Саквояж со светлым будущим - Татьяна Устинова

— …а вот это мы с отцом и с вашим премьером, он в прошлом году приезжал! Ну, это я дома, не знаю, как она сюда попала! — На «домашней» фотографии Стаc Головко с ногами сидел на кожаном белоснежном диване. Рубаха у него была чуть распахнута, открывая загорелую эллинскую грудь, а на низком стеклянном столике стояла извивающаяся, словно при последнем издыхании, ваза с лилиями, а в хрустальной пепельнице в виде дамской туфельки дымилась длинная сигарета и, кажется, даже ананас лежал.

Маша проводила фотографию глазами. Интересно, как именно должен себя чувствовать в этой жизни мужчина, который полузнакомым людям на приеме показывает свои фотографии в алькове?! Каким он должен быть?! Что у него на уме?!

— А это, — продолжал Стас, — мы на фестивале в Ялте. Тут праворуч Фомэнко, во-он, видите? Он тоже тогда на открытии был. Бачите?

Маша с Весником некоторое время «бачили», а Родионов, тот и вовсе не стал «бачить».

Он сосредоточенно думал. Маховик, закрутившийся из-за мелькнувшего в голове слова «убийство», разгонялся и разгонялся.

Значит, так. Она убивает его. За что? Не из ревности и не из-за денег, а потому что он все время «переигрывает» ее, одерживает победу за победой. Она убивает его, потому что он успешный человек, а она никто и никогда никем не будет. Как она его убьет? Яд? Неинтересно, слишком по-женски, да и непонятно, где его взять, так чтобы было правдоподобно. Пистолет? Пистолет хорошо, но тогда она должна уметь стрелять и иметь в этом определенный опыт. Нож? Заманчиво, но очень много крови, и потом опыт тоже необходим, даже больше, чем с пистолетом.

— Дмитрий Андреевич!

…а если задушить во сне подушкой? Не годится, здоровый мужик проснется и не даст себя душить. А если его сначала подпоить и еще какую-нибудь ерунду присочинить, вроде клофелина или…

— Дмитрий Андреевич!!

…всем надоел этот клофелин уже сто лет как. Она столкнет его с лестницы. Точно. Пусть она даже не планирует убийство, просто из мести, а он сломает себе шею.

— Дмитрий Андреич, ты чего, в кому впал, гений наш? Отзовись, ау!!!

Голос Весника словно выдернул его на поверхность. Он был рыбой, плавал себе в теплой воде, шевелил плавниками и думал свои рыбьи думы, а Весник — подлец! — зацепил его острым крючком за губу и дернул вверх, и нет теперь пути назад, в безопасный и теплый пруд, пахнущий ряской, и теперь путь только вперед, в ад, на сковороду, сродни той, на которой черти в аду поджаривают грешников!

Вот сколько всего придумалось за одну минуту. Вот что значит последние несколько лет только и делать что сочинять истории!

Секретарша Маша за руку волокла его в сторону двустворчатой двери и даже не остановилась, когда на террасе появился ее сын — волосы мокрые, торчат в разные стороны, и босиком, — только на ходу скомандовала ему:

— Стой здесь, никуда не уходи и жди меня!

— Маша, ты что, с ума сошла?!

Она отволокла Родионова за дверь, закрыла ее за собой, прижалась к ней спиной — черт бы побрал все на свете сериалы, где встревоженные героини прижимаются спиной к дверям!

— Дмитрий Андреевич, здесь кого-то убили.

Он посмотрел жалостливо. Они же решили никого не убивать! С лестницы столкнули, так будет правильнее! А то, что это убийство, еще придется доказать, доказать придется!…

Она бросилась прочь от двери, подволокла его к лестнице и горячо зашептала в ухо:

— Я искала свою комнату, чтобы взять книги. Я забыла, которая из них моя. Зашла в какую-то, а там в раковине… окровавленный нож. И еще мылся кто-то.

— В раковине мылся?

— Нет, в душе, но я не видела кто! Я не смогла рассмотреть! Дверь была только приоткрыта!

— Бред какой-то, — подумав, сказал Родионов. В голове у него прояснилось, и все встало на свои места.

Никто никого не сталкивал с лестницы! Это он сам только что придумал!

— Дмитрий Андреевич, — шепотом крикнула она, — это совершенно точно! Я пошла искать книги, а там кто-то в душе, а в раковине нож! И на нем кровь, и в раковине кровь!

— Да бред же это! — беспомощно сказал Родионов.

— Нет.

Она явно не шутила, и он слишком хорошо ее знал, чтобы до бесконечности и на все лады повторять, что это «бред». Она не может бредить. Она слишком здравомыслящая трезвомыслящая, и вообще «мыслящая» особа.

— Пойдем посмотрим.

— Нет. Нельзя. А если он все еще там?

— Где?

— В душе! Он мылся в душе, а нож лежал в раковине, и вообще там было… очень много крови.

— В комнате или именно в раковине?

Она печально посмотрела на него.

— В раковине.

— Пойдем посмотрим.

— Вызовите охрану, Дмитрий Андреевич.

Он взялся за перила и покрутил головой:

— Какую, к дьяволу, охрану, Маша?! У меня нет охраны, и у Весника нет! Что ты мне прикажешь делать? Искать пани Степченко, излагать ей про твой нож в раковине, чтобы она кликнула своих макак?! Да с минуты на минуту приедет этот самый Кольцов…

— Он уже приехал!

— …и еще тот, второй, как его?

— Головко. Кандидат в президенты.

— Вот именно. Пошли, ты мне покажешь.

Гуськом, он впереди, она следом, они поднялись по лестнице, и Маша опять чуть не упала, загрохотала каблуками.

— Тихо ты!…

— Скользко очень.

— На катке, что ли? — спросил он сердито.

Сверху затопали, и ловко, как на пружинах, пробежал официант, в белых перчатках, бабочке и с бутоньеркой. У Мирославы Цуганг-Степченко все официанты были с бутоньерками. Завидев Машу с Родионовым, он посторонился и неким особым, официантским образом склонил голову, словно готовый к услугам. Под мышкой у него был круглый серебряный поднос. Переждав их, он вскинул голову и ринулся вниз, только каблуки затрещали.

Маша подозрительно посмотрела ему вслед.

— Что он там делал?

— Где?

— На втором этаже.

Родионов пожал плечами:

— Может, подавал юным леди сельтерскую воду и прохладительные лимонады.

— А там есть юные леди?

— Где?

— На втором этаже.

Родионов раздраженно пожал плечами:

— Маш, это обыкновенный официант. Их тут два десятка, если не больше. Они все чем-то заняты и что-то кому-то подают, на всех этажах и еще на улице!

В коридоре было тихо и пусто, и шум снизу отдалился и стал почти неслышен, как тогда. Неизвестно, что именно ожидал увидеть знаменитый детективный писатель Родионов — свежий труп, что ли? — но вид пустого и тихого коридора сразу вогнал его в скепсис и иронию. Он поднял брови, поставил их уголками и с высоты ста девяноста пяти сантиметров посмотрел на Машу вопросительно.

— Предпоследняя дверь, — сказала она. — По правую руку.

— По правую руку? — переспросил Родионов. — Замечательно.

Широко шагая, он дошел до этой самой предпоследней двери, поднял брови еще выше и постучал. Маша подошла и остановилась у него за плечом, стараясь не дышать. За дверью была тишина, никто не отзывался на стук, и Родионов еще раз постучал.

Маша затаила дыхание.

Он оглянулся на нее, сделал решительное лицо, взялся за ручку и распахнул дверь.

В квадратной просторной комнате по-прежнему было много солнца, и им обоим пришлось зажмуриться на секунду, а потом Маша открыла глаза.

Ну да. Вот комод с зеркалом в виде груши. Вот искусственные кладбищенско-пасхальные цветы, и полированная гостиничная дверь в ванную слегка приоткрыта, кажется, именно так, как Маша ее оставила.

Родионов кивком указал на дверь, и она кивнула. Он постучал и в нее тоже, а потом заглянул.

Маша сжала кулаки. За дверью было темно, ничего не видно. И раковину не видно.

— Здесь?

— Да.

— Точно?

— Конечно.

— Свет зажги.

А кто его знает, где он зажигается, этот самый свет. Маша посмотрела на правую стену, потом на левую — никаких выключателей.

— Маша, свет!

— Сейчас, сейчас…

— Что ты копаешься?

— Я не могу найти выключатель.

— Посмотри в шкафу.

— Где?!

— Шутка.

Выключатель нашелся, и вовсе не там, где Маша его искала. Почему-то он был в комнате, а не в крохотной прихожей, куда выходила дверь ванной.

— Ну что там?

— Ничего, — в полный голос ответил Родионов, и голос его странно отдался в кафельных стенах. — Ничего и никого.

Маша тоже заглянула в ванную.

Раковина была абсолютно пуста, никаких следов.

Маша протиснулась мимо Родионова и уставилась в раковину, и даже зачем-то открыла и закрыла кран.

— Ничего нет, — сказала она упавшим голосом.

— Я вижу, — подтвердил Родионов.

Она заглянула под раковину — он посторонился, — потом осмотрела стены, фарфоровую мыльницу с цветком на дне и мусорную корзину с блестящей крышкой. Ничего.

— А что ты хочешь найти? — спросил Родионов. — Нож с отпечатками пальцев и следами крови?

— Но он же здесь был!

— Возможно.

— Ах, как вы не понимаете, Дмитрий Андреевич! Я же видела его своими глазами!

— Я тебе верю, — ласково сказал Родионов.

— Ну, конечно, верите! — с досадой ответила Маша. — Еще бы вы мне не верили! Я же не сумасшедшая!