Королевская пешка (СИ) - Юлия Владимировна Буланова

Делегацию Тиверии возглавлял Полномочный Посол Империи Руэйдхри Ллейс. Он и преподнес мне букет из крупных аквамариновых лилий, жутко воняющих ванилью. С детства этот запах не переношу. Но вежливость требует подарок принять и, желательно, радость по этому поводу выразить. Но улыбка застывает на моем лице, когда господин посол тихо, чтобы было слышно только нам с Энираду произносит:

— Герцог просит передать: его предложение, легкомысленно отвергнутое вами вчера, все еще в силе. Он надеется, что сегодня вы проявите благоразумие. Импульсивность ваша может иметь далеко идущие последствия. Пока же вашу ошибку можно исправить.

Сам дядюшка стоит на три шага позади, улыбается благостно и всем своим видом, как бы говорит: «А я тут не при чем». Но спектакль этот лишь сильнее злит талийского княжича. И нет в нем сейчас ни капли благоразумия. Наверное, он пожалеет потом. Или нет? Гаяр ведь говорил о том, что Энираду не совсем сволочь.

— Благодарю за искренние слова, — подчеркнуто громко отвечает Энираду. — В ответ лишь могу поклясться, что буду беречь доверенное мне сокровище Тиверии.

А потом он меня поцеловал. Демонстративно. Властно. Яростно. Вымещая в этом поцелуе все свое раздражение. Но через мгновение, словно бы опомнившись и жалея об этом порыве, мой муж ослабил напор, обжигая нежностью. Это меня ошеломило настолько, что, когда Энираду отстранился, я и слова не смогла вымолвить. Лишь стояла, и глупо хлопала глазками. За что и удостоилась самодовольной улыбки. Захотелось сказать, что не так уж и хорошо он целуется. Но вместо этого, даря ответную ласку мои пальцы коснулись его волос.

Друг от друга нас отвлекли аплодисменты, показавшиеся громом в предрассветной тишине. Пришлось натягивать на лица вежливые улыбки и продолжать раскланиваться с гостями. И выполняя этот нехитрый ритуал, мы не понимали, что драгоценные минуты ускользают от нас, как песок, сквозь пальцы.

Впрочем, так часто бывает. Осознание совершенной ошибки приходит слишком поздно.

Мне стало как-то уж совсем нехорошо ближе к вечеру. Слабость, ломоту в теле и головную боль всего сегодняшнего дня я списывала на усталость. Но то, что казалось симптомами безобидного, в сущности, переутомления, было отравлением.

Кажется, у меня начались галлюцинации.

Странные.

Пугающие.

По полу ползли хищные лианы, стремящиеся, спутать, остановить и задушить в смертельных объятиях. Меня преследовали янтарные глаза зверя, который гнался за мной с глухим рычанием. А по стенам стелился огонь, опаляющий жаром.

Я бежала, не разбирая дороги, то и дело наталкиваясь на кого-то. Пока зверь не нагнал меня. Надо было сопротивляться, ударить его, но лианы уже обвили меня, сковав руки и ноги, сдавив грудную клетку так, что сделать даже крошечный вдох стало невероятно сложно.

А потом морок отступил.

Я лежала в медицинском блоке, а взволнованный немолодой талиец что-то объяснял Энираду. Значение слов доходило до меня с некоторым трудом.

— Если не ввести элтас ваша супруга с большой долей вероятности не переживет эту ночь. Она несколько дней принимала транквилизаторы. А потом «Звездная пыль» и воздействие контактного отравляющего вещества класса «М». Данное соединение, я так полагаю и вызвало паническую реакцию вместо экстаза.

Горло пересохло и сильно саднило, но я смогла произнести:

— Нельзя. Элтас. Не позволяй. Пожалуйста.

— Она бредит, — легко отмахнулся от моих слов врач. — А вам нужно принять решение. Времени не так уж много.

— Я прошу вас выйти. Мне нужно поговорить с женой.

— Но, Ваша Светлость…

— Я не стану повторять.

Мужчина не посмел ослушаться и буквально через минуту мы остались вдвоем.

— Ты как? — спросил Энираду, пряча страх за маской уверенности и спокойствия.

— Плохо. — А зачем врать? Можно подумать по мне не видно.

— Тебя отравили. Элтас…

— Мне не позволят жить. Тебе нельзя иметь жену, неспособную родить наследника. Окончится тем, что со мной произойдёт запланированный уже «несчастный случай».

— Тебя можно вытащить. Но если начнем детоксикацию, пути назад уже не будет. Это больно. И даже, если ты будешь просить, остановиться…

— Не буду. Зови врача. Раньше начнем, раньше закончим.

— Ты храбрая.

— Нет. Мне очень страшно. Просто жить хочется.

Это желание было со мной не так долго. Не знаю даже, смогла бы я сдержать данное Энираду слово. Мир очень быстро превратился в черно-красный туман, который пах высохшими розами. Мне так хотелось раствориться в нем, прячась от боли, разрывающей мое тело. Мешал голос, который звал, уговаривал потерпеть, угрожал и ругался. Это раздражало.

— Не смей умирать. Не смей! Слышишь меня?

— Уйди, — смогла выговорить я непослушными губами.

— Держись, девочка. Осталось совсем немного.

— Отстань. — Наверное, не стоило этого говорить. Но мне хотелось тишины и покоя. — Тебе плевать жива я или нет.

— Ради того, чтобы спасти тебя, — прошипел он прямо мне на ухо. — Я поставил на кон все. Понимаешь? Все ради чего я долги годы учился и работал без права на отдых и развлечения.

— Ты сделал это для себя. Нельзя, чтобы наследнику престола диктовали свою волю союзники.

Он промолчал. А мне стало стыдно за злые слова. Захотелось извиниться. Только тихое «Прости» затерялось в крике боли, скрутившей мое тело.

Проснулась я резко, как от удара. Вокруг темнота. Сердце колотится. Руки трясутся. В горле ком. Губы онемели. И тело, как будто не мое. «Здравствуй, паническая атака» называется.

Не сразу поняла, что фактически лежу на Энираду, который крепко прижимает меня к себе. Пока он не простонал:

— Женщина, имей сострадание. Я не спал двое суток.

— Я ослепла? — спрашиваю его севшим голосом.

— Нет. Тут темно. Спи. Прошу тебя.

Послушно закрываю глаза, и пытаюсь замереть, но уже через мгновение начинаю ворочаться, стремясь избавиться от тяжелых объятий.

— Тебя пугает темнота? — теплое дыхание щекочет мою шею.

— Не знаю. Отпусти меня.

— Мы это уже проходили. Часа четыре назад. А потом я тебя по коридорам ловил, — недовольно буркнул он, но комната наполнилась рассеянным светом.

— Я в порядке. Просто, не удобно. Ты жесткий.

— Спасибо за комплимент.

— На правду не обижаются.

Выглядел Энираду, откровенно, паршиво. Краше в гроб кладут. Встрёпанный. Бледный. Губы потрескались. Под глазами мешки фиолетового цвета. В сочетании с вертикальным зрачком, вообще, мрак. Нежить натуральная. Такого встретишь в темном переулке, всю оставшуюся жизнь заикаться станешь. И вот есть у меня предположение, что в прошлом на Земле талийцы хорошо так наследили. Тогда понятно, откуда пошли сказки о рептилоидах и живых покойниках.

А на щеках веснушки. Едва заметные. Странно. У совершенной мраморной статуи и, вдруг, веснушки. А еще ямочки на щеках. Это, вообще, за гранью добра и зла.

— О чем ты