Заговор профессоров. От Ленина до Брежнева - Эдуард Федорович Макаревич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще с событий войны 1914 года Устрялов был очарован генералом Брусиловым. И понятно почему. Брусилов, пожалуй, один из немногих русских генералов, кто спас военный престиж России в ту войну, разгромив на Юго-Западном фронте австрийские и немецкие армии, что потеряли убитыми, ранеными и плененными почти полтора миллиона человек.
И вот теперь, когда Польша объявила войну советской России, Брусилов снова выступает как патриот и призывает бывших офицеров прийти в Красную армию, чтобы помочь ей отстоять целостность страны, не дать полякам «оттяпать западные губернии России, как когда-то им принадлежавшие».
Еще жестче, чем генерал, выскажется впоследствии Василий Шульгин, бывший депутат Госдумы, белоэмигрант по тогдашнему статусу: «Конечно, Ленин и Троцкий продолжают трубить “Интернационал”. И будто бы “коммунистическая” армия сражалась за насаждение “советских республик”. Но это только так, сверху… На самом деле их армия била поляков, как поляков. И именно за то, что они отхватили чисто русские области»13.
Красные объединяли Россию своим ответным ударом. И хотя они потом откатились от Варшавы (поляки это назвали «чудом на Висле»), но все же большую часть Российской земли они вернули, скрепив это потом соответствующим договором с Польшей.
Россия выстояла, отбила нападение поляков, интервенцию пришлых армий в Гражданскую войну. Под влиянием этих чувств Устрялов пишет книгу, посвященную Брусилову — «мужественному и верному служителю Великой России в годину ее славы и в тяжкие дни страдания и несчастья». Книга под названием «В борьбе за Россию» выходит в Харбине уже в июне 1920 года, через шесть месяцев после завершения колчаковской эпопеи. По сути, в этой книге Устрялов представляет позицию «национально-патриотических» сил России. В ней он пишет: «С точки зрения русских патриотов, русский большевизм, сумевший влить хаос революционной весны в суровые, но четкие формы своеобразной государственности, явно поднявший международный престиж объединяющейся России и несущий собой разложение нашим заграничным друзьям и врагам, должен считаться полезным для данного периода фактором в истории русского национального дела»14. И это пишет бывший еще восемь месяцев назад руководитель пропагандистской службы Колчака.
Именно после падения Колчака и отражения польского нашествия Устряловым овладела идея сохранения великодержавной России с помощью большевизма как метода управления. Суровые и четкие формы своеобразной государственности — вот что такое большевизм как метод управления. Таким он его видит.
«Причудливая диалектика истории неожиданно выдвинула Советскую власть, с ее идеологией интернационализма, на роль национального фактора современной русской жизни, — в то время как наш национализм, оставаясь непоколебленным в принципе, на практике потускнел и поблек вследствие своих хронических альянсов и компромиссов с так называемыми “союзниками”…
При таких условиях большевизм, с его национальным влиянием и всюду проникающими связями, становится ныне прекрасным орудием международной политики России и слепы те русские патриоты, которые хотели бы в настоящий момент видеть страну лишенной этого орудия какою бы то ни было ценой…
Советское правительство естественно добивается скорейшего присоединения к “пролетарской революции” тех мелких государств, что подобно сыпи высыпали ныне на теле “бывшей Российской Империи”. Это линия наименьшего сопротивления. Окраинные народцы слишком заражены русской культурой, чтобы вместе с ней не усвоить и последний ее продукт — большевизм.
Советская власть будет стремиться всеми средствами к воссоединению окраин с центром — во имя идеи мировой революции. Русские патриоты будут бороться за то же — во имя великой и единой России. При всем бесконечном различии идеологий, практический путь — един…»15
Он напишет письмо Петру Струве, уже давно эмигранту, профессору, бывшему «легальному марксисту», теперь националисту-государственнику. Объяснит в том письме, что занял в эмиграции «весьма одиозную для правых групп позицию “национал-большевизма” (использование большевизма в национальных целях…)»16.
Понятие «национал-большевизм» вообще-то изобрел журналист Карл Радек, весьма «развязный» в своем творчестве по меркам того времени, изобрел, когда интересовался революцией 1918 года в Германии, в которой коммунисты пытались создать союз с генералами-националистами. Потом этот термин в отношении европейских коммунистов использовал Ленин в своем известном сочинении «Детская болезнь “левизны” в коммунизме».
Конечно, Устрялов знал это хлесткое словосочетание. Но явилось оно к нему в связи с другими мыслями — большевизм должен «работать» на великую Россию, «работать» в национальных целях. И большевизм стал для него национал-большевизмом, обрел новый смысл. Управленческий, что ли? Как метод управления в России он оказался наиболее пригоден вместо самодержавия, вместо керенщины и колчаковщины.
Но и этот метод споткнулся о стену восстаний, сначала матросов в Кронштадте, потом крестьян в Тамбовской губернии против советской власти. И это после победы большевиков в Гражданской войне и успокоения Польши. Эти восстания большевики подавили жестоко. Но Ленин вызов принял. И чтобы спасти Советскую власть, он отказывается от коммунизма и вводит новую экономическую политику.
В марте 1921 года как новый выстрел «Авроры» бабахнуло ленинское «Коммунисты, назад!». Вперед пошли умеющие торговать, умеющие организовать частное хозяйство, способные заниматься бизнесом. Но умеющие и способные под контролем большевиков. Разврата керенского и колчаковского капитализма в республике Советов не будет.
И в июне того же года в Праге, в центре русской профессорской эмиграции, выходит сборник публикаций под названием «Смена вех». Ибо новая экономическая политика Ленина — это действительно была смена вех в экономике и идеологии. Сборник открывается статьей эмигранта, осевшего в Париже, коллеги Устрялова по колчаковской эпопее Юрия Ключникова — «Смена вех». А следом идет «Patriotica» Устрялова, которую составители сборника собрали из текстов его книги «В борьбе за Россию», вышедшей в 1920 году в Харбине, и его статей 1921 года в харбинских «Новостях жизни». А следом выступают — Бобрищев-Пушкин, Лукьянов, Чахотин, Потехин. Каждый интересен по-своему, каждый свои вехи метит. Но Устрялов при этом слушает и шелест знамен национал-большевизма, поэтому более радикален. Но и диалектичен: его статья завораживает выражениями типа «оживляющий яд», «благотворные плоды яда». И Ленин сразу его выделяет из числа авторов.
Для Устрялова «смена вех» — это национал-большевизм, представляющий созидательную силу большевистской революции. Это значит имперскую централизацию, возвращение имперских границ, сильную, непродажную власть, восстановление внутреннего рынка и выход на мировой благодаря новой экономической политике большевиков.
То есть новая экономическая политика при большевистском управлении — это способ сделать Россию сильной экономически. Не может быть сильной державой страна, слабая экономически и индустриально. А капитализм может двинуть экономику разом, наладить нормальную жизнь. Разве не Ленин говорил: «Капитализм прогрессивен, ибо развивает производительные силы… организует и дисциплинирует рабочих…»17
А вот это уже говорит Устрялов:
«Мир с мировой буржуазией»,
