Собрание сочинений. Том 2. Голуби преисподней - Роберт Говард

Мало того, что он хорошо выглядел в этой роли, он в ней и чувствовал себя хорошо — воспоминания оживили в его душе картины буйных, безумных и прекрасных дней, когда он еще не помышлял о троне и как бродяга-наемник пил, искал приключений и стычек, не задумываясь о завтрашнем дне и не мечтая ни о чем, кроме доброго пива, алых губок и острого меча, чтобы размахивать им на полях битв всего мира.

Он ехал по неспокойной стране. Конных отрядов, патрулировавших обычно реку на случай пойнтайнского вторжения, не было видно. Гражданская война оголила границы. Длинная белая дорога тянулась от горизонта до горизонта, и по ней не двигались ни караваны верблюдов, ни грохочущие телеги, ни стада скота — только редкие группы всадников, остролицых мужей с решительными взорами. Они держались вместе и ехали настороже. Обычно они внимательно оглядывали Конана, но не задерживались, потому что вид одинокого ездока навевал мысли не о богатой добыче, а о тяжких ударах.

Опустошенные деревни лежали в развалинах, поля и луга заросли бурьяном. Лишь самые смелые навещали этот край, а местный люд разбежался и поредел во время внутренних войн и набегов из-за реки. В мирные времена на дороге было полно торговцев, направлявшихся в Мессантию и Аргос или обратно. Сейчас они предпочитали более длинную, но менее опасную дорогу на восток через Пойнтайнию, которая поворачивала потом на юг, к Аргосу. Только отчаянной смелости человек мог рискнуть своей жизнью и товаром, выбрав зингарийскую дорогу.

Ночью языки пламени взвивались на юге, днем поднимались в небо столбы дыма — в городах и на равнинах Юга гибли люди, рушились престолы, замки превращались в руины. Конан чувствовал даже искушение старого наемного вояки — повернуть коня и броситься в самую гущу схватки, разрушения и грабежа. Зачем стараться вернуть власть над народом, который уже и думать забыл про него? Зачем бежать за болотными огоньками, гнаться за утраченной навеки короной? Почему не забыться в багряных волнах войны и разбоя, которые раньше столь часто принимали его в свои объятия? Мир вступает в эру железа, эру войн, эру имперских амбиций. По-настоящему сильный человек может, конечно, встать на обломках царств, как последний победитель. Но почему этим человеком должен быть именно он? Так нашептывал ему на ухо демон-хранитель, а призраки бурного и кровавого прошлого окружали его тесным, кольцом. Но коня он не повернул, а все ехал и ехал к цели, такой туманной и неопределенной…

Он все быстрее гнал черного жеребца, но белая дорога от горизонта до горизонта была пуста. У Зората было большое преимущество, но Конан двигался все-таки быстрее, чем торговец с товаром. Так он доехал до замка графа Вальбросо, который, подобно гнезду хищной птицы, возвышался на скале над самой дорогой.

Вальбросо — худощавый человек с блестящими глазами и хищно загнутым носом, закованный в черные доспехи, съехал с горы во главе своих воинов, тридцати копейщиков, ветеранов пограничных схваток, таких же жадных и безжалостных, как и он сам. Торговых караванов давненько не было, и Вальбросо одновременно проклинал гражданские войны за опустевшие дороги, и благославлял их за ту свободу, с которой можно было обращаться с соседями. Он не рассчитывал хорошо поживиться за счет одинокого всадника, но курочка по зернышку клюет. Когда же он опытным взглядом осмотрел снаряжение и покрытое шрамами лицо Конана, то пришел к тому же выводу, что и всадники, встречавшие киммерийца раньше, — пустая мошна и тяжкий меч.

— Ты кто, бездельник? — сурово спросил он.

— Наемник, направляющийся в Аргос, — ответил Конан.

— Для парня из Свободной Компании ты выбрал неважный путь, — проворчал Вальбросо. — На юге полно всего — и работы, и добычи. Присоединяйся ко мне, и забудешь про голод. Дорога, правда, опустела и толку с нее немного, но я с этими головорезами собираюсь пойти на юг и продать свои мечи тому, кто сильнее.

Конан не торопился с ответом, потому что знал: откажешься — головорезы Вальбросо тут же кинутся на него. Прежде чем он обдумал ответ, зингарец заговорил снова:

— Вы, забияки из Свободной Компании, всегда славились умением развязать человеку язык. У меня есть пленник — последний схваченный мной купец и, клянусь Митрой, последний купец за целую неделю вообще. Но упрямый. Мне так и не удалось заставить его открыть свой железный ящик, секрет которого нам неизвестен. Клянусь Иштар, я-то думал, что знаю все способы убеждения, но, может быть, ты, ветеран Свободной Компании, знаешь такие, что ускользнули от моего внимания. Во всяком случае, поезжай за мной и попробуй что-нибудь сделать.

Слова Вальбросо определили выбор Конана. Похоже, речь шла о Зорате. Конан, конечно, не знал торговца, но человек, решившийся ехать этой дорогой в такое страшное время, мог, скорее всего, устоять и перед пытками.

По дороге, ведущей к замку, Конан ехал бок о бок с Вальбросо, хотя, как простой солдат, должен был держаться сзади. Но привычка сделала его неосмотрительным; к счастью, Вальбросо не обратил на это внимания. Годы жизни на пограничье научили графа манерам, несколько отличающимся от тех, что в ходу при дворе. Кроме того, он знал о независимости наемников, мечи которых прорубили дорогу к трону не одному королю.

Замок окружен был высохшим рвом, наполовину заваленным мусором. Они проехали через подъемный мост под арку ворот. Зловеще загремела решетка, опускаясь за спинами. Они выехали на пустой двор, заросший травой. Посередине был колодец, а вдоль стены тут и там были разбросаны деревянные времянки солдат. Из окон выглядывали лохматые, пестро одетые женщины. В сводчатых нишах солдаты в ржавых доспехах играли в кости на каменных плитах. Все это походило скорей на разбойничий вертеп, чем на благородный замок.

Вальбросо спешился и жестом приказал Конану следовать за ним. Через дверь они прошли в коридор, где встретили одетого в латы человека свирепого вида, который спустился вниз по лестнице — скорей всего, это был начальник стражи.

— Ну как, Белосо? — спросил граф. — Он заговорил?

— Молчит! — буркнул тот и покосился на Конана.

Вальбросо выругался и побежал по лестнице, Конан и Белосо за ним. Наверху они услышали вопли умирающего. Камера пыток в этом замке была на высоте — как и в государственном учреждении, здесь были всевозможные приспособления для терзания плоти, раздробления костей, вытягивания жил — колеса, железные башмаки, цепи и крючья.

В углу камеры сидело худое и лохматое человекоподобное чудовище в кожаных штанах и жадно обгладывало кость. На колесе умирал — Конан понял это сразу — голый человек. Неестественно вытянутые конечности говорили о вывернутых суставах и множестве других немыслимых повреждений. У него была смуглая кожа, умное строгое лицо и черные глаза, мутные и покрасневшие от боли. На лице его выступил предсмертный пот, а из-за растянутых губ виднелись черные десна.