Эмма - Джейн Остен

Глава 16

Волосы были завиты, горничная отпущена, и Эмма получила наконец возможность поразмыслить обо всем случившемся и пожалеть себя. Ну что за незадача! Все, чего она так страстно желала, рухнуло. Просто катастрофа… Какой удар для Харриет! Вот что было хуже всего. Собственно говоря, Эмма не в состоянии была вспоминать события прошедших дней без боли и унижения, но в сравнении со злом, причиненным Харриет, все это ничто! Эмма с радостью бы согласилась заблуждаться еще больше, ошибиться еще серьезнее и страдать еще сильнее, чем сейчас, – она виновата и заслужила наказание. Если бы только последствия ее заблуждений ударили по ней одной!

– Ведь я сама убедила Харриет влюбиться в него! Боже, если бы не это, я бы вынесла все, что угодно! Стерпела бы от него удвоенную наглость и самонадеянность, но бедная Харриет!

Как могла она так обманываться! Он заявил, что никогда не имел серьезных намерений по отношению к Харриет – никогда! Эмма наново припомнила события последних недель и пришла в замешательство. Она сама все выдумала, предположила невероятное и истолковывала любые его поступки в благоприятном для себя свете. Но и его поведение было небезупречным! Он колебался, сомневался, вел себя двусмысленно, иначе она не впала бы в такое заблуждение.

Портрет! Как страстно стремился он заполучить его! А шарада? А сотни других мелочей? Казалось, все указывает на Харриет. Ну, положим, «острый ум» смутил ее еще тогда… но вот упомянутые им «ясные глазки»… Если уж на то пошло, шарада не подходила ни к одной из них… он все смешал в одну кучу! Все безвкусица и неправда. Да и кто бы мог разобраться в такой тупоумной ерунде?

Конечно, Эмму часто, особенно в последнее время, коробила его манера лебезить перед ней, однако она относила его манеры на счет недостатка у него проницательности, образования, вкуса: его поведение служило лишним доказательством того, что он не всегда вращался в лучшем обществе. При всей его мягкости и обходительности ему недоставало некоторой элегантности и тонкости. Однако до сего дня ей и в страшном сне не могло присниться, что его поведение по отношению к ней знаменует собой нечто иное, кроме обычной благодарной почтительности и внимания как к подруге Харриет.

Первые подозрения на сей счет закрались в ее голову благодаря мистеру Джону Найтли. Безусловно, он, как и его брат, не лишен прозорливости. Эмма припомнила предостережение, которое однажды сделал мистер Найтли относительно мистера Элтона: он уже тогда был убежден в том, что мистер Элтон ни за что не женится сгоряча. Она невольно покраснела: мистер Найтли сразу раскусил его, а она? Как ужасно, как унизительно! Оказалось, что мистер Элтон во многих отношениях полная противоположность тому, что она думала о нем и каким представляла его: надменный, самонадеянный, самодовольный, он полон непомерных претензий и мало заботится о чувствах других людей.

В противоположность тому, что обычно происходит в подобных случаях, стремление мистера Элтона ухаживать за ней лишь принизило его в ее глазах. Признание в любви и предложение сослужили ему плохую службу. Эмма не имела иллюзий относительно его влюбленности, но то, что он смел питать некие надежды на ее счет, стало очень неприятным открытием. Он подыскивал себе выгодную партию и имел наглость обратить свой взор на нее, притворившись, будто влюблен. Эмма, однако, не верила в то, что сердце его разбито. Ни пламенные речи, ни вид, ни поведение – ничто не указывало на пылкую влюбленность. Да, верно, он часто вздыхал и говорил красивые слова, однако истинного чувства не было – одно притворство и обман. Такой не стоит ее жалости! Мистер Элтон всего лишь возмечтал возвыситься и обогатиться; не удалось заполучить в жены наследницу тридцати тысяч фунтов – мисс Вудхаус из Хартфилда – не беда! Наверняка он вскоре сделает предложение какой-нибудь еще мисс, располагающей двадцатью или десятью тысячами.

Самое ужасное – его слова о том, что она якобы его поощряла! Он имел наглость вообразить, будто она разделяет его взгляды, принимает благосклонно его ухаживания, короче говоря, намерена выйти за него замуж! Он считал ее равной себе по рождению и уму! А с каким презрением говорил он о ее подруге! Как высокомерно третировал тех, кто имел несчастье быть ниже его по положению! Насколько он не разбирается в чувствах людей, превосходящих его во всем… ему хватило наглости думать, что он имеет право ухаживать за нею! Вот что угнетало Эмму больше всего.

Возможно, ожидать от него душевной тонкости и чуткости не совсем справедливо, ведь он неизмеримо ниже ее по талантам и уму. Вероятно, именно недостаток этих качеств и не давал ему почувствовать разницы. Но ведь должен же он осознавать, насколько она превосходит его по богатству и положению! Он не может не знать, что семья Вудхаус – младшая ветвь старинного, древнего рода – живет в Хартфилде на протяжении нескольких поколений. А кто такие Элтоны? Земельные владения Хартфилда, разумеется, несравнимо меньше, чем у аббатства Донуэлл. Собственно говоря, Хайбери стоит на землях аббатства, владения Хартфилда лишь краешком заходили на земли Донуэлла, но доходы, получаемые Хартфилдом из других источников, столь значительны, что позволяют им во всем остальном считать себя на втором месте после самого аббатства Донуэлл. Вудхаусы давно уже завоевали почет и уважение в приходе, куда мистер Элтон впервые явился два года назад с целью зарабатывать себе на хлеб насущный. Каким же родством мог гордиться он сам? Кто был в его роду, кроме купцов и торговцев? Такой, как он, в жизни может рассчитывать только на самого себя, на свое положение приходского священника и свою обходительность. Но как он посмел вообразить, будто она влюблена в него! Очевидно, в этом и крылся его расчет… Однако какое несоответствие! Такая мягкость, такая обходительность – и такие тщеславные замыслы! Когда же первое возмущение улеглось, Эмма вынуждена была признать, что она сама была с ним столь приветлива и мила, принимала его с такой радостью, оказывала ему такое внимание, что мистеру Элтону, как человеку самодовольному и ограниченному, ничего и не оставалось, как вообразить себя предметом ее любви. Раз она сама настолько превратно истолковала его чувства и замыслы, какое у нее право удивляться ему, ослепленному себялюбием? Его заблуждение вполне естественно…

Она совершила ошибку с самого начала. Зачем, зачем так горячо стремилась она соединить двух людей! Она проявила неслыханные легкомыслие и самонадеянность! Она не принимала во внимание то, к чему следовало относиться серьезно, и всемерно усложняла простое. Эмме стало очень стыдно; в своей печали она поклялась больше никогда не делать подобного.

«Ведь я собственными руками, – говорила она себе, – втянула бедную Харриет в эту историю. Если бы не я, она бы не влюбилась в него! Ей бы и в голову не пришло лелеять некие надежды на его счет, если бы я не убедила ее в его склонности к ней; она так скромна и робка, а я-то приписывала эти качества ему. Ах! Надо было мне остановиться, когда я уговорила ее отказать молодому Мартину… В том деле я была совершенно права. Мне не в чем себя упрекнуть! Но там мне и надо было остановиться и предоставить остальное времени и случаю. Я ввела ее в хорошее общество, предоставив возможность найти человека достойного, но к чему мне было помышлять о большем? А теперь для бедняжки все перевернулось… Плохим я оказалась ей другом. Если бы только удалось как можно скорее подыскать замену, чтобы она не чувствовала такого сильного разочарования… но я и понятия не имею о том, кого еще она может предпочесть. Может, Уильяма Кокса… О нет, его я не выношу – этот молодой стряпчий слишком нахальный и дерзкий щенок».

Тут она остановилась, покраснела и рассмеялась, ибо обнаружила, что снова наступает на те же грабли, потом посерьезнела и вновь принялась размышлять о том, что было, что могло бы случиться и что теперь будет. Ей придется открыть Харриет глаза; некоторое время Эмму занимали тяжкие, нерадостные мысли: неизбежные страдания бедняжки Харриет, неловкость, которую все трое, конечно, будут испытывать при встречах. Придется прекратить с ним знакомство, а может быть, придется продолжать знаться… однако, как бы там ни было, необходимо скрывать истинные чувства… Ей трудно будет скрыть свое презрение. А что, если вся история выплывет наружу? Эмма легла спать, так ничего и не решив. Она лишь убедилась в том, что совершила ужасную ошибку.

Для молодых и жизнерадостных натур, подобных Эмме, начало нового дня неизбежно сулит возврат хорошего настроения, пусть ночью они и были подвержены мрачным мыслям. Юность и бодрость утра находятся в счастливой гармонии и настоятельно призывают к действиям; и, если уж огорчение не лишило юное существо сна, оно поутру открывает глаза и обнаруживает, что боль смягчилась и душа возрождается к новым надеждам.