Наследство Карны - Хербьёрг Вассму

— Когда вам будет удобно.

— Вы доставили мне огромную радость. А вы, доктор? Не возражаете?

У Вениамина не было времени подумать, есть ли у него возражения. Он с улыбкой отрицательно покачал головой.

— Прекрасно! Я извещу школьный комитет. Объясню все обстоятельства. Что я еще хотел сказать? Да! Вы когда-нибудь давали уроки?

— Только уроки музыки.

— Уроки музыки! Правильно, ведь вы очень музыкальны! Но в вашем распоряжении всегда есть псалмодия{Своеобразный способ пения псалмов в форме мелодичной декламации.}.

— Сколько детей будет у меня заниматься? — спросила Анна.

— Пятеро. От десяти до пятнадцати лет. Четверо мальчиков и одна девочка.

— Так, может, нам лучше устроить школу в Рейнснесе? Места у нас много. Есть пианино. Мальчики могли бы спать с работниками, а девочка — со служанками в большом доме.

— Это очень великодушно с вашей стороны. Но посоветуйтесь сначала с мужем. Ведь я даже не знаю, может, кто-нибудь из детей болен паршой или у них вши.

— Уж с этим-то мы справимся, — не совсем уверенно сказал Вениамин — на сегодня этого было слишком много.

Но если Анна готова спасать непросвещенных в Нурланде, то и он тоже готов. Еще до их ухода Анна уже перешла с пробстом на «ты». Вениамин обратил внимание, что пробст сказал: «До свидания, милая Анна», как будто говорил это тысячу раз.

Вскоре их известили о том, что занятия обязательной школы в Рейнснесе будут проходить в течение двух недель в начале ноября. Пятерых учеников следует обеспечить жильем, все необходимое они должны привезти с собой. Пища должна быть простая и сытная.

Фру Анне Грёнэльв, по доброте душевной взявшей на себя эту обязанность, положено вознаграждение в размере двух талеров в неделю.

Пробст лично будет следить, чтобы обучение шло в соответствии с норвежским законом. Он уже имел возможность убедиться, что язык фру Грёнэльв будет понятен ученикам и что она обладает солидными знаниями в требуемых дисциплинах.

Анна прибежала, радостно размахивая письмом, и с торжеством бросила его на стол перед Вениамином и Андерсом.

Вениамин прочитал письмо вслух.

— Неплохо. Но доктор ведь еще не знает, что за дети приедут к нему в усадьбу, — заметил Андерс.

— Двоих я уже заставил основательно вымыться, чтобы избавиться от вшей. — Вениамин насмешливо взглянул на Анну.

— Тогда главное, чтобы мы не разорились на их питании, — снова сказал Андерс.

— Но ведь они привезут еду с собой, — возразила Анна.

— Я знаю Бергльот, она не допустит, чтобы каждый из них ел свой заплесневелый хлеб, — сказал Андерс.

— Но мне заплатят четыре талера и еще деньги на продукты. Да и пробудут они здесь всего две недели!

— Конечно, конечно. — Андерс больше не возражал. Он считал Анну единственным безупречным человеком в Рейнснесе и из одного уважения соглашался почти со всем, что она говорила.

Сара помогла Анне наладить школу для четырех чужих мальчиков, которые спали вместе с работниками, и девочки по имени Матильда, которая всегда молчала, не поднимая глаз, и только делала реверанс. Чулки у нее были такие рваные, что Стине тут же связала ей новые.

Это была обязательная школа. Карне разрешили посещать занятия при условии, что она будет сидеть тихо. Занятия проходили в людской. Под гудение печки Анна спрашивала уроки у этих чужих детей, рассказывала им что-нибудь, пела или читала вслух.

Она говорила так медленно и внятно, что можно было бы заснуть, но неожиданно что-то менялось, и дети боялись пропустить хотя бы слово из ее рассказа.

Карна слушала, как Анна и Сара готовились к очередным занятиям. Анна училась правильно произносить норвежские слова, встречавшиеся в учебнике.

— Ты очень способная! — похвалила ее Сара.

Фома с Андерсом улыбнулись, а Сара перевела разговор на Матильду, которая отказывалась говорить.

— Думаю, она просто не умеет читать, — огорченно сказала Анна.

— Умеет, она каждый день читает. Я сама видела, когда заходила в людскую. Никто не читает столько, сколько она.

— Почему же она не отвечает, когда я ее спрашиваю на уроке?

— Ты спрашиваешь, например, сколько людей Бог создал вначале. А по-моему, лучше попросить ее прочитать, что об этом написано в книге.

— Зачем? Она должна не читать, а помнить это наизусть.

Сара вздохнула и посмотрела на папу и Андерса, словно хотела заручиться их поддержкой. Но их это не интересовало. Они были заняты своими делами.

— Матильда боится рассказывать, ей кажется, что она ничего не знает. Но если ты велишь ей прочитать по книге, она перестанет сомневаться в своих знаниях.

— Встань и прочти урок, который я задала вам на сегодня, — обратилась Анна к Матильде на другой день. — Рассказ о сотворении мира.

Девочка встала, сложила руки под подбородком и подняла глаза к висячей лампе. Слова лились непрерывным потоком. О Боге, Адаме и Еве. По мнению Карны, даже сам пробст не рассказал бы обо всем лучше Матильды.

Голос ее звучал по-новому. Она рассказывала так долго, что Карна испугалась: вдруг ей захочется в уборную? Кто знает, сколько продлится этот урок!

Матильда едва успевала дышать. Лишь когда ей совсем не хватало воздуха, она делала короткий вдох. Сейчас она упадет, думала Карна. Но Матильда не упала.

Наконец она сказала «аминь», сделала реверанс и села на место.

— Спасибо, Матильда! Ты замечательно выучила урок, — похвалила ее Анна.

Матильда была и счастлива, и испуганна. Карне показалось, что испуганна она была даже больше, чем счастлива.

Сара и мальчики улыбались, обнажая в улыбке зубы. У одного мальчика был виден даже язык.

С тех пор Анна всегда просила Матильду «прочитать» урок.

Однажды во время занятий у Карны случился припадок.

После этого она поняла, что дети не хотят, чтобы она посещала занятия. Прямо ей никто ничего не сказал, но они как-то странно поглядывали в ее сторону.

Она сказала об этом папе, и он объяснил ей, что они просто испугались. Не надо обращать на них внимания.

До этого припадка они охотно болтали с Карной и брали ее с собой, когда играли на берегу. Теперь же с испугом издали таращились на нее.

Чужих всегда удивляли разные глаза Карны — один голубой, другой карий. С этим еще можно было мириться. Правда, она редко бывала где-нибудь одна, без папы.

Но приехавшие в Рейнснес дети сторонились ее, и потому ей хотелось, чтобы они поскорее разъехались по домам.

Папа посоветовал ей начертить на бумаге пять черточек. Каждый день она должна была зачеркивать по одной черточке, чтобы получался крестик. Так Карна всегда знала, сколько дней осталось до конца занятий. Ей стало полегче, но ненамного.

Если папа был рядом, Карну не огорчало, что Анна занимается с чужими детьми.

Она всегда мечтала, чтобы папа сказал ей, что не может без нее жить. Но он никогда этого не говорил.

Зато иногда он говорил:

— Карна! Доченька моя любимая!

Но всегда на этом чудном датском языке.

Она спросила, почему он говорит по-датски, и он ответил:

— У нас люди пользуются словами, когда им надо называть вещи или рассказывать, что они делают. А на датском я могу сказать, что я чувствую и думаю.

Глава 17

Зима была суровая, и весна долго не приходила. Снег не таял. Но в апреле хватка холодов немного ослабела и появились наконец признаки весны. Это была первая весна Анны в Нурланде.

В глазах Анны мелькало отчаяние, когда она вспоминала, что сейчас в Дании весна, а она здесь кутается в шубу, но она не жаловалась.

Однажды она обхватила руками только что распустившуюся березу. И дерево, и сама Анна стояли в глубоком снегу. У Вениамина защемило сердце. Он обнял ее и стал покачивать, как покачивал Карну, когда хотел утешить.

— Анна! Анна! Тебе плохо?

Она молчала.

— Может, ты хочешь съездить в Копенгаген? — шепнул он.

Анна замотала головой, обвила руками его шею и спрятала лицо.

После этого Вениамин не спускал с нее глаз. Старался облегчить ей жизнь. Они съездили на южные острова, которые были ближе к открытому морю, — там снега уже не было. Ему казалось, что это помогло. Анна снова стала жалеть, что она не живописец и не может передать неповторимый нурландский свет.

— В твоей стране, Вениамин, свет зеленого цвета. Он, как колонны, держит небо. Ты только посмотри! — Его трогал ее удивленный восторг.

Летняя жара началась однажды ночью в середине июня и растопила последние сугробы за беседкой.

Утром Анна обнаружила зеленую траву, которая до этого пряталась под снегом. Она бросилась в дом, чтобы разбудить Вениамина, — ей хотелось показать ему траву.

Стоя босиком на холодной зеленой траве, она рыдала, уткнувшись ему в плечо. Глаза Анны радовались тому, что он лишь мимоходом отмечал в своем сознании, и он был благодарен ей за это.