Пески смерти - Александр Лидин

— Ничего это не значит, — отмахнулся гауптштурмфюрер. — Мистические знания, причем те, что касаются столь древних эпох, очень неточные. Если хотя бы половина легенд была правдой, то… — гауптштурмфюрер махнул рукой и пришпорил своего скакуна, направляясь в сторону Двойной скалы.

Василий тоже подстегнул лошадь, решив не отставать от гауптштурмфюрера, но его кляча не прибавила шага, продолжая медленно плестись в хвосте отряда.

Глава 5

Записки Григория Арсеньевича Фредерикса

Продолжение

Вы, чьи широкие шинели

Напоминали паруса,

Чьи шпоры весело звенели

И голоса, и голоса…

И чьи глаза, как бриллианты,

На сердце вырезали след —

Очаровательные франты

Минувших лет.

Пенал из храма я открыл только сегодня в теплушке, где-то в самом сердце Южной Сибири. Сам пенал был небольшим, чуть длиннее человеческой ладони. Всю его поверхность покрывали странные письмена, очень похожие на вавилонскую клинопись. Я даже узнал несколько знакомых слов, но в целом в текст они так и не сложились. «Опасность», «дерево», «охранник» или «страж» перемежаются незнакомыми мне словами. Нет, если бы я был в Петербурге, я без сомнения сумел бы прочесть эту надпись. В крайнем случае скопировал бы ее и обратился к одному из университетских специалистов или заглянул бы в Академию наук. А так прочел, что помнил, в очередной раз проклиная собственную безграмотность. Однако никогда не знаешь, что тебе в жизни пригодится…

И еще на одной из сторон пенала был рисунок-осьминог. Но это-то как раз меня не сильно удивило, так как я отлично помнил чудовище.

Еще меня постоянно мучает вопрос: зачем этот пенал понадобился тому англичанину. Ведь, судя по всему, он потратил немалые деньги, прибыв в безымянный храм за этим сокровищем. Да и чудовище, вставшее из гроба, никак не покидало моих мыслей.

Конечно, я отлично понимал, что мертвый восстать не может… или может. Обращаясь к практике древних культов, никогда нельзя сказать, что правда, а что вымысел, тем более сейчас, в начале двадцатого века, многое из того, что раньше приписывали колдовству и действию потусторонних сил, оказалось всего лишь необычными природными явлениями, которые довольно легко объяснить.

Тогда выходит, что тварь находилась в глубоком летаргическом сне. Но как она смогла с такой легкостью пробудиться? Или так было и задумано: вечный сон в безымянной гробнице. И что это была за тварь? Пришелец со звезд или порождение ночного кошмара, того, что мы называем «черной магией». А может, это просто урод от рождения, место которому в ломоносовской кунсткамере?..

Но вернемся к пеналу.

На то, чтобы открыть его, у меня ушло часа три. Надо сказать, что сделан он был из какой-то очень странной древесины зеленоватого оттенка. Вначале я подумал, что дерево покрыто специфической краской или полупрозрачным лаком, но после тщательного изучения пенала с помощью лупы пришел к выводу, что существо (не скажу «человек»), выточившее его, использовало неведомый мне сорт дерева с зеленоватой древесиной.

Вообще, сейчас в теплушке, после того, как окончательно стало ясно, что эту войну мы проиграли, все случившееся со мной представляется мне каким-то наваждением-кошмаром, от которого я не могу отделаться и который возвращается ко мне снова и снова. И всякий раз мне кажется, что я снова прячусь от японских стрелков на крыше таинственного храма, а рядом, изнемогая от страшных ран, умирает Степан.

Что же до самого пенала, то была еще одна вещь, сильно удивившая меня. То, что саркофагу и твари, лежавшей в нем, много лет, не вызывало сомнений. Однако как долго может храниться дерево? Я внимательно осмотрел пенал и не нашел на нем никаких признаков воздействия времени. Он мог быть вырезан и год, и триста лет назад. С другой стороны, древесина не была ни покрашенной, ни лакированной, а климат в Маньчжурии еще тот. Тем более в сыром помещении… Нет, здесь не обошлось без тайных сил, и скорее всего, пенал хранил нечто очень ценное. Но что там могло быть? Золото или другой какой-то драгоценный металл? Вряд ли. Пенал слишком легкий. Драгоценные камни? Вполне возможно, однако их не столь много, чтобы ради них рисковать жизнью, проехав полмира (я имею в виду англичанина). Некий алмаз запредельного размера? Может быть…

Я долго крутил пенал, поднося его к свету, пока не обнаружил тоненький шов, указывающий на то, что нужно было всего лишь сдвинуть в сторону верхнюю панель.

Проделать эту несложную операцию мне удалось только с четвертой или пятой попытки. Как бы то ни было, открывался пенал очень просто.

Внутри деревянной коробочки, вырезанной из единого куска древесины, оказалось два отделения — большое и маленькое. Большое имело продолговатую форму, и в нем лежал в свернутом виде какой-то пергамент. Точнее, как я выяснил чуть позже, сразу два. А второе отделение было круглым, и в нем лежало нечто удивительное — небольшой шарик, напоминающий жемчужину, переливающуюся всеми цветами радуги. Достав вещицу из пенала, я долго рассматривал ее, перекатывая в ладони. Она искрилась, переливалась всеми цветами радуги, словно перламутровая ракушка, но во много раз ярче.

Наконец, налюбовавшись, я убрал жемчужину назад в пенал и занялся пергаментами. Их, как я уже говорил, было два. Один из них оказался картой, а точнее, картой и схемой. Бумага была очень тонкой… Хотя, быть может, это вовсе и не бумага. Второй пергамент покрывали надписи на арабском, но не на современном, а на древнем его варианте. Тем не менее я с легкостью прочел письмо, содержание которого поразило меня до глубины души. Ни о чем подобном я и помыслить не мог. И тем не менее. Привожу его здесь полностью, скорее из опасения, что какая-то деталь может выпасть из моей памяти или же мне придется обратиться к этому документу, дабы что-то уточнить. Ну не стану же я всякий раз разворачивать старинный пергамент — вещь ценную и хрупкую.

(Далее на отдельном листке)

Обитающий во тьме Внешней Пустоты, явись на Землю снова, заклинаю тебя.

Пребывающий за Сферами Времени, услышь мою мольбу.

Ты, чья сущность — Врата и Путь, явись, явись, слуга Твой призывает Тебя.

Кенатир! Караркау! Дедос! Йог-Сотот!

Я, Абдаллах ибн Джабир ибн Абдаллах ибн Амр аль-Хазраджи аль-Ансари, сын Джабир аль-Хазраджи, правоверного мусульманина из Иасриба, собирателя хадисов, в исполнение своей клятвы, находясь при смерти в одном из селений далекого Кхитая, пишу это письмо, дабы передано оно было одному из моих господ, слуг Ктулху Великого, либо любому из эмиссаров Р'льеха.