Кремлевский визит Фюрера - Сергей Кремлев

— Я в это верю! — прервал Ремера Арита.

— Ну, я не придаю этому преувеличенного значения… — махнул рукой поляк. — Хотя могу доверительно сообщить, что нам известно об интересе к этому вопросу руководящих деятелей оси «Рим — Берлин»…

Все говорилось и выслушивалось в якобы взаимно шутливом тоне, но вдруг Арита решительно заявил:

— Английская политика— это игра с советской опасностью! И заключение каким-либо государством союза с Советами будет расценено нами как акт, нарушающий жизненные интересы Японии. Тогда нам придется выработать ясную позицию в отношении новой, созданной этим актом ситуации.

— Предрешен ли уже способ реакции Японии на вероятный акт такого рода? — не сумев скрыть жадного интереса, спросил поляк.

— Этот вопрос нуждается еще в изучении, — признался японец, пояснив: — В зависимости от условий, на которых состоялось бы заключение соглашения Англии и Франции с СССР…

Как видим, в июне 39-го года в Японии всерьез опасались англо-франко-советского соглашения, но отнюдь — не советско-германского…

Вышло же, как говорят математики, «с точностью до наоборот». И шефу Ариты — барону Киитиро Хиранума— оставалось лишь произнести свое историческое: «Непостижимо»!

Лорд-хранитель печати Коити Кидо записал в дневнике: «Вероломство Германии удивило и потрясло Японию…»

Сам Арита был и эмоциональнее, и многословнее… На другой день после заключения пакта в Москве он вне себя ворвался-таки в германское посольство и, не стесняясь в выражениях, заявил послу Отту протест.

— Мы прерываем все переговоры с Германией и Италией, — проорал он в лицо Отту и удалился.

Хатиро Арита прожил к тому моменту пятьдесят пять лет (из отпущенных ему восьмидесяти одного), и он относился к карьерным гражданским дипломатам, начав работать в японском МИДе в 1910 году.

Вскоре ему предстояло заключить знаменательное соглашение с английским послом в Токио Робертом Крейги. О нем (о соглашении) еще будет сказано.

И не успели, как говорится, просохнуть чернила на этой японо-английской бумаге, как правительство, в котором Арита был министром, рухнуло…

На смену кабинету Хиранума пришел кабинет генерала Нобуюки Абэ. Он, впрочем, просуществовал всего четыре с половиной месяца и 4 января 1940 года тоже пал — но уже из-за продовольственных затруднений в стране и утраты поддержки армейских кругов.

Однако до этого генералу-премьеру пришлось испытать горечь от окончательного поражения японских войск в Монголии в конце августа 1939 года…

ТУТ имеются, конечно же, в виду события, известные у нас как конфликт на Халхин-Голе, а в Японии — как «Номон-ханский инцидент».

Формально этот конфликт возник из-за якобы спорной границы между Монгольской Народной Республикой и Маньчжоу-Го в районе недлинной реки Халхин-Гол. Но о подлинной природе этого конфликта говорит уже тот факт, что над азиатскими выжженными степями в ходе этого конфликта сражались иногда с двух сторон сотни самолетов. Скажем, в воздушном бою 22 июня 1939 года 120 самолетам, произведенным на Японских островах, противостояло 95 истребителей, произведенных в СССР.

Эти самолеты в наших официальных сообщениях так и назывались — «японо-маньчжурские» и «советско-монгольские», хотя в обеих формулах вторая часть была излишней…

Все началось с мелких пограничных стычек 11 —12 мая в районе Номон-Кан-Бурд-Обо и в районе Донгур-Обо, а уже 19 мая Молотов вызвал японского посла Сигэнори Того и заявил, что всякому терпению есть предел…

— Я прошу вас передать японскому правительству, чтобы этого больше не было, — выговаривал Молотов послу, как нашкодившему мальчишке. — Так будет лучше в интересах самого же японского правительства.

— Я знаю о происходящем только из газет, и выходит, что нападала сама Внешняя Монголия… У меня нет на этот счет сведений от моего правительства, кроме тех, что Япония не имеет намерений нападать на иностранные государства, но будет давать отпор агрессии других стран.

— Вы имеете эти сведения от меня!

— Господин Молотов, — вкрадчиво спросил Того, — предусматривает ли ваш пакт с Внешней Монголией, чтобы советское правительство говорило от имени монгольского правительства по вопросу, касающемуся дипломатических дел?

Ответ Молотова был и блестящим, и забавным, но главное — это был ответ действительно великой державы:

— Ваши газетные сведения — явная выдумка и носят смехотворный характер! Имеется бесспорный факт! Японо-маньчжурские части и самолеты нарушили границу МНР и открыли боевые действия… Мы с этим мириться не будем. Нельзя испытывать терпение… — Молотов сделал почти неуловимую паузу, — монгольского правительства и думать, что это будет проходить безнаказанно… А мое заявление находится в полном соответствии с пактом о взаимной помощи, заключенным между СССР и МНР…

Уже готовясь откланяться в конце сорокаминутной беседы, Того попытался заговорить о концессиях… Японию интересовала теперь не только рыба, но и открытая на Северном Сахалине (то есть в его советской части) нефть.

— Этот вопрос будет изучен Наркоминделом, и вы получите ответ, — буркнул Молотов.

Итак, Япония хотела бы прочно быть связанной с Советской страной экономическими связями, но вовсе не хотела обеспечивать их прочность за счет искренне дружественной к ней политики.

При этом Страна восходящего солнца явно переоценивала свои военные возможности и недооценивала наши…

В КОНЦЕ тридцатых годов средний японский танк «Шинхото Чи Ха» имел боевую массу около 16 тонн, лобовую броню 25 миллиметров (на маске пушки — 30), бортовую — 22 миллиметра при 47-миллиметровой пушке и двух 7,7-миллиметровых пулеметах.

Скорость по шоссе — 40 км/час.

Тяжелый японский танк «2595» с боевой массой в 26 тонн, который почти в Японии и не выпускался, имел лобовую броню 30 мм и бортовую — 12 (!), при двух пушках (70 и 37 мм) и двух 6,5-миллиметровых пулеметах.

Скорость по шоссе — 22 км/час.

Наша же «тридцатьчетверка» (средний танк) имела боевую массу 26,5 тонны, лобовую, бортовую и кормовую броню 45 миллиметров (лоб башни — 52), 76,2-миллиметровую пушку и два 7,62-миллиметровых пулемета.

И это — при скорости хода по шоссе 54 км/час.

А уж тяжелый «КВ-1» с лобовой и бортовой броней 75 миллиметров при 76-миллиметровой пушке и четырех 7,62-миллиметровых пулеметах и скорости хода по шоссе 34 км/час был вне конкуренции даже на европейском театре военных действий!

«Т-34» и «КВ-1» тогда уже были «на выходе» в серию, но до Монголии не добрались.

Однако даже наш легкий танк «Т-26» (он в Монголии в основном и воевал) имел при боевой массе 10,25 тонны и скорости хода 30 км/час бронирование в 15 миллиметров, 45-миллиметровую пушку и два 7,62-миллиметровых пулемета.

То есть наш легкий танк приближался к среднему японскому, а уж легкий японский «2595» («Ха-Го») с его местами 6-миллиметровой противопульной броней советскому «Т-26» и близко ровней не был.

Положение с самолетами было в 1939 году не настолько неравноправным, как с танками, но тоже схожим. Япония имела в авиации сухопутных войск 91 эскадрилью (около 1 тысячи самолетов). У нас же имелось 3 воздушных армии, 38 бригад и 115 полков. Только в 1938 году авиапромышленность дала Красной Армии пять с половиной тысяч самолетов.

К лету 39-го года одноместные японские истребители типов «95» и «96» достигали скорости 380 километров в час. Наш «испанец» «И-15» к 39-му году считался устаревшим при скорости в 368 километров в час — далеко не самые удачные бипланы «И-153» летали на скоростях свыше 400 километров в час.

Впрочем, как показали первые халхин-гольские бои, «И-153» были эффективны лишь во взаимодействии с более новыми истребителями «И-16» с их скоростью в 455 километров в час и более.

Что ж, на Халхин-Голе хватало и «И-16»…

И все-таки Япония упорно не хотела видеть очевидного… Генерал Араки заявлял: «Япония не желает допустить существование такой двусмысленной территории, какой является Монголия, непосредственно граничащая со сферами влияния Японии — Маньчжурией и Китаем. Монголия должна быть во всяком случае территорией, принадлежащей нам».

И особо не скрывалось, что принадлежащая Японии Монголия — плацдарм для вторжения в СССР.

27 мая 1939 года, за день до начала активных и масштабных действий в районе Халхин-Гола, военно-морской атташе Италии в Японии Г. Джорджис направил доклад министру военно-морского флота Бенито Муссолини.

Нет, морской министр Италии не был однофамильцем и тезкой дуче — просто дуче занимал «по совместительству» и этот пост, совмещая его с постом премьер-министра.

Так вот, в этом докладе сообщалось:

«Если для Японии открытым врагом является правительство Чан Кайши, то врагом № 1, врагом, с которым никогда не сможет быть ни перемирия, ни компромиссов, является для нее Россия…

Япония знает, что за спиной Чан Кайши — длинная красная рука. Победа над Чан Кайши не имела бы никакого значения, если бы Япония оказалась не в состоянии преградить путь России, отбросить ее назад, очистить раз и навсегда Дальний Восток от большевистского влияния.