Габриэль-сатаноборец. Хроника времени папы Льва XIII - Иосиф Аронович Крывелев

— Вот именно, мадам права. Я был таким и оставался им в течение этих двенадцати лет, остаюсь таковым и сейчас, только непогрешимый папа и его баранье стадо — паства! — могли в этом заблуждаться. Куда в конце концов девалась его непогрешимость?

В первом ряду со своего места встал тот самый благообразный священник, который вынимал бумажку со жребием, поднял руку и в наступившей тишине громко произнес, обращаясь к Таксилю:

— Но ведь, насколько нам известно, Ассоциация свободомыслящих исключила вас из своих рядов и этим признала, что вы перешли на сторону противника!

— Совершенно верно, — дружелюбно улыбаясь, ответил Таксиль, — из ассоциации я был исключен, она не могла этого не сделать, но присутствующие здесь и сидящие бок о бок со мной на эстраде ее видные деятели не откажутся подтвердить, что еще в то время они улавливали в моих объяснениях многозначительные намеки на то, что дело не так просто. Я был откровенен с племянником Гарибальди господином Канцио, воинствующим антиклерикалом. Он мне верил, но его доверия хватило лишь на три года, потом он счел, что я его тоже мистифицирую, и прекратил свои дружеские отношения со мной. Другие же сотоварищи-свободомыслящие, наоборот, по мере того как мои антимасонские публикации становились все более дурацки бессмысленными, проникались все большим доверием ко мне, и в течение последнего года некоторые из них были посвящены в истинную суть. Прошу их подтвердить это обстоятельство.

На эстраде встают Бержье и Карборан, склоняют головы в знак согласия. Таксиль продолжает:

— Для меня предпринятая операция была не одной из многих, осуществленных мной мистификаций, а делом жизни. Я хотел показать, и это мне удалось, что благочестивые католики представляют собой действительно стадо легковерных баранов, которых легко заставить уверовать во что угодно, а их непогрешимый глава, которого они рассматривают чуть ли не как живого бога, — выживший из ума старик…

В зале — буря. Возгласы: «Гнусный обманщик! Висельник! Продолжай, старина Таксиль! Каналья! Молодчина! Лупи их!»

— …Заметьте, дамы и господа, что Лев XIII — не самый глупый из пап. На его троне неоднократно сидели и такие, по сравнению с которыми он выглядит мудрецом. И все эти ослы непогрешимы…

Из зала несется истерический вопль той дамы, которая выкликала и ранее. Теперь она многократно скандирует: «Ре-не-гат!» Ее голос заглушается довольно дружным смехом почти всей аудитории. Смеются и люди в сутанах. В этот хор включается и заливистый смех Таксиля. Наконец все утихло.

— Теперь я позволю себе дать несколько фактических справок. Материал для книг, которые вышли под моим псевдонимом — Таксиль, выдуман мной почти от начала до конца за исключением того, что я брал из всем известных опубликованных справочников, — списки масонских лож, фамилии их руководителей, адреса и т. д. Книги, вышедшие под псевдонимом Батайля, сочинены мной совместно с моим другом Шарлем Хаксом, с которым мы были знакомы еще с детских лет. Все, что там рассказывается о Сингапуре, Гибралтаре, подземных мастерских Сатаны и так далее, — чистое вранье, с большим удовольствием нами придумывавшееся. Дианы Воган на свете нет, есть машинистка, милейшая Фифи Леже, от души хохотавшая над текстами, которые ей приходилось перепечатывать. Я ей настойчиво внушал, что именно она и есть сама Диана Воган, и это было для нее поводом к безудержному веселью. Вы, конечно, понимаете, что все сочинения экс-палладистки написаны мною. Я вел также переписку бывшей дьяволицы с досточтимыми кардиналами Пароччи, Верциччи и другими церковными сановниками. Все шло к тому, чтобы святейший отец назначил Диане Воган аудиенцию. Боюсь, что из этого ничего не получилось бы, ибо в натуре представить ему Диану я не смог бы даже при содействии ее родственников — чертей Битру и Асмодея.

Из зала: «А Марджиотта? А архиепископ Морэн?»

— С Марджиоттой у меня были сложные отношения. Сначала мне удалось внушить этому верующему католику, что он делает благочестивое дело, разоблачая синагогу Сатаны, и что в публикациях, идущих на пользу церкви, приврать вовсе не грешно. Потом он начинал, правда не без основания, подозревать, что я его дурачу, но уж деваться ему было некуда, тем более что вера его за это время полностью выветрилась и в дальнейшем он, кажется, меня перещеголял. Что же касается архиепископа Морэна, то я редко в своей жизни испытывал большее удовольствие, чем тогда, когда читал его глупейшую мазню и беседовал с ее автором, высокопоставленным церковным иерархом.

Публика устала шуметь. Кто сам не шумел, устал от шума, производимого другими. Особенно сильный скандал разыгрался, когда Таксиль рассказывал о своей знаменитой трехдневной исповеди, когда он, между прочим, покаялся в убийстве, никогда им не совершавшемся. Некий священник вскочил с места и закричал плачущим голосом: «Позор!» Другой высказался пространней:

— Небесная кара за ваше поведение будет такой, что ни один священник не сможет вас от нее избавить. Никто и не согласится исповедовать вас!

Увидев, однако, что на Таксиля эта угроза произвела весьма приятное впечатление, он перешел к брани:

— Вы — негодяй самого худшего рода!

В зале одни хохотали, другие потрясали кулаками и выкрикивали ругательства. Когда немного стихло, встал корректного вида, одетый в дорогую и нарядную сутану священник и возгласил:

— Присутствующее духовенство не должно ни одной минуты больше оставаться в этом зале!

И направился к выходу, проталкиваясь через толпу, занимавшую весь проход. Но тут поднялся известный всему Парижу проповедник аббат Гранье и сказал:

— Нет, мы должны этого мошенника выслушать до конца.

Мирские участники собрания не остаются в стороне от схватки. Изощряется в ругательствах корреспондент солидной и респектабельной газеты «Тан». Корреспондент «Юнивер» выкрикивает:

— Я пришел сюда, чтобы дать в печати отчет о том, что здесь происходило. Но теперь я считаю своей задачей — ни слова об этом не говорить!

Этим он давал понять остальным присутствующим на собрании корреспондентам, что наилучшей их тактикой в такой обстановке будет молчание. Да, о том конфузном положении, в которое Таксиль поставил церковь и вообще клерикальные круги, господствовавшим тогда во Франции органам печати лучше было помалкивать.

А Таксиль продолжал:

— Не буду пересказывать содержание того, чем я морочил голову католическому миру и церкви в течение двенадцати лет, — вы все это знаете. Скажу лишь, что крупицы истины тонут там в куче вымыслов, принадлежавших главным образом мне.

Выкрик из зала:

— А Батайль, Диана Воган?

— Что было подлинным в переписке Дианы — это письма к ней от кардиналов и прочих святош, здесь мне нечего было сочинять или прибавлять, эти болваны сами за себя работали. То же и архиепископ города Порт-Луи Морэн, его глупости принадлежат