Долорес Клэйборн - Стивен Кинг

Он был настоящий шотландец и попал в наши края после второй мировой. Я думаю, он стал гражданином США, раз работал на такой должности, но говор у него оставался странным. Впрочем, мне было все равно, американец он или китаец.

Ему было не больше сорока пяти, но он уже весь поседел. Его голубые глаза были яркими и пронизывающими, как сверла, — он будто заглядывал прямо вам в душу и читал мысли в алфавитном порядке. Как только я увидела его и услышала, как за мной захлопнулась дверь участка, я поняла, что настоящее следствие произойдет не завтра, а именно сегодня и здесь.

«Прости, что побеспокоил тебя в такое время, — сказал Гаррет. Он нервно потирал руки, как мистер Пиз в банке, но у него, должно быть, руки были помозолистей — звук напоминал мне не трение песка, а наждачную бумагу. — Но доктор Маколифф хотел бы задать тебе несколько вопросов».

По удивленному виду Гаррета я поняла, что он не знает, о каких вопросах идет речь, и это испугало меня еще больше. Мне совсем не нравилось, что этот чертов шотландец решил допросить меня в обход официального расследования.

«Примите мои глубочайшие извинения, миссис Сент-Джордж, — начал Маколифф со своим шотландским акцентом. Он был невысокий, но плотный, и носил маленькие усики, такие же седые, как его голова. Голубые его глаза так и сверлили меня, и я не видела в них ни малейшей симпатии. — Я очень, очень сожалею».

Конечно, док, подумала я. В последний раз ты очень сожалел, когда тебя приперло как раз перед платным туалетом. Но главное, о чем я думала, — нельзя показывать ему свой испуг. Он ведь мог сказать мне что угодно: например, что, когда Джо положили на стол в прозекторской, в руке у него нашли клочок женского платья. Такое тоже могло быть, но я не хотела раньше времени доставлять ему удовольствие.

«Спасибо вам большое», — сказала я.

«Садитесь, мадам», — пригласил он, будто это был его офис.

Я села, и он попросил у меня разрешения закурить. Я сказала, что не боюсь загореться, и он засмеялся, будто это было так уж смешно, но глаза его не смеялись. Он достал трубку, набил ее и зажег, и с того момента, как он сунул ее в зубы, его глаза-сверла ни на секунду не отпускали меня. Даже сквозь дым, который он напустил, они глядели мне в душу, как луч прожектора.

Я начала мигать от этого его взгляда и тут вспомнила, как Вера Донован говорила: «Чушь. Мужья умирают каждый день», — и подумала, что Маколифф мог бы глядеть на Веру до посинения и она бы даже не шевельнула ногой. Это немного успокоило меня, и я села прямо, положив руки на сумку.

Наконец он увидел, что я не собираюсь падать на колени и, заливаясь слезами, сознаваться в убийстве моего мужа. Тогда он вынул трубку изо рта и сказал:

«Вы сказали констеблю, что синяки вам наставил ваш муж, миссис Сент-Джордж».

«Да».

«Что вы сидели на крыльце и смотрели затмение, когда между вами случился спор».

«Да».

«И о чем же вы спорили?»

«О деньгах, — сказала я, — а на самом деле о его пьянстве».

«Но вы сами в тот день купили ему бутылку спиртного, не так ли?»

«Да», — сказала я. Я могла бы что-то добавить, объяснить, но не стала. Маколифф только и ждал, чтобы я начала оправдываться. Оправдания — верный путь в тюрьму.

Наконец он решил нарушить молчание первым:

«После того, как муж напал на вас, вы убежали и пошли на Русский луг смотреть затмение».

«Да».

Внезапно он наклонился вперед и спросил:

«Миссис Сент-Джордж, вы знали, в каком направлении в тот день дул ветер?»

Я подумала: осторожней, Долорес Клэйборн, не попадись. Тут колодцы везде, и этот тип их все знает.

«Нет, — ответила я, — тот день был тихий».

«Ну, разве что бриз», — начал Гаррет, но Маколифф движением руки прервал его, как отрезал.

«Он дул с запада, — сказал он. — Западный ветер, бриз, если вам угодно, семь-девять миль в час. Странно, миссис Сент-Джордж, что при таком ветре вы не услышали с Русского луга криков вашего мужа».

Я секунды три молчала. Дело в том, что я считала до трех, прежде чем отвечать на любой вопрос, чтобы не попасть ни в один из его колодцев. Но он решил, что поймал меня, — он еще больше подался вперед, и глаза его из голубых сделались раскаленно-белыми.

«Ничего удивительного, — сказала я. — Семь миль в час — не так уж много в пасмурный день. К тому же у берега собралось с тысячу лодок, и они гудели. Да и откуда вы знаете, кричал он или нет?»

Он откинулся назад с немного разочарованным видом.

«Это можно предположить, — сказал он. — Мы знаем, что он не умер сразу при падении и оставался в сознании еще какое-то время. Миссис Сент-Джордж, если бы вы упали в колодец и лежали там со сломанными ребрами и разбитой головой, вы стали бы кричать?»

Я посчитала до трех и ответила:

«Это же не я упала в колодец, мистер Маколифф. Это был Джо, и он был пьян».

«Да. Вы купили ему бутылку виски, хотя мне говорили, что вы ссорились с ним из-за этого. Вы купили ему виски, и он напился. Он был очень пьян. Изо рта у него вытекло много крови, и рубашка тоже была в крови. Если сопоставить это с тем, что у него пробиты легкие осколками ребер, то знаете ли вы, что это значит?»

Раз-два-три, мой милый пони.

«Не знаю», — сказала я.

«Это значит, что такого рода повреждения вызваны продолжительными криками о помщи». Да, Энди, он так и сказал — «помщи».

Это был не вопрос, но я все равно сосчитала до трех.

«Так вы думаете, что он звал на помощь?»

«Не думаю, мадам, — сказал он. — Я в этом уверен».

На этот раз я не стала ждать.

«Доктор Маколифф, вы что, считаете, что я его туда столкнула?»

Это на миг выбило его из колеи, и его глаза отпустили меня. Он пыхнул пару раз своей трубкой, а я попыталась угадать, что он мне ответит.

Но вместо него заговорил Гаррет:

«Долорес, никто и думать не может…»

«Погодите, — Маколифф опять прервал его. Я чуть затормозила его паровоз, но с колеи он не сошел и спешил теперь наверстать потерянное расстояние. — Я могу. Видите ли, это моя работа, миссис Сент-Джордж».

«Не зовите меня так, — сказала я. — Раз уж вы обвиняете меня в том, что я столкнула своего мужа в колодец и смотрела сверху, как он зовет на помощь, можете звать меня Долорес».

Это во второй раз заставило его смутиться. Думаю, он не видел такого с окончания медицинского училища.

«Никто вас ни в чем не обвиняет, миссис Сент-Джордж», — сказал он, но в его глазах я прочла — «пока».

«Это хорошо, — сказала я. — Просто глупо думать, что я могла бы его столкнуть. Он был тяжелее меня на пятьдесят фунтов, а может, и больше. Последние годы, да и раньше, он не стеснялся избить любого, кто его задевал. Можете спросить людей, если не верите мне».

Это, конечно, было преувеличение, но на острове и правда сложилось такое мнение, и я вовсе не хотела его оспаривать.

«Никто не говорит, что вы его столкнули, — сказал шотландец. — Но он действительно кричал, быть может, несколько часов, и довольно громко».

Раз-два-три, мой милый пони.

«Теперь вы думаете, что он упал туда случайно, но я слышала его крики и не отозвалась. Так я вас поняла?»

Лицо его говорило «да» и еще говорило, что он взбешен тем, что все идет не по его сценарию. На щеках у него вспыхнул легкий румянец, и я обрадовалась, увидев это. Я хотела, чтобы он взбесился.

«Миссис Сент-Джордж, — снова начал он, — нам будет очень трудно разговаривать, если вы будете заменять мои вопросы своими».

«Но вы же ничего не спросили, доктор Маколифф, — я изумленно выпучила глаза. — Вы сказали, что Джо кричал, вот я и…»

«Ладно, ладно, — сказал он и вытряхнул трубку в медную пепельницу Гаррета так, что она стукнулась о край. Теперь румянец появился у него и на лбу. — Вы слышали, как он кричал, миссис Сент-Джордж?»

Раз-два-три, мой милый пони.

«Джон, по-моему, хватит ее мучить», — опять вмешался Гаррет уже более резко, и будь я проклята, если он не заставил этого чертового шотландца отвлечься. Я чуть не рассмеялась при виде этого.

«Вы согласились на это», — бросил Маколифф.

Бедный старый Гаррет съежился в своем кресле и буркнул:

«Да, но не надо же пережимать».

Маколифф, забыв про него, опять повернулся ко мне, чтобы повторить свой вопрос, но я ему не дала.

«Нет, — твердо сказала я. — Я ничего не слышала, потому что все время тарахтели лодки, и эти дураки кричали, что началось затмение».

Он подождал, не скажу ли я чего-нибудь еще, — старый трюк, — и воцарилось молчание. Мы с ним смотрели друг на друга.