Пособник - Иэн Бэнкс

Я из кожи вон лезу, чтобы раствориться. Поначалу мне это лучше удается с ребятами-хайлендерами — я не отстаю от них ни по виски, ни по пиву, курю их сигареты и терплю их замечания типа «Нет, я еще не бросил курить», когда предлагаю им свои «Силк кат», но по мере того как мы пьянеем, меня начинает смущать их отношение к заезжим, а еще больше — к женщинам; Хоуи парень, с которым я познакомился предыдущим вечером, — рассказывает, как поколачивал свою благоверную, а теперь эта сучка пристроилась в один из этих долбаных лагерей для женщин, и если он когда-нибудь ее найдет, то вышибет из нее на хер все это дерьмо. Другие не советуют ему это делать, но у меня такое впечатление, что их останавливает только страх оказаться за решеткой.

Я потихоньку перемешаюсь по направлению к заезжим.

В какой-то момент вижу Энди — он стоит, смотрит из окна бара на темное озеро, глаза широко раскрыты.

— Ты в порядке? — спрашиваю я его.

Он отвечает не сразу.

— Мы здесь в десяти метрах над уровнем воды, — говорит он, кивая в сторону берега.

— Не может быть. — Я закуриваю сигарету.

— Палубу этого уровня на «Куин-Элизабет-два» мы называли «Экзосет»-палубой, потому что на этой высоте ракета и идет.[55]

Ага, фолклендские истории.

— Если, — говорю я, вглядываясь в темноту на другом берегу озера, — у тебя нет рассерженного соседа с хорошими связями среди торговцев оружием…

— Это единственный предмет моих ночных кошмаров, — говорит Энди, продолжая всматриваться в невидимое озеро, глаза у него все так же широко раскрыты. — Ну не смешно ли, а? Кошмар — как меня десять лет назад разносит к ебеням ракетой. Я даже не появлялся на той палубе, мы располагались двумя палубами выше… — Он пожимает плечами, прикладывается к стакану и, улыбаясь, поворачивается ко мне. — Ты мать часто видишь?

— Что? — переспрашиваюсь я, растерявшись от такой резкой смены темы. — Нет, последнее время не очень. Она все еще в Новой Зеландии. А ты? Ездил в Стратспелд?

Он трясет головой, и меня вдруг пронимает дрожь — я вспоминаю этот жест, повторявшийся снова и снова, ставший наконец чем-то вроде нервного тика тогда, в Стратспелде, после похорон Клер в восемьдесят девятом; жест неверия, непонимания, неприятия.

— Тебе надо к ней съездить, — говорит он мне. — Надо поехать и навестить их. Они будут рады.

— Посмотрим, — говорю я.

Порыв ветра ударяет в окно дождем, сотрясая раму, звук такой громкий и неожиданный, что я отскакиваю, а Энди просто медленно поворачивается и вглядывается в темноту чуть ли не с презрением, а потом рассмеявшись, обнимает меня за плечи и предлагает выпить еще.

Позже над отелем начинает бушевать буря, в горах за озером сверкают молнии, а от раскатов грома дрожат стекла. Электричество отключается, гаснет свет, мы зажигаем свечи и газовые светильники, а заканчиваем вечеринку — семеро самых стойких: Энди, я, Хоуи, пара местных ребят и пара приезжих — внизу в бильярдной, где стоит видавший виды стол и протекает потолок, отчего вся грязноватая зеленая поверхность превращается в болото миллиметровой глубины, вода капает из всех луз и крупными каплями скатывается по массивным ножкам стола на пропитанный влагой ковер, а мы играем в снукер при свете шипящего газового фонаря и вынуждены со всей силы лупить по белому шару, даже когда требуется филигранный удар, потому что вода оказывает дополнительное сопротивление, а шары, катясь по столу, издают шипящий трескучий звук, иногда оставляя за собой что-то вроде шлейфа из брызг, а я чувствую, что напился и к тому же улетел от пары сильных косячков, которые выкурил раньше в саду вместе с заезжими, но обстановка в этой залитой водой тусклой бильярдной кажется мне жутко веселой, и я смеюсь как сумасшедший и в какой-то момент обнимаю Энди за шею и говорю ему: Знаешь, старина, я так тебя люблю, а разве дружба и любовь не самое главное? И почему только люди этого не понимают и почему они не могут относиться друг к другу по-человечески? Правда, в мире еще хватает всяких ублюдков, но Энди только трясет головой, и я пытаюсь расцеловать его, и он мягко отстраняется и прислоняет меня к стене и подпирает бильярдным кием, а мне это кажется таким ужасно смешным, что я смеюсь до упаду — и в самом деле падаю, а потом никак не могу подняться, и Энди с одним из заезжих относят меня в мою комнату, сваливают на кровать, и я мгновенно засыпаю.

Мне снится Стратспелд и долгие летние месяцы моего детства, которые я проводил в счастливом безделье, пока они не закончились в один прекрасный день бегом по лесу (но я гоню от себя эти воспоминания — за долгие годы я научился этому); я снова бреду по лесу, пересекаю скрытые между горных склонов лесистые полянки вдоль берегов красивого озерца и речушки, потом стою у старого лодочного сарая под лучами невыносимо яркого солнца; вода переливается зеркальными блестками, и я вижу две фигуры, обнаженные, хрупкие и белые в траве за тростниковыми зарослями, я смотрю на них, и свет превращается из золотого в серебряный, а потом в белый, и деревья словно сжимаются, листья исчезают в холодном сверкании этого всеохватного белого сияния, и все вокруг становится одновременно темнее и светлее, все цвета сводятся к черному и белому; деревья стоят голые и черные, землю выровняла белизна, исчезли две молодые фигуры, а другая — совсем маленькая, в сапожках, рукавичках, полы пальто развеваются за спиной — бежит, заливаясь смехом, по белой поверхности замерзшего озера.

Кто-то кричит, зовет.

Глава седьмая

Lux Europae

Двенадцатью часами позже я на этих гребаных Нормандских островах[56] все еще мучаюсь похмельем и думаю: какого хера мне здесь надо?

— А? Что?

— Просыпайся, Камерон. Тебя к телефону.

— А? Сейчас. — Я пытаюсь сфокусировать взгляд на Энди, но, кажется, не могу открыть левый глаз. — Это важно?

— Не знаю.

Я встаю, натягиваю халат и шлепаю в холодный пыльный вестибюль, где стоит телефон.

— Камерон, это Фрэнк.

— А, привет.

— Как там дела в твоей хайлендской дыре?

— Прекрасно. — Мне все никак не убедить левое веко подняться. — В чем дело, Фрэнк?

— Тут твой мистер Арчер звонил.

— Ну? — настороженно говорю я.

— Он сказал, что тебе, может, будет интересно знать, — я слышу, как Фрэнк шуршит бумажками, — настоящее имя мистера Джеммела. Его зовут Дж. Азул. Дж. — это инициал, а затем А-З-У-Л. Этому Азулу якобы известна вся история, но он уезжает за границу… сегодня днем. Вот все, что он мне сказал. Я попытался узнать, о чем это он толкует, но…

— Минутку, минутку, — говорю я; мне наконец удалось поднять левое веко — глаз болит и начинает слезиться. Я делаю глубокий вдох, пытаясь проснуться окончательно. — Повтори все еще раз.

— Звонил, — медленно говорит Фрэнк, — мис-тер Арчер…

Фрэнк повторяет все сообщение. А я тем временем думаю. Уезжает сегодня… откуда уезжает?

— Хорошо, — говорю я, когда Фрэнк кончает свою диктовку — словно объяснял что-то читателю газеты «Сан». — Фрэнк, сделай доброе дело, посмотри, есть ли что-нибудь на этого Азула?

— У меня работы выше головы. Не все ведь считают, что сроки…

— Фрэнк, я тебя умоляю. Очень знакомое имя; кажется, я его уже встречал… Черт, никак не вспомнить, мозги заржавели. Прошу тебя, Фрэнк, проверь, пожалуйста, а? Очень тебя прошу. Считай, я твой вечный должник. Пожалуйста.

— Ну ладно, ладно.

— Спасибо; если что найдешь — сразу же звони мне, ладно? Позвонишь?

— Позвоню, позвоню. Ладно уж.

— Отлично. Здорово. Спасибо.

— Но если уж я позвоню, надеюсь, ты ответишь быстрее, чем вчера.

— Что?

— Твой мистер Арчер вчера звонил.

— Вчера? — переспрашиваю я, чувствуя, как у меня начинает крутить в желудке.

— Да, где-то в районе обеда. С ним Руби говорила. Меня в тот момент не было, я потом пытался до тебя дозвониться, но никто не брал трубку. Я попытался позвонить тебе на мобильник, хотя и сомневался, что он будет работать в твоих горах. Так оно и оказалось — робот предложил мне позвонить попозже.

— Черт побери.

— Да, и вот еще что…

Кажется, он собрался выдать очередную свою идиотскую шутку с проверкой орфографии, охереть можно. Мысли у меня обгоняют друг друга, а точнее, вроде как попытались бежать, да застряли у беговой дорожки — начали снимать тренировочный костюм, запутались в штанинах, попрыгали-попрыгали на одной ноге, да и рухнули на землю, а остальные бегуны тем временем ушли далеко вперед.

— …а если это распространенное имя? — спрашивает Фрэнк. — Что, если Азулами зовут половину жителей в Бейруте или еще где? Я хочу сказать, что оно звучит как-то…

— Слушай, Фрэнк, — говорю я (меня вдруг осенило, и мой голос звучит гораздо трезвее и спокойнее, чем должен бы), — кажется, я вспомнил, откуда его знаю. Я его видел на заднике «Частного детектива». Это как-то было связано с… Не помню. Ну, обычная ерунда, какая попадает на задник «Детектива». Прошу тебя, Фрэнк. Он может быть связан с обороной, космическими разработками, разведкой или торговлей оружием. Попробуй поискать в «Профайле» — просто набери «Азул» и…