Станция Араминта - Джек Вэнс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Смоллен вечером Парилья должна была достигнуть своей кульминации с банкетом и фантасмагорией, поставленной Флорестом, за которыми должно было последовать большое карнавальное шествие масок, заканчивающееся около полуночи под торжественную музыку Прощальной паваны. После этого, когда часы начнут бить полночь, Латуун должен был спрыгнуть со сцены и побежать сквозь толпу, которая будет швырять в него виноградом, как только сатир скроется в темноте, закончится и Парилья. С окончанием Парильи участники снимут маски и, напевая грустные народные песни, начнут расходиться по домам спать, на площади в ожидании рассвета останутся только те, кто перебрал спиртного.
Планы Глауена, которые он строил в отношении себя и Сессили, рушились на глазах, частично из-за Фелайс Ведер, которая очень хотела, чтобы ее дочка произвела приятное впечатление на приехавших издалека родственников, частично из-за его собственных обязанностей, связанных с Вейнесс и Мило Тамм.
Глауен прикладывал фантастические усилия, чтобы выровнять ситуацию. На банкете он сидел рядом с Вейнесс, по другую сторону от которой сидел Мило. Арлес, чувствующий себя не в своей тарелке из-за надетой на него формы кадета Бюро В, сидел за соседним столом рядом со Спанчеттой. Из-за патрулирования он должен был пропустить большую часть банкета, фантасмагорию и карнавальное шествие масок, и весь его вид выражал недовольство и возмущение. Время от времени он тянулся к своему бокалу, чтобы наполнить его, но каждый раз на полпути его останавливал предупреждающий жест Спанчетты и напоминание, что трезвость является обязательным условием добросовестного и бдительного патрулирования.
Наблюдавший за этим Глауен сказал Вейнесс:
— Арлес все пытается налить себе вина, но Спанчетта этого не допускает. От этого Арлес только звереет с каждой минутой. Он с Кеди вполне может спрятаться в кустах с бутылкой и наплевать на патруль. Мы узнаем об этом только когда йипи с визгами выскочат на площадь и начнут резать нам глотки.
— Йипи не отважатся на такую дикость во время Парильи! — с сомнением покачав головой, ответила Вейнесс. — За это их осудят даже люди из ЖМС.
— Что такое ЖМС?
— Жизнь, мир и свобода. Так называется одна из фракций на Штроме. Нас они называют аллигаторами. Но я не хочу говорить сейчас о таких вещах.
Глауен внимательно посмотрел на ее профиль.
— Ты здесь хорошо провела время?
— Конечно! — она бросила на него быстрый взгляд. — А что, на твой взгляд, должно было мне не понравиться?
— Ну, что-нибудь. Я не был уверен, что тебе понравится станция Араминта. Или я, например.
Вейнесс рассмеялась.
— Ну, ты был безупречен. А что касается станции, то когда я только приехала сюда, то думала, что все здесь такие серьезные, что я на их фоне буду казаться наивной и глупой.
— Ну и как?
— Все оказалось по-другому. Спасибо, что поинтересовался.
— Не за что.
— Я все думаю, каково учиться у вас в Лицее. Это очень трудно?
— Если постоянно заниматься, то совсем не трудно. Тому хорошим примером является Арлес. Он хочет стать виноделом, а потому, чтобы получать хорошие отметки, опустошал бутылку за бутылкой вина. Естественно, его начинание провалилось.
— Интересно, а какое отношение это имеет ко мне?
— Я просто хотел сказать, что, например, пьянство не делает учебу легче.
— Хм. И Арлес исправился?
— В какой-то мере… Вон он идет, прекрасный молодой кадет, отправившийся патрулировать вдоль заднего забора.
— Бедный Арлес! Он пропустит фантасмагорию.
— Он видел ее раньше. Хочешь верь, хочешь — нет, но он был поклонником театрального искусства. Кстати говоря, Кеди тоже.
— А ты?
— У меня никогда не было такого желания. А у тебя?
— У нас не бывает никаких спектаклей или представлений.
— Почему?
Вейнесс пожала плечами.
— Думаю, люди в Штроме не хотят сидеть как истуканы и смотреть, как другие что-то изображают.
— Хм. Я подумаю об этом.
Банкет продолжался, а в это время Флорест подготавливал сцену Орфея для своей фантасмагории. Попурри из мимических сценок, скетчи, балет и, наконец, сам спектакль.
Все произведение называлось «Очарованная древность народа Багтауна», его действующими лицами являлись насекомые, одетые как крестьяне. Декорации изображали спрятанную в укромном уголке леса деревеньку, сверху свисали увитые лианами ветви деревьев, в глубине сцены был виден расколотый пьедестал из зелено-серого мрамора. По сцене взад-вперед сновали насекомые, играя короткие комические сценки. Группа небольших жучков танцевала под дребезжащую музыку. У одного края сцены стояло дерево, с которого свисал белый кристалл. Время от времени он раздувался и дергался. Жучки столпившись вокруг этого дерева, наблюдали за кристаллом с почтением и изумлением.
Пульсация внутри белой скорлупки становилась все более бурной, а оркестр начал ее подчеркивать трубными гортанными звуками.
Кристаллик начал раскрываться. Свет сконцентрировался на нем, в то время как остальная часть сцены погрузилась в темноту.
Кристаллик раскрылся, и оркестр внезапно смолк. Из пролома в кристалле тут же выскочил ужасный маленький белый чертик с искаженными чертами лица, нарисованными черной краской. Он издал трубный ликующий звук и с прыжками и скачками убежал со сцены. Насекомые и оркестр изображали всеобщие удивление и ужас.
Затем вспыхнул свет, направленный на вершину пьедестала, где в костюме бабочки стояла Сессили. Ее тело было обтянуто серой мягкой материей, на лбу торчали длинные усики. Прекрасные крылья шевелились в каком-то собственном таинственном ритме.
Сессили медленно повернулась на пьедестале, ее лицо приобрело сосредоточенное выражение. Она присела, скрестив ноги, ее крылья постоянно дрожали и колыхались являя чудесные цвета: алый и зеленый, темно-красный, обжигающий изумрудный, бархатно-черный.
Как будто поднимаясь при помощи своих крыльев, Сессили медленно встала. На ее лице появилась радостная улыбка восторга от легкого движения собственных крыльев. Все были очарованы этой сценой и не сводили с нее изумленных глаз. Она изобразила призывную мольбу, и сердце в груди у Глауена сжалось.
Вся остальная часть сцены погрузилась в темноту. Откуда-то со стороны раздался раскатистый рокот. Свет метнулся в сторону от пьедестала. Белое сияние высветило банду чертиков, вооруженных длинными гротескными алебардами. Насекомые застыли в растерянности, затем сорвались с мест и яростно атаковали пришельцев. Чертиков жалили, пилили, кусали жвалами, сороконожки присасывались к ним, жуки медленно жевали. Лучи света бешено плясали по всей сцене. Луч света скользнул по пьедесталу: бабочки там уже не было.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});