Детская книга для девочек - Глория Му

Так то Эраська, у него и холодильник с котлетами под боком, и школьный буфет, и батончики шоколадные он постоянно жрет, как не в себя.

А этот, бедняжечка, такой большой, и где ему взять батончиков? Их, надо думать, даже не изобрели еще.

Она тронула мальчишку за руку:

– Я, знаешь, после гимназии ужасно проголодалась. Одной есть неловко, а терпеть сил нет, так что возьми, пожалуйста.

Паренек недоверчиво прищурился, но Геля говорила искренне, и он сдался. Жалко было смотреть, как Щур старается есть неторопливо, а не заглотить этот несчастный пирожок с ходу. Чтобы сгладить неловкость, спросила:

– А твоя бабушка… то есть баба Яся… Как она поживает? Здорова ли?

Светской беседы не вышло. Щур доел пирожок, вытер руки об штаны. Метнул на девочку хмурый взгляд:

– Шибко гневалась за вашу корзинку. Говорила, ежели эти оглоеды кажен день так напехтериваться будут, их на работу палкой не загонишь. Пропадем все.

– Папа тоже ужасно ругался, – призналась девочка, – но он хоть палкой не дерется…

– Это доктор-то не дерется? Видали бы вы его, когда…

– Довольно! – Геля не желала ничего знать о боевых подвигах Василия Савельевича, она его и так боялась. – Во всяком случае, маленьких он точно не бьет! Только всяких больших и опасных!

– Чего вы заладили – бьет, бьет! – загорячился Щур. – Ну, отлупцевала Рябушка клюкой по макухе, так с ими ж без этого невозможно. Заозоруют! А баба Яся об их же пользе печется, в обиду никому не дает…

– Ага – не дает! Сама зато лупит, еще и попрошайничать заставляет!

– Так что ж? Пусть лучше на рукопротяжной фабрике работают, чем воруют! – Щур одарил Гелю своим коронным снисходительным взглядом. – Эх, барышня хорошая, чего б вы в жизни понимали? Это у вас, у господ, все добренькие, потому как нужды не нюхали…

– Ну да, только твоя баба Яся все и понимает! – моментально вспылила Геля.

– А вот понимает! Хоть старая да слепая, а на аршин под землю видит! И про людскую натуру все как есть понимает! – Щур вздохнул и заговорил спокойнее: – Она только сверху злая. Потому как иначе не проживешь. А к кому надо, она добрая.

– Да уж я видела, какая она добрая, – упрямо буркнула Геля.

– Чего вы там видали? – скривился Щур. – Ни шиша вы не видали. И не знаете об ней ни полстолько. – Он сунул ей под нос грязный мизинец. – Бабка, может, и подобрее некоторых. Вот, к примеру, велит по всей Москве брошенных младенчиков подбирать и ей приносить. Наши-то, известно, везде шныряют, все примечают, а дите подкинутое на Хитровке не редкость. Бабка младенцев тех в Воспитательный дом относит. Там у нее кума в няньках. Бабуся ей малость приплачивает – как без этого? – чтоб к детишкам, значит, по-доброму относились. По-людски… А касаемо наших, из шалмана, – думаете, легко на паперти встать, где фараоны не хапают? Там матерые нищие – такое зверье! Любого-всякого, который к ним сунется, на куски порвут. А баба Яся авторитет имеет в обчестве. Ейную золотую роту никто пальцем тронуть не насмеливается!

– Святой человек, в общем, – констатировала Геля, – обнакновенное дело на Хитровке, как я погляжу…

– Не верите?! Эх, кабы вам рассказать! Я ей по гроб жизни обязанный…

– Да знаю я. Она тебя от тюрьмы спасла, – отмахнулась девочка.

Щур коротко хохотнул, покрутил головой:

– От вас, баб, в смысле барышнев, спасу никакого нет. Гляди только, все уже проведала…

Замечание было резонным. Геля и сама точно так же думала о бабах… То есть о барышнях… Тьфу ты, о девочках! Но тем больше задели ее слова Щура.

– Ничего я не проведывала, я чужие тайны уважаю, – высокомерно произнесла она, – но ты забываешь, что мой папа – полицейский врач. Он с мамой о тебе говорил, а я случайно услышала. – От вранья Геля покраснела и торопливо перевела разговор на другое:

– А ты что делаешь? Тоже на паперти стоишь?

– Не, я рожей для нищенского дела не вышел. Не умею людей жалобить. – Щур задорно улыбнулся. – Бабке помогаю, она ж единственная у меня на свете сродственница. За малыми приглядываю, чтоб не обижал никто. Вечером хабар собираю и бабусе отдаю.

– Глава службы безопасности, значит, и финансовый директор преступного синдиката, – пробормотала Геля, – важная птица, йо!

– Чего? – прищурился мальчик.

– Ничего, – вздохнула Геля. Все это было ужасно грустно – и бедные мальчишки, и то, что она ничем не может им помочь. Да и то, что, по правде говоря, ее помощи никто и не рад.

– Ладно уж, – буркнул Щур. – Бывайте здоровы, барышня хорошая. На бульвар-то я за вами не полезу – враз фараоны заметут, – натянул картуз поглубже, засунул руки в карманы и нарочито сплюнул под ноги.

Геля огляделась – оказывается, за разговором незаметно дошли до Трехсвятительского.

– А плеваться было вовсе не обязательно, – противным тоном сказала она, но мальчишки рядом уже не было.

Вот ведь несносная привычка у человека – то подкрадывается со спины, то внезапно исчезает. Дурак, и все. И зачем она, интересно, с ним вообще разговаривала?

Глава 16

Однако огорчалась Геля недолго и напрочь забыла о Щуре, едва переступив порог дома.

Ей и без всяких там дураков хлопот хватало.

Во-первых, сегодня ей обязательно приснится Люсинда и расскажет, что делать дальше, ведь первую часть задания Геля выполнила, не так ли?

Во-вторых, следовало серьезно подготовиться к экзаменам, и не только для маскировки. Ведь бедная Поля Рындина была отличницей, как и Геля, так неужели же она подложит родной прабабушке свинью, завалив экзамены? Ну уж нет, ни за что. Да и перед Ливановой не хотелось ударить в грязь лицом.

Гимназическое хозяйство Поли Рындиной показалось Геле таким же невзрачным, как форменное платье. Никакого кислотного пластика, резинок с картинками, точилок с погремушками. Пенал простой, деревянный, с жалкой переводной картинкой – букетиком. Учебники, хоть обернуты в разноцветную бумагу, но цвета все больше какие-то блеклые – розоватый, голубоватый, а то и вовсе коричневый, не в пример обложкам учебников самой Гели – ярким, красочным, с красивым Джонни Деппом в роли капитана Воробья. Сразу же отложила в сторону «Грамматику древнего церковно-славянского языка, изложенную сравнительно с русскою», учебники французского и немецкого. С языками проблем не было благодаря волшебному зелью Люсинды. Геля даже почувствовала себя немножко глупо, словно ей в голову, как на какой-нибудь чердак, подбросили чемодан с книжками, – стоило полистать Полин учебник, как она «вспоминала» и стихи, и всякие другие вещи, о которых раньше не имела никакого понятия.

Полистала «Географию» Елпатьевского, «Задачник» Евтушевского. Раскрыла следующую книжку и офонарела – Киселев! Знакомая до слез «Алгебра» Киселева! Что называется, повезло! Выучит алгебру на год вперед (ведь в лицее они только начали заниматься по Киселеву), да еще Аглая Тихоновна поможет – она обещала.

Прапрабабушка, когда уже занимались, много рассказала об этом Киселеве – что он родился в очень бедной семье и чуть не с детства вынужден был давать уроки (соседке-лавочнице за полфунта чая и несколько фунтов сахару в месяц). Потом его забрал к себе богатый дядя-купец и определил в Орловскую гимназию, но тоже не за просто так, а за репетиторство для купеческих детишек. А после гимназии Киселев решил поступить в университет, но денег не было. И он, не задумываясь, продал золотую медаль (которую получил за отличную учебу), добавил еще денег, что скопил за уроки, и все же поступил – вот какой упорный. Потом преподавал в Воронеже, писал те самые учебники. А поскольку он был талантливый математик и педагогический опыт у него тоже, получается, имелся огромный, книжки и вышли такими хорошими.

Совсем другое дело «Физика» Краевича! Вот уж кошмар! Без помощи Аглаи Тихоновны Геле вряд ли удалось бы продраться к сути задач сквозь запутанный, тяжеловесный слог автора!

Аглая Тихоновна (которая, похоже, знала все обо всем и без всякого интернета), объяснила, что Константин Дмитриевич Краевич был известным физиком, и учебник на самом деле толковый, просто очень плохо написан.

– Как же это может быть? – возмутилась Геля. – Раз написан плохо, значит, плохой и есть!

На это Аглая Тихоновна ответила, что очень даже может. Для того, чтобы написать по-настоящему хороший учебник, мало быть хорошим физиком (или математиком, неважно), надо иметь еще и педагогический талант. Краевич же, будучи учителем в Петербурге, славился самым придирчивым и несносным характером – при сдаче экзаменов провал был гарантирован почти любому.

– Вот гад! – не сдержалась Геля, с отвращением покосившись на противную книжку.

Аглая Тихоновна, сдержанно улыбнувшись, сказала:

– Гимназисты ему отомстили, как могли. Вернее, один из них. Когда Константин Дмитриевич перешел в Петербургский Горный Институт, то дважды не смог сдать экзамен на звание магистра по алгебре. А ведь, кроме учебника физики, он написал еще и учебник математики! Его заваливал бывший ученик профессор Александр Садовский – тот самый, автор «явления Садовского».