Те, которые - Андрей Жвалевский

Мы сидели и молчали. Она – спиной к окну, я лицом. День был яркий, я плохо различал ее лицо, видел только силуэт. Разве что глаза… Глаза теперь не казались стальными заслонками, скорее это были два маленьких водоворота. В них крутились тысячи незаданных вопросов.

Мы молчали. Смотрели друг другу в глаза и даже не шевелились. Руки перед собой на столе. Два сфинкса играют в гляделки.

Ладно, я все-таки мужчина. Мне нужно сказать то, что понятно уже обоим.

– Вы… тоже?

Она тоже. И она боится, что ошиблась. Наверное, она тоже пару раз ошибалась, как и я.

– Что… тоже?

Отражение моей фразы, точно так же, как и она сама – отражение меня. Два слова, разделенные паузой в полторы секунды. Нет, надо с этим кончать.

– Я… я блуждающая душа, – смотрю в свое отражение, как в зеркало. – Я переселяюсь из тела в тело. Меняю оболочки. В это, – небрежно указываю на себя, – я вселился…

– Неделю назад посреди лекции, – сказала она.

И сразу стало легче. Хорошо, что мы сидим. Ноги ватные.

– А я здесь уже год.

Сначала мне показалось, что она улыбается, но оказалось, что рот скривился не перед хохотом, а перед плачем.

Мы проговорили три часа подряд, быстро, захлебываясь, перебивая друг друга и перехватывая мысль. Мысль была одна на двоих.

«Наконец-то! Наконец-то есть еще кто-то!»

Мы болтали, как два друга детства, или два однополчанина, или разлученные в детстве близнецы, или… Нет, все эти сравнения хромают. Ближе всего такое: мы говорили, как умалишенный, обнаруживший в палате зеркало, болтает сам с собой. Ничего нового мы друг другу не сказали, да и сказать не могли. Ведь мы были одним и тем же существом, разделенным зачем-то надвое.

Отличия удалось выявить лишь самые незначительные. Например, я меняю тело раз в два-три года, а то и чаще, а она гостит в оболочке лет по пять-семь. Она лучше помнит прошлое, зато я быстрее осваиваюсь на новом месте.

Так что мы повторяли все то, что было и нам самим известно, но ничего более захватывающего мы в жизни не слышали.

Мы бы продолжили болтать и дальше, но нас прервали. Молодая дама, скорее всего, из деканата философского факультета, нарушила наше уединение. Коротко постучав, она тут же вошла и зачастила со скоростью хорошо смазанного пулемета:

– Надежда Петровна, Александр Иванович просил вас…

И тут в ее пулемете заело ленту. Дамочка застыла на полуслове с приоткрытой челюстью. Надежда нахмурилась и переспросила:

– Что с вами, Леночка? Что он просил передать?

Леночка из столбняка вышла, но ответить не удосужилась.

– Я потом зайду, – пробормотала она, развернулась и вышла, даже не покачивая худыми бедрами.

– Чего это она? – удивился я.

Надежда пожала плечами, потом посмотрела на стол перед собой и вдруг рассмеялась. Я проследил ее взгляд и поддержал веселье – мы сидели, крепко схватив друг друга за руки.

– Ты женат? – спросила она деловито.

– Нет. Я с мамой живу. Но в двушке.

– Это хорошо. Я-то замужем…

Она нахмурилась, но я понял, что речь идет не о трагедии, а всего лишь о проблеме. Надя сейчас сожалеет не о муже, которого придется бросить, а о времени, которое придется на это потратить.

Уже в машине я поинтересовался:

– А кто муж?

– Хороший человек, – Надя ловко выруливала с универской парковки. – Проректор по хозчасти. Ничего, разберемся. Твоя мама как отнесется, если я сегодня перееду?

Я поскреб подбородок. М-да… Мама, мягко говоря, будет удивлена… Ничего, сердце у нее, кажется в порядке. Сосуды пошаливают, но не настолько, чтобы наш разговор закончился инсультом.

– Я подготовлю, – пообещал я. – Она вообще-то добрая.

– Расскажи про нее поподробнее, – попросила Надя.

Мама очень долго не могла поверить, что я не шучу. А когда поверила, села на табуретку и замолчала, тупо переводя взгляд с одного предмета интерьера на другой и мусоля в руках носовой платок.

– Она молодая? – жалобно спросила мама.

– Ну… не соплюха… немного старше меня.

Мама прижала платочек ко рту.

– Ой, – сказала она.

Я обнял маму и пообещал, что Надя ей понравится. Что если не понравится, я ее выгоню. Что все будет хорошо. Что у нее самый умный сын в мире.

– Это в математике ты умный, – безнадежно сказала мама.

Надя позвонила в дверь уже ближе к одиннадцати. Затаив дыхание, я открыл дверь… и вдох застрял внутри, не сменившись выдохом. Перед дверью стояла очень испуганная молодая женщина, сжавшаяся так, чтобы при любом резком движении или окрике броситься наутек.

– Это моя Надя, – сказал я и повернулся к маме.

Мама рассматривала мою половинку с жалостью. Может быть, она и собиралась изобразить вежливое отчуждение или даже угрозу, но как можно угрожать маленькой бедной собачке, которая, дрожа от холода, просится в тепло.

– Вы проходите, – сказала мама, – я сейчас чайку соображу.

Потом мы сидели за столом и пили чай. Надя краснела так естественно, что меня завидки брали. Краснела и поглядывала на меня каждый раз, когда собиралась что-то сказать. Вроде как разрешения спрашивала. Мама незаметно для себя перешла на ты и все ругала меня, что я раньше их не познакомил.

– А я-то думаю, чего это он свою Валеру… Ой! – мама торопливо прикрыла рот рукой и принялась шарить по столу. – Тут где-то варенье смородиновое, там витамины.

Я рассмеялся:

– Да ладно, мам, тоже мне, тайна, – я повернулся к Наде. – Это моя бывшая девушка. Мы с ней расстались сразу… после прошлой лекции.

Надя робко улыбнулась и спрятала лицо большой чашкой с пляшущими Козерогами. «Мама ей папину чашку выделила, – сообразил я. – Отлично!»

– Я ведь тоже замужем была, – сказала Надя из-за чашки.

Мама чуть-чуть напряглась:

– А детки у вас есть?

Надя покачала головой с непередаваемой печалью. Честно говоря, мне показалось, что эту печаль она не играет.

– Муж не хотел. Но я еще молодая, так что, – короткий вопросительный взгляд на меня, – если Леша не будет против…

И она зарделась, не договорив, как гимназистка на уроке анатомии.

– Конечно, – мама подперла голову рукой, – хорошо бы внуков дождаться.

Мы сделали еще по глотку, и вдруг мама всхлипнула.

От неожиданности я едва не пролил чай.

– Мама!

– Ничего-ничего! – мама замахала на меня рукой. – Это я от счастья… Думала, уж не дождусь…

Всхлипы удвоились. Я удивленно покосился на Надю, которая тоже сидела с глазами полными слез.

– Пойду-ка я постель организую, – решил я.

Меня никто не остановил. В спину мне потянулся тонкий женский вой.

Мы лежали обнявшись. Нам было так удобно, как будто наши тела специально изготавливали с учетом неровностей друг друга.