День Святого Никогда - Антон Фарб

— Ох, лесорубы, ох, и лесорубы же! — скалил зубы Бальтазар, тесня противников к верхним ярусам амфитеатра. — Ну кто так меч держит?! Мальчик, возьми топор, тебе будет с ним удобнее! А ты чего встал? Забыл, что надо делать? Посмотри в шпаргалку, олух! — Подобные советы он сопровождал унизительным лупцеванием табуретом пониже спины. — Напоминаю, ваша задача — меня поцарапать! А иначе зачета вам не видать!

За ехидной болтовней он едва не прозевал момент, когда один из эспадронов, лишенный страховочного колпачка, ужалил его обнаженным острием в лицо. Почти ужалил, разумеется. Бальтазар провел с мечом в руках куда больше времени, чем все три его противника вместе взятые, и поймать его на прямой укол было затруднительно.

— Вот! — возликовал он, уклоняясь от эспадрона и охаживая его владельца плоской стороной клинка. — Уже лучше! Побольше агрессии и юношеского задора! Энергичнее! Во время боя главное — не уснуть! Работаем!

Плотные жилеты запыхавшихся студентов уже свисали лоскутами, а эспадроны рассекали воздух явно наобум, когда обкорнанный со всех сторон табурет не выдержал и разлетелся на куски. Тотчас противный деревянный хруст сменился благородным, хоть и не менее противным, стальным лязгом, и Бальтазар начал сдавать. Годы, годы, что ж вы хотите… Движения его стали замедленными, появилась одышка, и шагом за шагом он терял завоеванные позиции, отступая под натиском приободрившихся студентов вниз, к арене.

Феликс усмехнулся, скрестил руки на груди и приготовился ждать. Урок обещал быть любопытным.

Наконец, Бальтазар упал. Его ноги заплелись, палаш очертил в воздухе дугу, и испанец рухнул на арену, подняв в воздух столб пыли. Он даже ухитрился застонать и скривить физиономию, сымитировав то ли перелом, то ли сильный ушиб. Разгоряченные схваткой студенты обомлели от неожиданности и замерли, как истуканы. Это и было их главной ошибкой. Бальтазар по-кошачьи извернулся, метнул горсть песка им в глаза, после чего зацепил за щиколотку первого, пнул под колени второго и вышиб ноги из-под третьего. Уронив всех троих, он легко вскочил на ноги и принялся отряхивать с камзола опилки и песок.

— Ну и что это было?! — грозно рявкнул он. — Выставка манекенов? Какого Хтона вы не нападали, пока я лежал?!

Охая и потирая отбитые в падении места, студенты начали подниматься.

— Я вас спрашиваю, что это было? Почему вы замерли?

— Это бесчестно… — просипел один из юношей.

— Что-о?!

— Нападать на лежачего… Это бесчестно!

— Экий ты, братец, идиот! — умилился Бальтазар. — Ну при чем тут честь?

— При том, — буркнул юнец.

— Запомни, парень: с честью надо жить и с честью надо умирать. А бой — это танец между жизнью и смертью, и для чести там места нет! Есть только ты, твой меч и твой враг. А тебе что здесь надо? — заметил он Феликса.

— Ты еще долго?

— Как только, так сразу! — огрызнулся Бальтазар.

— Я тебя подожду, — миролюбиво сказал Феликс.

— Снаружи! — приказал испанец.

Снаружи было темно и сыро. Факелы на стенах зажигались только по большим праздникам, и коридорчик тонул в полумраке. За дверью, ведущей в амфитеатр, Бальтазар продолжал грубо поносить студентов, а откуда-то сбоку сквозняк принес с собой приглушенные голоса. «Не понял, — насторожился Феликс. — Кто это может быть? На четвертой-то паре? Неужели кто-то еще остался в мастерских?» — подумал он, спускаясь по винтовой лестнице.

Но голоса раздавались не из мастерских, а из полуподвального помещения, некогда используемого в качестве подсобки. «Ах вот оно что, — подумал Феликс. — Надо же, откуда здесь столько народу?»

…Лет десять назад Огюстен стал вести в Школе факультативный курс по теории магии, и Сигизмунд отжалел для этой цели бывшую подсобку. Обычно здесь бывало не более трех-четырех человек, но сегодня все желающие не смогли уместиться в крохотной комнатушке и ютились на лестнице, жадно ловя каждое слово велеречивого француза. Феликс тихо подошел поближе и незаметно присоединился к студентам.

— Забудьте про фолианты из человеческой кожи, корень мандрагоры и волосы девственницы! — витийствовал Огюстен. — Выбросите из головы всю эту дешевую атрибутику! Магия есть возможность воплощать свои желания. Точка. Все остальное — свечи, пентаграммы и заклинания — это баловство, которое иногда помогает сконцентрироваться…

Огюстен обвел притихших студентов победоносным взглядом и продолжил:

— Чтобы чего-то добиться, надо этого захотеть. Каждому из нас, верно? Если кто-то из вас захочет, скажем, иметь красивую жену, необязательно свою, то для этого придется совершить ряд косвенных действий, как-то: покупка цветов и подарков, распевание серенад под балконом и выгуливание объекта страсти под луной. Но в основе всех этих суетных телодвижений лежит одно: желание. То самое, первоначальное желание раздвинуть ноги этой красотке. И для мага желание само по себе является ключом к его исполнению! Причем исполнению немедленному, минуя все этапы ухаживания и прочую суету. Желание инициирует, воспламеняет силу мага — и сила срабатывает. Бац, и девка в койке! И чем сильнее маг, тем меньше ему для этого требуется стричь девственниц и пачкать пол мелом и воском. Пожелал — сбылось, вот истинная магия!

— А как действует эта… магическая сила? — неуверенно спросил чей-то голос.

— Как камертон, — уверенно ответил Огюстен. — Сила мага чем-то сродни звуковой вибрации. Сила проистекает от желания, и она же усиливает его. Начинается резонанс, ткань реальности поддается, и из ничего возникает что-то. Неважно, что именно: страсть в сердце фригидной красотки, или замок на месте руин, или жизнь в полусгнившем трупе… Важно, что этого не было, а потом появилось. Само. Потому что маг так захотел. В обиходе подобные явления называют чудесами, и, собственно, это они и есть…

Схватка в амфитеатре, очевидно, возобновилась, потому что с потолка бывшей подсобки, расположенной аккурат под трибунами, посыпалась штукатурка. Огюстен сморщился, как моченое яблоко, взмахом руки пресек попытку задать следующий вопрос и заявил:

— Но чудеса похожи на пирожные! В том смысле, что бесплатных — не бывает! И если для кого-то из вас попытка соблазнить чужую жену чревата неприятной беседой с бодливым рогоносцем, то маг после претворения в жизнь своих желаний сталкивается с куда более серьезными проблемами.

— Чудовища… — пробормотал кто-то, но Огюстен замотал головой:

— Магические твари — это как соседи, разбуженные бренчанием мандолины под окном. Побочный эффект, ерунда! Цена, которую платит маг, куда страшнее всех вурдалаков и баргестов вместе взятых!..