Идеальная мишень - Чингиз Абдуллаев

— Нам нужен именно такой человек, как вы, — повторил полковник, — вы тот самый идеальный случай, который мы давно искали.

Интересно, почему я идеальный случай? Если учесть, что я хорошо стреляю, то это не редкость. Подобных стрелков в Москве сотни. Можно даже отыскать чемпионов по стрельбе. Если он намекает на мое прошлое, то тоже непонятно. Отставных Офицеров КГБ, МВД и армии сейчас по всей стране даже не десятки, а сотни тысяч. Среди них есть люди, имеющие боевой опыт. Есть тысячи офицеров, прошедших не только уже полузабытый Афганистан, но и Приднестровье, Карабах, Чечню, Абхазию. Но полковник сказал, что именно я «идеальный случай», который они давно искали. И это меня заинтриговало.

— Чем и кому я могу быть полезен?

— Сначала я должен быть уверен, что вы согласитесь. Скажите, на какой гонорар вы рассчитывали, придя ко мне?

— Не знаю, — я действительно этого не знал, — думаю, что тысяч десять или пятнадцать, — тогда для меня это были огромные деньги.

Он нехорошо усмехнулся. Щеточка усов у него под носом при этом хищно изогнулась, и он стал похож на злобного тролля.

— И на сколько «операций» вы рассчитывали? Уже в этот момент я обязан был догадаться, что он знает все. И понять, почему я «идеальный объект». Но я был слишком занят своими мыслями. И своей болезнью. В таком состоянии трудно требовать от человека особой проницательности.

— Вы хотели сказать: на сколько меня хватит? — пробормотал я, совершая ошибку. И в этот момент он вдруг сказал:

— А если действительно не хватит?

— Что вы хотите сказать? — спросил я и закашлялся. Проклятая болезнь дала о себе знать. Именно в эту секунду. Он с интересом следил за мной. Да, да, именно с интересом. Не с жалостью, не с любопытством. В его глазах был неподдельный интерес. Так смотрят на вертящуюся юлу, считая обороты и ожидая, когда наконец она свалится.

— Вы больны, Вейдеманис, — безжалостно произнес Кочиевский, — вы серьезно больны, подполковник.

Отпираться не имело смысла. Я подумал, что он откажется со мной работать. В конце концов, если он сумел достать мое досье, то узнать о моей болезни легче легкого. Мои посещения онкологического центра не великий секрет.

Да и мой кашель говорит о многом.

— Я болен, но это не имеет значения, — сказал я, глядя ему в глаза. — Я могу выполнить любое ваше задание.

— Не сомневаюсь. — Если бы он в этот момент улыбнулся, я бы встал и вышел из кабинета. Но он смотрел на меня очень серьезно. И вновь повторил:

— Не нужно скрывать очевидного, Вейдеманис. Вы больны. — Я сделал резкое движение, чтобы встать, и именно в этот момент услышал:

— Но поэтому я и захотел с вами встретиться. У меня есть к вам весьма перспективное предложение.

Я остался как пригвожденный сидеть на своем стуле. Вспоминая потом наш разговор, я понял, что мою волю подточили не столько его слова, сколько самочувствие и моя неустроенная жизнь.

— Нам нужны именно вы, — продолжал тем временем Кочиевский, глядя мне в глаза, — вы и только вы, Эдгар Вейдеманис.

— Что же вы от меня хотите? — Если этот тип, думал я, знает о моей болезни, то почему так настойчиво стремится меня заполучить? Или он думает, что обреченный на смерть киллер будет более ловким убийцей, чем его здоровый «коллега»? Или же он поручит мне дело, на которое и годится только смертник. В таком случае я попрошу у него гораздо большую сумму. За мою жизнь он заплатит большие деньги. Даже если мне осталось жить на этом свете всего несколько месяцев. Полковник терпеливо ждет, пока я откашляюсь.

— Не скрою, нам нужен специалист, профессионал, который мог бы обеспечить нормальное развитие операции, и вместе с тем мы должны иметь гарантию нашей безопасности. Чтобы подобная операция никогда и нигде не могла быть разглашена. Ваша болезнь — лучшая гарантия нашей безопасности. Даже если вам удастся уйти от наших людей, вы не… одним словом, вы не дождетесь суда.

Уже во время следствия, которое могут провести по вашим свидетельствам, ваше здоровье не позволит вам участвовать в процессе. Мы говорили с вашим лечащим врачом. У вас нет шансов, — безжалостно закончил полковник.

Я сидел и слушал, будто речь шла о постороннем человеке. А что еще можно делать в такой ситуации? Только сидеть и слушать.

— Мы хотим с вами работать, — продолжал Кочиевский. — Вы уже знаете, что я бывший полковник военной разведки и умею просчитывать некоторые варианты.

Если вы согласитесь на операцию, которую мы вам предложим, ваша семья получит деньги. Большие деньги. И за каждый день операции, которую вы будете проводить, ваша семья будет получать дополнительные суммы. Все зависит от того, насколько долго вы продержитесь и как далеко сможете продвинуться.

— Сколько денег я получу? — это единственное, что меня интересовало.

— Если согласитесь с нами сотрудничать, то сразу пятьдесят тысяч долларов, — сказал он, глядя мне в глаза. Я дрогнул. Мне показалось, что я ослышался. Такая сумма — пятьдесят тысяч долларов!

— За каждый день операции будете получать еще по тысяче долларов, — продолжал он как змей-искуситель, наблюдая за моей реакцией. — Если все пройдет нормально и операция будет завершена так, как мы планируем, то вы получите еще пятьдесят тысяч по завершении, — добил он меня окончательно.

Пятьдесят тысяч долларов сразу! Да за такие деньги я сделаю для него все, что он прикажет. Я отдам свою кровь до последней капли, разрешу разрезать меня на куски, использовать как донора, как живой материал для опытов. Он, видимо, почувствовал мое состояние — на его лице появилась удовлетворенная улыбка. Он понял, что я принимаю все его условия.

— А теперь я расскажу вам о ходе операции, — сказал Кочиевский как о деле решенном.

И действительно, я сдался ему с потрохами, готовый выполнить все. Все, даже не задумываясь о своих принципах. Правильно говорят, что у голодных нет принципов.

Я все время думаю об этом. Вот уже сколько дней. Почему я так легко сдался? Мог ли я отказаться от денег и остаться честным и порядочным человеком?

Но тогда бы я, кичась своей неподкупностью, обрек на нищету собственную мать и дочь. Порядочно ли оставаться честным за счет своих близких, которым некому помочь в этой жизни? И не является ли грех гордыни самым тяжким из грехов?

С другой стороны, может, это и есть искушение дьявола. Ведь так легко оправдать собственную слабость заботой о близких. И где та золотая середина, найдя которую можно жить в полном ладу со своей совестью и не обделять людей, зависящих от тебя? Я не знаю ответов на эти вопросы. Я вообще, кажется, ничего теперь не понимаю в жизни. Дожив почти до пятидесяти лет, я все еще не могу для себя решить подобные дилеммы. Что более нравственно: умереть честным человеком и оставить голодными своих беспомощных родных или пойти на сделку с подонками, понимая, что обеспечиваешь нормальную жизнь своим близким? Какой выбор сделали бы вы? Были герои, отрекавшиеся от себя и своих семей, были титаны, возносившиеся к богам силой своего духа и мужества. Но я не титан и не герой. Я всего лишь конформист, заурядный приспособленец.

Когда нужно было делать карьеру, я вступил в комсомол. Когда нужно было выбирать место работы, я пошел в КГБ. Даже когда нужно было жениться, я выбрал Вилму, хотя уже тогда понимал, что легкой семейной жизни у меня не будет. Я всегда шел по пути наименьшего сопротивления, плыл по течению. И в конце своей жизни снова получил право выбора — нелегкого выбора. Улыбчивые взяточники, наживающиеся на человеческом горе, милые расхитители, торгующие своей Родиной, добродушные подлецы, устраивающие свою карьеру на костях друзей, очаровательные мерзавцы, готовые пролить чужую кровь ради собственного благополучия, респектабельные негодяи, готовые отречься от своего Бога, родины, любимых, от собственных идеалов ради достижения своих целей, я всех вас понимал в этот момент. Всех, без исключения. Понимал ваши трудности, хотя и презирал вас.

Отныне и до самого своего последнего вздоха я так же буду презирать и самого себя. Согласившись на сделку с дьяволом, коим предстал передо мной полковник Кочиевский, я присоединился ко всем вам, мерзавцы и подлецы. И теперь уж никакие оправдания не смогут изменить этого факта. Жить с ощущением собственной подлости, возможно, самое худшее из наказаний, когда-либо придуманных для человека.

— Итак, — еще раз повторил Кочиевский, уверенный в моем согласии и преданности, — я изложу детали нашего плана.

Я впервые за время нашего разговора облегченно вздохнул. Мне теперь было все равно, что он скажет. Я гарантировал своей девочке хотя бы безбедное будущее.

ЗА НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ДО НАЧАЛА

Москва. 6 апреля

— Может, ее нет дома? — пробормотал Лукин, когда они подъехали по нужному им адресу. — Все-таки уже второй час дня.