Разведка «под крышей». Из истории спецслужбы - Михаил Болтунов

Такова была разведка флангов. Теперь пришло время рассказать о ближней разведке.

Для ее ведения использовался захват пленных, добыча документов, которыми занималась войсковая разведка. Велась тайная разведка с помощью лазутчиков-китайцев, а также сведения черпались из иностранной печати.

В составе Южного авангарда, ближнюю разведку разворачивал начальник 9-й Восточно-Сибирской бригады, потом преобразованной в дивизию, генерал-майор Киприан Кондратович. В Восточном отряде ведение разведки было возложено на капитана 7-го стрелкового полка Николая Кузьмина.

Киприан Антонович прошел Русско-турецкую войну, участвовал в Китайском походе, и в 1902 году был назначен в распоряжение командующего войсками Квантунской области.

«Он, — писалось в документах, — служивший раньше в Маньчжурии, имел знакомства между китайцами и местными миссионерами».

Кузьмин тоже попал в разведку не случайно. Он был инструктором корейских войск, владел корейским языком и «являлся лицом, вполне подходящим для организации и ведения этого дела…»

Развертывание тайной разведки с помощью китайцев было поручено штабс-капитану Блонскому. Правда, работу эту в раз-ведотделении штаба начали только после Мукденских боев.

В своем отчете в период с февраля по сентябрь 1905 года штабс-капитан сообщает, с какими трудностями ему пришлось столкнуться: «Разведка о неприятеле через тайных агентов в период после оставления Мукдена и до конца войны в штабе Главнокомандующего была возложена на меня, как владеющего китайским языком.

Система разведки заключалась в четырех главных моментах. 1. Приискание агентов. 2. Подготовка агентов. 3. Командирование агентов на разведку и 4. Вознаграждение за доставленные сведения.

Приискание агентов после отхода из Мукдена стало более затруднительным, чем до этого. Задача эта никоим образом не может быть возложена на офицера, не имеющего в своем распоряжении доверенного китайца. Дело в том, что китайцы, к которым офицер обращается лично с предложением принять его в качестве тайного агента, — относятся в большинстве случаев с недоверием к такому предложению и к обещаемому вознаграждению, с кем приходится иметь дело.

После Мукдена мне пришлось работать в районе, в котором никогда раньше я не бывал и не имел связи с китайским населением, китайцы же, помогавшие мне в приискании агентов до отхода из Мукдена, остались там, и я потерял с ними связь.

Таким образом, я вынужден был найти и нового помощника по приисканию агентов, в чем мне оказал содействие известный купец Тифонтай и китайский полковник Чжан-Чжен-юань».

О Николае Ивановиче Тифонтае (настоящее имя Цзи Фэнтай) надо сказать отдельно. О нем говорили, что внешность у него китайская, а сердце русское. И это действительно так. В июле 1891 года в своем прошении о принятии его в российское подданство Цзи Фэнтай писал: «Я выехал из пределов Китая еще молодым человеком, и не имея там никого из близких и родных, совершенно отвык от жизни и обычаев прежней родины, и у меня решительно нет никаких связывающих обстоятельств с нею. Напротив, мое имущественное положение и мои занятия связывают меня всецело с Российской империей, ставшей мне второй родиной… Я буду считать для себя за большое счастье и честь быть гражданином Российского государства».

Прошение Цзи Фэнтая было удовлетворено. Искренность своих слов китаец с русской душой подтвердил во время Русско-японской войны. Он помогал нашей разведке вербовать и засылать в тыл японских войск тайных агентов. За свои деньги Тифонтай организовал диверсионный партизанский отряд «Пинтуй», который возглавил полковник Чжан-Чжен-юань. Его кстати, тоже рекомендовал Тифонтай. Отряд состоял из 500 конных хунгузов. «Цель отряда, — как писал сам Николай Иванович, — беспокоить тыл неприятеля, делать внезапные набеги, жечь склады, портить японский телеграф и железную дорогу, производить разведку».

За свои старания купец Тифонтай был награжден двумя орденами Станислава III и II степени.

Сведения о противнике доставлялись не только по линии агентов, действующих под руководством разведотделения штаба армии. Активно в этом направлении работал и военный комиссар Мукденской провинции Михаил Квецинский.

Михаил Федорович начал службу на Дальнем Востоке в 1897 году. Участвовал в Китайской кампании, исполнял должность военного комиссара в Мукдене. В феврале 1904 года — он начальник гарнизона Мукдена.

Историк И. Деревянко в своей книге «Белые пятна Русско-японской войны» пишет: «На более прочных основаниях было поставлено дело разведки китайцами у военного комиссара Мукденской провинции полковника Квецинского. Будучи представителем русской власти в Маньчжурии, полковник Квецинский имел возможность при непрерывных сношениях с китайской администрацией, получать сведения о противнике, отчасти от последней, отчасти же от специально нанятых для этой цели китайцев-разведчиков».

«Нельзя не отметить важное нововведение, впервые примененное полковником Квецинским, — учреждение школы для подготовки постоянных разведчиков из китайцев».

Правда, как всякое новое дело, оно имело много недостатков. Например, эту школу возглавил студент Восточного университета во Владивостоке. И если китайским языком он в какой-то мере владел, то военной профессии не знал, с организацией японской армии был мало знаком. Был и еще один минус — школу учредили достаточно поздно, уже после Мукденских боев. В то же время, надо признать, что сам опыт создания школы пригодился в будущем.

Главный контингент тайных агентов — китайские солдаты, деревенские жители, мелкие торговцы. Этих людей прельщало вознаграждение, однако, как писал тот же штабс-капитан Блонский, подобные «агенты не имели представления о японской армии и способны были доставлять сведения, не имеющие никакой цены».

Однако есть и положительные примеры организации агентурной разведки. Так во 2-м Сибирском корпусе штаб имел на связи шесть так называемых агентов-резидентов. Они располагались в разных пунктах в тылу противника. При каждом резиденте было по три агента связи. Столько же агентов связи имел и офицер, заведовавший корпусной разведкой.

Как только очередной «связист» с разведданными появлялся в штабе корпуса, ему на замену в резидентуру отсылался очередной агент. Была организована своего рода «челночная система» доставки информации. Это давало хорошие результаты.

Штабом корпуса использовалась и еще одна новинка — посылка агентов в крупные воинские части врага для работы в них под прикрытием обслуживающего персонала. Самыми удачными для этой роли были мастеровые — плотники, кузнецы. Пример такого успешного внедрения агентов-«крышевиков» приводит в своей работе «Агентурная разведка» К. Звонарев. Он говорит о кузнице и плотнике, которые были внедрены в одну из дивизий армии Куроки.

Неплохо работали и агенты из числа лиц, которые имели родственников в тылу японцев. Они могли, не вызывая подозрения, выехать к родным и проживать там продолжительное время.

Конечно же, в работе с агентами были свои трудности. Надо было следить за добросовестностью исполнения ими своих обязанностей. А сделать это, понятно, оказывалось не просто.

В довоенное время считалось, что войсковая разведка, которую вели кавалерийские части и охотничьи команды, является более эффективной, нежели агентурная разведка.

Этого мнения придерживались как в округах, так и в Главном штабе. Но боевая действительность показала всю ошибочность подобной теории. Француз Руаль де Рюдеваль, ссылаясь на мнение генерала Георгия Штакельберга, командующего 1-м Сибирским корпусом, в своей работе «Разведка и шпионаж» говорит: «У нас было много кавалерии и мало шпионов и мы были все время плохо осведомлены. Наш противник имел мало кавалерии и много секретных агентов и знал все своевременно».

Что же касается разведки охотничьими командами, то и здесь дела обстояли не лучше. Военный теоретик генерал русской армии и комдив советской Александр Свечин в своих трудах, посвященных Русско-японской войне, рассказывает, как начальники неумело руководили охотничьими командами. «Как сквозь сито, гнали через неприятельские аванпосты наши охотничьи команды. Из полков выбирались лучшие нижние чины, лучшие офицеры, им давались самые туманные инструкции, собранные команды угонялись за 100 верст на гибель, тем более верную, чем отважнее были офицеры. Сотни пропавших без вести, оплачивали совершенно не стоящие сведения, принесенные одним удачником.

В этих разведочных делах мы теряли не только лучших людей, мы теряли веру в себя, мы постепенно приучали всех к неудачам, постепенно разучивались одерживать победы».

На первых порах еще теплилась надежда на захват пленных, документов, писем. Но пленных чаще всего берет тот, кто наступает. И потому к середине 1904 года приток пленных и вовсе иссяк. Не помог и приказ генерала Куропаткина выплачивать вознаграждение за каждого пленного.