Сын Альбиона - Томас Рид

— А вы намерены эти головы собрать, полагаю? — продолжал бессердечный остроумец.

— Tres-bien![77] — продолжал президент, не обращая внимания на шутки своего старого друга лорда. — Я, со своей стороны, позабочусь об Италии. Я думаю, суеверия помогут мне вернуть на трон старого бедного Пия Девятого.

— Для этого достаточно вашей собственной набожности, мой принц. Это святой крестовый поход, и кто более вас достоин его совершить? Вашим Саладином[78] будет Гарибальди, и вас назовут Людовик Львиное Сердце!

Веселый виконт рассмеялся собственной выдумке; остальные присоединились к его смеху.

— Послушайте, милорд, — весело отозвался принц-президент, — вам нужно быть немного посерьезней. Джону Булю[79] придется тоже играть свою роль в этой игре! Правда, не очень трудную.

— Вы называете это нетрудной ролью? Джон Буль дает деньги. А что он за это получает?

— Что он получает? Parbleu![80] Вы забыли о своем недавнем страхе перед чартистами? Если бы я не сыграл роль вашего констебля, дорогой виконт, вы были бы сейчас не полномочным представителем, а пользовались бы моим гостеприимством, как изгнанник!

— Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!

Славяне и немцы — Россия, Пруссия и Австрия — приняли участие в смехе, все радовались насмешке над англичанином.

Но в этом смехе их галантный сотоварищ по заговору не чувствовал злобы; иначе он мог бы ответить так:

— А что касается Джона Буля, мой дорогой Луи Наполеон, то не будь его, даже пурпурный плащ вашего великого дядюшки,[81] спустившийся словно с неба и бросающийся в глаза всей Франции, не смог бы поднять вас на то высокое место, которое вы сейчас занимаете, — место президента, которое, возможно, преобразуется в трон императора!

Но ничего подобного англичанин не сказал. Он был слишком заинтересован в таком преобразовании, чтобы относиться к нему легкомысленно. Вместо того, чтобы ответить, он рассмеялся так же громко, как остальные.

Еще немного мадеры, капелька токайского для маршала, еще одна выкуренная «регалия», сопровождаемые легкими шутками, и собравшиеся разошлись.

Остались двое: Наполеон и его английский гость.

Возможно, даже вполне вероятно, что никогда два больших мошенника не собирались в одной комнате!

Я предвижу, с каким недоверием будет встречено это утверждение, и готов к снисходительным усмешкам. Нужен опыт, каким иногда обладают предводители революционеров, чтобы разглядеть мошенническую суть коронованных особ; хотя десять минут последующей беседы убедили бы даже самых недоверчивых.

Между этими двумя не было недостатка в доверии. Напротив, они словно принадлежали к единому братству преступников и именно в таком свете смотрели друг на друга.

Но это были преступники грандиозного масштаба, укравшие у Франции одну половину свободы и готовившиеся украсть вторую.

Чокнувшись, они продолжили разговор. Первым заговорил принц-президент:

— Относительно этой пурпурной мантии. Какие шаги нужно предпринять? Пока она не будет у меня на плечах, я слаб, словно кошка. Обо всем приходится советоваться с Законодательным собранием. Даже это мелкое дело восстановления папы требует от меня величайших усилий.

Английский вельможа ответил не сразу. Он сидел, задумавшись, теребя кожаную перчатку пальцами. Выражение его лица свидетельствовало, что он занят какими-то расчетами.

— Вы должны сделать Законодательное собрание более послушным, — ответил он наконец тоном, который свидетельствовал, что шутливое настроение его покинуло.

— Вы правы. Но как это сделать?

— Нужно его прополоть.

— Прополоть?

— Да. Вам следует избавиться от Бланков, Роллинов, Барбов[82] и прочих каналий.

— Отлично! Но как?

— Путем лишения избирательных прав их избирателей санкюлотов — тех, что в блузах.[83]

— Мой дорогой виконт! Вы, конечно, шутите!

— Нет, мой дорогой принц. Я говорю серьезно.

— Черт побери! Такой законопроект может стащить членов собрания с их мест. Лишить избирательного права синеблузых! Да их два миллиона!

— Тем более от них необходимо избавиться. И это может быть сделано. Вы считаете, что большинство депутатов вас поддержат?

— Я уверен в этом. Как вы знаете, нам удалось провести в Законодательное собрание много представителей старого режима. Опасаться нужно уличного сброда. Соберется толпа, если такой законопроект будет предложен. А вы знаете, что такое парижская толпа, когда дело политическое!

— Но я думал о том, чтобы рассеять толпу, вернее, помешать ей собраться.

— Каким образом, mon cher?

— Нам нужно причесать гребень галльского петуха, вырвать ему перья.

— Я вас не понимаю.

— Очень просто. Со своей стороны мы нанесем оскорбление вашему послу де Морни — какая-нибудь мелочь, которую потом можно будет объяснить и извиниться. Я об этом позабочусь. Вы в большом гневе отзовете посла, и между двумя государствами возникнет вражда. Обмен дипломатическими нотами с соответствующими резкими выражениями, несколько статей в вашей парижской прессе — я обеспечу то же самое с нашей стороны, перемещение с полдесятка воинских частей, небольшая дополнительная активность в доках и арсеналах — и дело сделано. Пока галльский петух кричит по одну сторону пролива, а английский бульдог лает по другую, ваша Ассамблея сможет принять любой закон, не боясь толпы. Поверьте мне на слово, это можно сделать.

— Милорд, вы гений!

— Ничего особенного. Всего лишь игра в домино.

— Будет сделано. Вы обещаете изгнать де Морни из вашего двора? Более подходящего человека для такой игры не найдешь.

— Обещаю.

Обещание было сдержано. Де Морни «изгнали», была исполнена и остальная часть программы — вплоть до лишения синих блуз права голоса.

Все произошло так, как предсказывал английский дипломат. Французы, рассерженные оскорблением, нанесенным их послу, в своей враждебности к Англии забыли обо всем остальном. А тем временем был отрезан еще один ломоть от их тающей свободы.

А осуществление заговора продолжалось.

Еще до конца года клятвопреступник русский царь двинул своих клевретов в Южную Германию, погасив пламя баварской революции. Солдаты Наполеона Третьего заставили римлян принять презираемого иерарха; а огромная казачья армия — двести тысяч человек — надвинулась на Пушту и угрожала загасить последнюю искорку свободы на востоке.

Это не роман — это история!

Глава XXIV