазеру) на математическую точность доставки писем. Если бы в этом был замешан человек, случились бы, несомненно, нарушения, сроки не соблюдались бы так, и я понял: тут действует механизм. Раз и навсегда установленный, функционирующий с непреложностью закона природы. Я сопоставил эти два положения: о ненависти, преследующей двух невинных людей, и о механизме, использованном ненавидящим, и тогда… и тогда… тогда вспыхнула искра, я вспомнил, что Ипполит Фовиль был инженером.

Присутствующие слушали дона Луиса с глубоким вниманием. По мере того, как проливался свет на драму, тревога у всех росла и тоска сжимала сердце.

Однако Демальон нашел возражение.

— Заметьте, что письма появлялись в определенные дни, но в разные часы.

— Вернее, время их появления колебалось в зависимости от того, дежурили мы при свете или в темноте. Именно эта подробность и послужила мне путеводной нитью. Письма появлялись в темноте. А когда электричество горело, что-то удерживало их. Несомненно, что эксперты придут в восторг от искусства изобретателя и подтвердят мои догадки. Но, как бы то ни было, раз механизм с письмами Фовиля обнаружен в потолке этой комнаты, разве я не прав, утверждая, что устроен он был Фовилем, инженером-электриком?

Истина проявлялась все определеннее. И трепет ужаса пробежал по собравшимся, хотя этим людям приходилось не раз уже сталкиваться с самыми чудовищными и противоестественными преступлениями. Они еще не принимали правду, еще боролись с ней, как с противником, который схватит за горло и вот-вот осилит.

Префект резюмировал общее настроение, проговорив глухим голосом:

— Так по-вашему Фовиль писал эти письма, чтобы погубить жену и любившего ее человека?

— Да.

— И зная, что ему угрожает опасность, хотел, чтобы в случае, если угроза будет осуществлена, обвинены были они?

— Да.

— Но в таком случае он как бы становится соучастником убийцы? Он боялся смерти… Он боролся… И в то же время рассчитывал на то, что в связи с его смертью будут наказаны те, кого он ненавидел? Так?

— Почти так, господин префект. Вы проделываете тот же путь, что проделал я и так же останавливаетесь перед последним выводом, который придает всей драме такой зловещий нечеловеческий характер.

Префект, вдруг возмутившись, ударил кулаком по столу.

— Нелепость! — воскликнул он. — Дурацкая гипотеза! Человек, которому угрожает смерть, с максимальной настойчивостью готовит гибель жене! Что вы говорите? Вспомните, как он вбежал ко мне в кабинет. Он весь был охвачен страхом смерти, и в такие минуты мог заниматься установкой механизма, расставлять ловушки! «На случай, если меня убьют — я спокоен — обвинят Мари-Анну». Так, что ли? Кто станет принимать такие зловещие меры, разве только человек, уверенный, что будет убит? Но в таком случае, значит, он принимает свою судьбу: он соглашается подставить горло под нож убийцы, он, значит…

Демальон остановился, как бы озадаченный ходом собственных рассуждений. Смущены были и другие. Дон Луис не спускал глаз с префекта и ожидал решающих слов.

Демальон прошептал:

— Не станете же вы утверждать?..

— Я ничего не утверждаю, господин префект. Логический ход ваших мыслей приводит вас к тому.

— Знаю, знаю. Я и стараюсь доказать нелепость вашей гипотезы, допуская ее, приходится допускать и то, что Фовиль был соучастником преступления, жертвой которого стал сам.

Он рассмеялся, но смех прозвучал неискренне.

— Вот к чему мы пришли, — признаете ли вы это?

— Признаю.

— Итак?

— Итак, Фовиль (вы это сказали) был соучастником преступления, жертвой которого стал.

Сказано это было самым спокойным образом и с такой уверенностью, что все промолчали. Логический ход размышления завел их в тупик, из которого им было не выбраться.

Фовиль был соучастником — ясно. Но какую именно роль он играл? По доброй воле или по принуждению? Кто же был его соучастником или его палачом? Все эти вопросы требовали ответа. Дон Луис мог быть уже заранее уверен, что его объяснения будут приняты. И он начал свой рассказ, стараясь быть возможно кратким.

— За три месяца до убийства Фовиль написал ряд писем одному из своих друзей, Ланджерио, умершему несколько лет тому назад, что ему не могло не быть известно. Письма эти отправлялись по почте, затем возвращались способом, на котором нам пока незачем останавливаться. Вытравив штемпели и адреса, он поместил их в специальный аппарат с тем, чтобы они появлялись в заранее зафиксированные дни: первое через две недели после его смерти, остальные с промежутками в десять дней. Несомненно, все было детально предусмотрено им. Ревнуя жену к Саверану, он, очевидно, знал, что тот проходит по средам мимо отеля и что Мари-Анна садится у окна. Заметьте: преступление было совершено в среду, и мадам Фовиль вышла из дому в тот вечер исключительно по настоянию мужа, — дон Луис на минуту приостановился, потом продолжал: — Итак, в эту среду все было готово: часовой механизм заряжен, позднейшие улики приготовлены в дополнение к улицам ближайшим, о которых скажу потом.

Мало того, господин префект, вы были предупреждены письмом об опасности, угрожавшей ему на следующий день, то есть на день, следующий за его смертью. Словом, имелись все основания думать, что все так, как того хотел ненавидящий. И вдруг одно обстоятельство чуть не погубило все: на сцене появился агент Веро, которому было поручено собрать сведения, касающиеся наследников Морнингтона. Что произошло между этими двумя людьми никто никогда не узнает. Но нам известно, по крайней мере, что агент Веро был здесь, что он захватил здесь плитку шоколада, на которой мы впервые увидели отпечаток «зубов тигра», и что он неведомо каким путем раскрыл планы Фовиля. Веро сам — и с какой тревогой говорил об этом. Веро предупреждал, что убийство совершится в ближайшую ночь. Веро изложил это в письме, которое было похищено. Фовиль знал об этом, и чтобы отделаться от противника, отравил его, но заметим, что яд действует медленно. Он имел смелость последовать, загримировавшись и одевшись под Гастона Саверана, чтобы навести на того подозрение, за Веро вплоть до кафе, подменить там письмо, спросить затем у прохожего дорогу в метро на Нейи, где жил Саверан! Вот на что был способен этот человек, господин префект.

Дон Луис говорил горячо, с силой глубокой убедительности, и правда вставала из-за его слов. Он повторил:

— Вот на что был способен этот человек! Обеспокоенный возможностью со стороны Веро выдать его, он отправился затем в префектуру, чтобы убедиться, что жертва погибла, не успев никого предупредить. Вы помните эту сцену, господин префект, мольбы о помощи и «на следующий день».