Убийство городов - Александр Проханов

Из люка показался ополченец Шатун. У него на лбу были большие мотоциклетные очки, из-под которых торчал перепачканный копотью нос и топорщились закрученные усы.

– Козерог, горючего ноль. Снарядов ноль. Завести не могу. Надо нашим передать на блокпост, пусть бочку с горючкой подбросят. Надо ее отседа угнать, пока укры не очухались.

– Шатун, ты теперь начальник артиллерии. Давай, собирай батарею. А эту пригонишь на базу. – Козерог ласково похлопал гаубицу по замасленному железу, как похлопывают домашнего жеребца.

Рябинин чувствовал веселое возбуждение. Его первый бой завершился. Во время этого боя он испытал страх, азарт, оторопь, тревожное ожидание, которые теперь сменились легкостью и чувством победы.

Этот бой соединил его со всем воюющим ополчением, занимающим оборону от Луганска до Донецка. С теми, кто дежурит на блокпостах, отбивает танковые атаки, выдерживает артобстрелы. Этот бой соединил его с войной, поместил в войну. И теперь он полноправный участник этого грозного, смертельно опасного действа.

Рядом с гаубицей была отрыта траншея, валялись доски, тряпье, пустые зарядные ящики. Стояла палатка с приподнятыми боковинами. Над ней развевался украинский, желто-синий флаг. Его пытался сбить ополченец в каске. В сумерках палатки топтались ополченцы. В палатке стоял стол, железные стулья. Стол был накрыт – банки с тушенкой, нарезанный хлеб, перья зеленого лука. Стояла большая бутыль с надписью «Спирт». Блестели стаканы.

– Козерог, да они нас ждали! – Федя Малой открыл бутылку и нюхал спирт. – У них ресторан настоящий!

– А что, гвардейцы, может, отметим победу? Боевое крещение батальона «Марс»? – Козерог, ликуя, оглядел ополченцев, близкую гаубицу, тлеющую траву. – По глоточку, по капельке, из трофейных стаканов?

– Водички бы, спирт разбавить. А то сгорим, – сказал Шатун, в своих мотоциклетных очках похожий на аквалангиста. – Где водички достать? – Он тряхнул пустой пластмассовой канистрой.

Козерог бегающими глазами осмотрел ополченцев.

– Ты, Калмык, бегом к источнику! Нога здесь, нога там!

Калмык схватил канистру и кинулся исполнять приказание.

– Отставить! – остановил его Козерог. – Рябина, ты пойдешь!

Не понимая, почему Козерог оставил Калмыка в палатке, а его послал за водой, Рябинин схватил канистру. Побежал по тропке сквозь заросли туда, где стояла часовенка и бил ключ.

Были светлые сумерки. В ветках угасала заря. Воздух был густой и синий. Земля, остывая, источала душистое, с полынными запахами, тепло. Он пробежал по тропинке, вышел на поляну. Поставил на землю канистру, чтобы поправить съехавший автомат. И увидел солдата.

Солдат был без шапки, с короткими светлыми волосами, загорелый. Его солдатская рубашка была серо-зеленого цвета, на рукаве виднелась желто-блакитная нашивка, какие носят украинские военные. Он держал наперевес автомат и медленно переступал, высоко поднимая ноги, словно охотник, скрадывающий дичь. Чутко прислушивался к неясному шуму, который доносился сквозь заросли с позиции недавно захваченной гаубицы.

Рябинин замер, присел, желая укрыться, остаться незамеченным. Чтобы этот солдат, уцелевший во время атаки, прокрался мимо и ушел восвояси, со своим испуганным лицом, мятой одеждой, желто-синим шевроном. Рябинин начал приседать, издавая чуть слышный шорох. Солдат, тревожно вращая глазами, стал искать источник шороха, поднимал автомат. Еще не видя Рябинина, наводил ствол. Их глаза встретились, ужаснулись. Рябинин видел, как ствол автомата движется по дуге, готовый нащупать его грудь. Останавливая это движение, не давая дуге завершиться, почти не целясь, ударил из своего автомата. Увидел рыжее пламя, услышал сквозь грохот чмокающий звук пуль, вошедших в близкое тело. Солдат отшатнулся. Изумленно раскрыл рот, выпустил автомат и рухнул навзничь, дрожа ногами.

Рябинин не понимал случившегося. Порывался бежать. Видел, как бьется в траве подстреленный им солдат. Побуждаемый страхом, тоской, ужасом своего слепого выстрела, кинулся к солдату.

Тот бился ногами, худыми плечами, затылком. В горле булькало, клокотало. Рубаха на груди набухала кровью. Кровь двумя струйками текла изо рта. Глаза, серо-голубые, с большими белками, блуждали по небу.

Рябинин подхватил рукой его теплый затылок, оторвал от земли:

– Сейчас, подожди! Перевяжу! – Стал расстегивать солдату рубаху, обнажая грудь, пачкаясь кровью. Увидел нательный крест, такой же, какой носил сам. В тоске, в непонимании, глядя на черную скважину, из которой бил кровяной фонтанчик, бессвязно бормотал: – Перевяжу, потерпи! Здесь рядом машины!

Солдат остановил на нем выпуклые, полные слез глаза. Втянул воздух и сильно, с хрипом, выдохнул, посылая в лицо Рябинину шматок крови. Словно харкнул в него. Голова его отяжелела, соскользнула с ладони Рябинина. Упала в траву и свернулась набок.

Рябинин встал, отирая с лица кровь. Стоял над убитым солдатом, который стал длиннее, утих и не дергался в темных травах. Синяя заря сквозь ветки смотрела на них обоих – на убитого солдата и Рябинина.

Он вдруг испытал смертельную панику. Не понимал, кем был теперь он, Рябинин. Кем был лежащий в траве солдат. Кем были отец и мать, сидящие в уютной московской гостиной. Кем была подруга, у которой на ладони он целовал «линию жизни». Кем был его любимый школьный учитель, преподававший литературу. Он не понимал мира, в котором теперь оказался, стоя на темной траве перед убитым солдатом, который перед смертью плюнул в него кровью.

Помрачение и ужас были столь сильны, что он побежал. Наугад, сквозь кусты, хрустя и цепляясь, подальше от поляны, на которой лежал солдат, от его желто-синей нашивки и нательного креста. Не знал, куда бежит. Прочь от поляны, прочь от гаубицы, прочь от этой войны. Куда-нибудь через пустоши и лесопосадки, к какой-нибудь дороге, до какой-нибудь попутной машины. До границы, до Ростова, до самолета. Чтобы вернуться в Москву, в милый любимый дом, к любимым родителям, книгам. К приятелям в литературном кафе.

Он бежал вслепую, понимая, что прежняя жизнь не примет его. Мама, если станет его обнимать, обнимет убийцу. Подруга, целуя его теплыми мягкими губами, будет целовать убийцу. Приятели, трунящие над его литературными суждениями, станут трунить над убийцей.

Он вдруг спохватился, что забыл автомат. Оружие, из которого он убил человека, – стертое железо, лысый приклад, – это оружие остановило его панический бег, позвало обратно. Оружие, которое он получил из рук командира на площади, связывало его с оставленными товарищами. Связывало с войной. На поляне лежал убитый им солдат, обративший его в бегство. И там же лежал автомат, который позвал его обратно.

В сумерках, испытывая муку и страх, он вернулся на поляну. Темный, с мутным лицом, вытянулся убитый солдат. И рядом с ним автомат, из которого тот не успел выстрелить. На тропе тускло отсвечивал автомат Рябинина. Рябинин повесил его на плечо, подобрал канистру и направился к источнику исполнять приказ Козерога.

Омыл лицо, постирал рубаху. Пил студеную воду, которая истекала из таинственных земных глубин и несла с собой целящие силы, кроткое утешение, умаление страданий. Набрал в канистру воды. Надел мокрую рубаху и побрел, далеко обходя поляну. Старался не думать об убитом солдате. Не пускал в свой рассудок разрушительный взрыв.

Он услышал летящий по небу звук, звенящий, ноющий, словно водили смычком по железной струне. Раздался короткий свист, за бугром с кустами страшно ахнуло, раз, другой. Полыхнул рыжий свет, тряхнуло, и жаркий воздух, продрав кусты, пошатнул Рябинина.

Он стоял, глядя, как близко, за кустами танцует желтый огонь, и что-то трещит, осыпается. Медлил, не зная куда бежать и спасаться. Бросил канистру, кинулся сквозь кусты на рыжий огонь.

Он увидел душную рытвину с вонючими перебегающими язычками. Перевернутую гаубицу с вывернутым стволом. Растерзанную палатку с горящим брезентом. И в нелепых позах, как бесхребетные тряпичные куклы, тела убитых.

Шатун в своих дурацких очках и Федя Малой, светя фонарем, бродили вокруг.

– Двумя ракетами! Фарш!

Рябинин в отсветах зловонного пламени увидел голову чеченца Адама, с бородкой, с обрубком шеи, с оскаленными зубами. Лицом в землю, заломив назад руки, словно они были связаны, лежал калмык Валерий. Осетин Мераб схватил омертвевшими руками живот, из которого вываливалось сине-розовое месиво. Серб Драгош улыбался, но его шея была вытянута, как длинный чулок, а ноги были завязаны в узел. Рябинин увидел Козерога. Тот лежал в тлеющей одежде, его разгрузочный жилет был разорван, из карманов вывалились рожки, гранаты, и лежала металлическая коробка с красной наклейкой, где хранились семена марсианских цветов. Рябинин среди рыхлой земли, щепок, обрывков брезента искал каталонца Аурелио. Нашел. Тот недвижно сидел, прижавшись спиной к откосу воронки. У него не было ног, торчали кости, и вытекала кровь. Рябинин наклонился к нему. Аурелио вдруг открыл глаза, приподнял руку, сжал кулак, и губы его прошептали «Венсеремос». Голова упала на грудь. Батальон «Марс» был уничтожен прямым попаданием авиационных ракет. Экипаж космического корабля пал жертвой страшной аварии.